1.2.3. Вторая волна эмиграции.

В отличии от первой волны эмиграции, которая была порождена гражданской войной и вспыхнувшим в связи с ней «красным террором»; - вторая волна сформировалась в период активного строительства социализма, сталинского террора 1920-1930-х годов и второй мировой войны. Теоретически образование второй волны эмиграции ограничивается несколькими месяцами после окончания второй мировой войны - временем массовой репатриации и массового же невозвращения в Советский Союз, но фактически хронологические рамки ее формирования значительно шире.

В 1939 году СССР и Германия заключили соглашение о разделе сфер влияния в Восточной Европе, по которому Прибалтийские страны оказались включенными в сферу влияния СССР. Была достигнута договоренность, что этнические немцы, проживающие в этих странах, могут выехать в Германию. Их отъезд начался сразу же, в 1939 г., но продолжался и позже, после того как Эстония, Латвия и Литва вошли в состав СССР, вплоть до июня 1941 года.

Некоторое количество эмигрантов зарубежье получило в результате войны Советского Союза с Финляндией, когда оказавшиеся в финском плену советские военнослужащие бежали в нейтральную Швецию и не были выданы в СССР.

Массовый же поток, по сути, и сформировавший вторую волну эмиграции, связан с Великой Отечественной войной. Временем завершения формирования второй волны эмиграции, следует считать начало пятидесятых годов, когда были ликвидированы международная и советская организации, занимавшиеся вопросами репатриации и эмиграции.

В основе второй волны лежали причины и мотивы полностью не укладывающиеся в традиционное понятие «эмиграция» и имеющие свои характерные особенности несходные с формой расставания с Родиной присущие первой волне. В мирное время признаком и условием эмиграции считается пересечение государственной границы, в военное время такой границей является линия фронта. В ходе Великой Отечественной войны за линией фронта оказалась значительная часть территории Советского Союза, на которой до войны проживало 88 миллионом человек. Даже если учитывать, что 10-12 миллионов человек было эвакуировано, а какая-то часть жителей служила в Советской Армии, получается, что на территории, оккупированной немцами, находилось 60-65 миллионов человек. Из числа этих людей и формировалась в основном послевоенная эмиграция. Ее составляли разные категории.

Первая категория - это бежавшие с отступающими немецкими войсками с оккупированных советских территорий военнослужащие и гражданские лица, служившие в «восточных» формированиях, национальных легионах, охранных и антипартизанских отрядах, полицейских подразделениях и структурах, созданного в ноябре 1944 г. Комитета Освобождения Народов России под председательством генерала А.А. Власова.

Вторая категория - «невозвращенцы». В их число входили военнопленные, советские граждане, в большинстве молодежь, принудительно увезенные в Германию как восточные рабочие («остовцы») избежавшие репатриации и не пожелавшие по той или иной причине вернуться в Советский Союз.

Необходимо сказать несколько слов о причинах возникновения второй волны эмиграции. Они связаны с беспрецедентным явлением в истории нашей страны, получившем определение «коллаборационизм советских граждан». В «советском коллаборационизме» определились две формы сотрудничества с немцами. Первая форма - это добровольное сотрудничество, побуждаемое политическими, национальными мотивами или корыстными устремлениями. Вторая - вынужденное сотрудничество в результате привлечения немцами на службу военнопленных, которые в результате приказов советских партийных и военных руководителей также были объявлены «изменниками Родины». Напомним, что понятие «изменник Родины» появилось в советской юридической лексике 21 ноября 1929 г. и касалась «невозвращенцев» из загранкомандировок. В июле 1934 г. в Положение о государственных преступниках были внесена формулировка: «Измена Родине, то есть действия, совершаемые гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то - шпионаж, выдача военной и государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу».

Во всех странах, на всех континентах добровольное сотрудничество с врагом, особенно во время войны, считалось и считается тяжким преступлением, предательством. Это касается сотрудничества, прежде всего, в корыстных целях. А как определить добровольное сотрудничество советских граждан с немцами по политическим и национальным мотивам? Этот вопрос является особенно дискуссионным. Анализ социально-политических предпосылок возникновения «советского коллаборационизма» показал, что ее база была подготовлена задолго до войны. Гражданская война, репрессивная политика органов новой власти по отношению к классовым врагам, проведение жестокой и зачастую насильственной экономической и социальной политики (расказачивание, раскулачивание, коллективизация и т.д.) стали благодатной почвой для формирования в обществе значительной прослойки людей, недовольных и ненавидящих Советскую власть. Это подтверждается в частности количеством антисоветских восстаний, вспыхивавших фактически повсеместно на протяжении всего периода между окончанием гражданской войны и началом 2-й мировой. Согласно подсчетам последних лет число массовых крестьянских выступлений только в 1930 г. достигло 13.754, в т.ч. «женских выступлений» – 3.712.

Важным фактором появления коллаборационистов этой категории является искажения, допущенные советским партийно-правительственым руководством в области национальной политики. Ее конечной целью стало растворение всех наций Союза ССР в конгломерате «советский народ» а одним из следствий - уничтожение интеллектуальной элиты и духовенства всех народов. Однако, к концу 1930-х годов фактически «разложив» национальное сознание, в первую очередь русское национальное самоуважение, партия, в преддверии второй мировой войны, кардинально изменила свою политику в данном вопросе. После заключения 23 августа 1939 г. «Пакта о ненападении между СССР и Германией» была сделана ставка на русский патриотизм и национализм. Сталин понимал, что в случае войны Отечество может спасти только русский народ - державная нация. Великорусский национализм стал противопоставляться местным националистам, что повлекло за собой еще большую ненависть к русской нации. Причем, Советская власть стала идентифицироваться с русской. Поэтому, не случайно, что германские войска «как освободители от большевизма» были встречены в основном на территориях Крыма, Кавказа, казачьих землях и Прибалтике.

Еще одним фактором, породившим советский коллаборационизм, но зачастую не учитывающийся, является психологический фактор. После заключения пакта «Молотова-Риббентропа» и начала второй мировой войны в советской прессе, по радио и в кинохронике пропагандировалась доблестная армия Германии, которая в течение нескольких недель разбила могучую Францию, с легкостью оккупировала ряд скандинавских стран, изгнала с континента английскую империю. Таким образом, насаждался культ военной мощи фашистской Германии, перед которой трепетала Западная Европа. Естественно, эта пропагандистская акция действовала на психику советских людей и, прежде всего, армии, угнетающе. Она подавляла у части командиров и солдат импульс готовность и способность к активной борьбе с врагом в случае войны, создавала в их сознании стереотип непобедимой Германии. Это показали первые месяцы Великой Отечественной войны, когда крупные воинские соединения Красной Армии в панике и растерянности не могли противостоять даже меньшим по численности немецким частям. Ни в одной войне, как во второй мировой, ни у одной страны, как у СССР, не было такого количества военнослужащих, оказавшихся во вражеском плену. И ни в одной стране не было такого отношения к плену и к военнопленным, как в Советском Союзе.

С началом Второй мировой войны для эмиграции выбор состоял лишь в том - уезжать из оккупируемых Германией стран или не уезжать (это могли осуществить немногие). За океан перебрались - например, Г.П. Федотов, В.В. Набоков, А.Ф. Керенский, М.В. Вишняк, М.А. Алданов. Разумеется, евреи уже после прихода Гитлера к власти начали исход из Германии и затем из других стран Европы. Не все, однако, считали нужным "смотреть на национал-национализм еврейскими глазами" (выражение И.А. Ильина), предпочитая оставаться на своих местах даже под немецкой оккупацией. И многим из них, тому же Ильину, предстояло вскоре и "русскими глазами" увидеть, на что способны нацисты (ему были запрещены чтения лекций, грозил арест, и уже в 1938г. он был вынужден переехать из Берлина в Цюрих...).

Некоторые представители либерально-демократического фланга сделали более активный выбор - пошли во французскую армию, как, например, Г. Адамович и В. Варшавский, приводящий много имен в своей книге "Незамеченное поколение": «Мелькают слова: убит, скончался от ран, расстрелян немцами, добит штыками, посмертно награжден Военной Медалью, Военным Крестом с пальмами, доброволец, партизан, волонтер, перешел к генералу де Голлю, погиб в Резистансе, убит в рядах Свободной Франции...». Из 3000 русских, воевавших во французской армии, погибло 450 человек. Могилы русских эмигрантов, павших в рядах антигитлеровских армий, разбросаны по всем фронтам и театрам военных действий... В их судьбах символика "умершего зерна" приобретает самый прямой смысл (правда, далеко не все они были добровольцами: русская молодежь во Франции подлежала призыву).

Во французском Резистансе (Сопротивлении) в той или иной степени участвовало, по оценке В. Варшавского, несколько сот русских: В.Л.Андреев, В.П.Бурышкин, В.И. Гессен, Д.М.Кнут с женой (дочерью композитора Скрябина). В.Л.Корвин-Пиотровский, С. Носович и др. Важную роль сыграла кн. В. Оболенская (расстреляна). Само слово "Сопротивление" пошло от одноименного журнала, издававшегося русскими эмигрантами - расстрелянными за это Б. Вильде и А. Левицким. За помощь преследуемым погибли в концлагерях мать Мария (Скобцова), ее сын Юрий, о. Дмитрий Клепинин, И. Бунаков-Фондаминский (принявший православие в концлагере и умерший как христианин)...

В эмигрантской среде сформировались две точки зрения по отношению к войне Германии с Россией: оборонческая и пораженческая.

«Оборончество» у некоторых деятелей более правых взглядов (таких, как евразиец П.Н. Савицкий, лидер "Крестьянской России" С.С. Маслов, философ Бердяев, генералы Махров и Деникин) - объяснялось не симпатиями к демократиям и не только наивностью, но тем, что «Оборончество исходит из инстинкта самоохранения нации. Оборончество и национализм - тесно связаны», - как говорил ген. Махров, Оно распространялось по мере того, как Гитлер показывал свое антирусское лицо, а Сталин опирался на русский патриотизм - это вызывало надежды на то, что сталинский режим меняется в национальную сторону. Подобные нотки можно найти и у Бунина. Но когда после войны ошибка стала очевидна, многие из таких "оборонцев", тот же Бунин, вернулись к безоговорочно антикоммунистическим позициям. А ген. Деникин, и будучи "оборонцем", от них не отказывался, продолжая отстаивать свою двуединую формулу: «чтобы свергнута была советская власть и чтобы Империя Российская не потерпела ущерба от внешних сил» (сентябрь 1939 г.). Правда, он не объяснял, как это сделать... Эта двойственная задача в тех условиях была неразрешима - что и привело Деникина к неучастию в событиях, ибо участие в иностранной интервенции он категорически отвергал: «Наша активность... должна быть направлена не в пользу, а против внешних захватчиков».

Подлинных "пораженцев" (сравнимых с позицией интернационалиста Ленина в Первой мировой войне) в русской эмиграции не было. Возникший вариант "пораженчества" питался патриотизмом - только более активным: использовать создавшуюся ситуацию для освобождения родины от антинационального преступного режима. Гитлеризм к началу войны еще не проявил своего подлинного лика, германское общество было неоднородно, немцы проводили интересные социальные реформы; раздавали антикоммунистические обещания - это возобновило надежды на тот самый "крестовый поход" Европы против коммунизма, к которому призывал Бунин в 1924 г. Эти надежды тоже встречались в разных кругах: вторжение Германии в СССР приветствовали архимандрит Иоанн Шаховской (будущий архиепископ Сан-Францисский, тогда он принадлежал к либеральной Парижской юрисдикции: «Кровавая операция свержения Третьего Интернационала поручается искусному, опытному в науке своей германскому хирургу») и митр. Серафим (Лукьянов, иерарх консервативной Зарубежной Церкви в Париже, ставший после войны епископом Московской патриархии).

После всего сказанного понятно, что правый фланг эмиграции счел большей опасностью для России Сталина, а левый - Гитлера. Учтем и географический фактор: значительная часть правой эмиграции находилась в Германии и восточноевропейских странах, прилегавших к России. В этой части Европы была другая раскладка сил, другие возможности и другой выбор. Поэтому участие русских в "Сопротивлении" на территории Германии было исключением (за участие в антигитлеровской группе "Белая роза" был казнен член мюнхенского прихода Зарубежной Церкви А. Шморель).

Для тех, кто пережил два десятилетия большевистского террора, вопрос решался просто: они считали, что хуже сталинского режима ничего быть не может. У попавших в плен красных командиров еще свеж был в памяти недавний разгром Сталиным командного состава. Некоторые из них сами подверглись репрессиям, пыткам и были освобождены лишь в связи с началом войны. Неудивительно, что в их среде (как и в среде РОВСа) возникла мысль о вооруженной борьбе за освобождение России от сталинского режима, и многие тоже были убеждены, что их поддержит народ.

Один из руководителей нынешнего немецкого Научного центра военной истории И. Хофман на основании документов показывает, что уже в 1941 г. такое мнение высказывали попавшие в плен командующие советскими дивизиями, корпусами, армиями - генералы Ф.А. Ершаков, С. Огурцов, Снегов, П. Абранидзе, Бессонов, Кирпичников, Д.Е. Закутный, Ф.И. Трухин, И.А. Благовещенский, Егоров, Куликов, Ткаченко, Зыбин, Х.Н. Алавердов, М.И. Потапов, М.Ф. Лукин. В 1942-1943 гг., помимо А.А. Власова, Г.Н. Жиленкова, В.Ф. Малышкина, такую же готовность выражали генералы М.М. Шаповалов. И.П. Крупенников, Ю.А. Музыченко, П.Г. Понеделин, полковники В.И. Боярский, К.Л. Сорокин и др.

Все они понимали возможную борьбу как революционно-освободительную и ставили условием - создание независимого русского правительства со статусом союзника Германии. Но Гитлер отвергал предложения о союзе. Его цель была превратить «унтерменшей»-славян в рабов, а Россию в колонию. Произвол над населением оккупированных территорий и бесчеловечное обращение с военнопленными невозможно было скрыть. Тем самым Гитлер придал войне - в глазах советской стороны - характер Отечественной и на стороне защищавших сталинский режим тоже оказалась своя важная правда: они защищали родную землю...

Этой антирусской политикой Германия изначально обрекла себя на поражение. Сталин признавал, что в первые месяцы войны политическая неблагонадежность населения и армейских частей создали критическое положение, но «сами фашисты быстро их вылечили». И, опасаясь русской национальной акции со стороны немцев, а также понимая, что на "ценностях интернационализма" войну не выиграть, Сталин сделал ставку на то, от чего отказался Гитлер: «...только вследствие немецкой политики в СССР, оскорбительной для национальных чувств русского народа, Сталин получил возможность поставить национальную идею на службу борьбе против иноземной угрозы своему правлению», - пишет Хофман.

Это было огромным ударом и по надеждам русской эмиграции. Она судила о немцах по их поведению в завоеванной Западной Европе. Но Гитлер вел войну с двойной моралью: с более цивилизованным лицом на Западе, где не было особых жестокостей по отношению к мирному населению, и с откровенно колонизаторскими целями на Востоке. Нацистами (главным образом "русским эмигрантом" Розенбергом) были разработаны планы уничтожения значительной части славянского населения России, в опоре на антирусские сепаратизмы. Правда, как предусматривалось одной из секретных инструкций 1940 г., «и внутри каждой народности мы не заинтересованы в сохранении единства или во внедрении в них национального сознания и в развитии их национальной культуры; наоборот, нам надо расчленять» их тоже на более мелкие племена, превращая в неграмотных рабов.

14 ноября 1944 г. в Праге был провозглашен Комитет Освобождения Народов России (КОНР) со статусом независимого российского правительства. Генерал Власов специально выбрал для этого славянскую столицу. В КОНРе, кроме русских, было несколько национальных представительств (что сильно рассердило А. Розенберга): "Украинская национальная рада", "Белорусская национальная рада", "Национальный совет народов Кавказа", "Национальный совет народов Туркестана" и "Калмыцкий национальный комитет". Этот акт был оформлен в соответствии с международным этикетом: присутствовали дипломатические представители союзных с Германией стран, иностранные корреспонденты. Создание КОНРа было поддержано духовенством Русской Зарубежной Церкви; ее первоиерарх митр. Анастасий и митр. Серафим (Ладе) присутствовали на второй церемонии обнародования Манифеста КОНР (специально для русской эмиграции) 18 ноября в Берлине, где от духовенства выступил о. Александр Киселев.

В Манифесте говорилось, что «Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики». Манифест КОНРа призвал к объединению «всех национальных сил» для достижения следующих целей: «а) Свержение сталинской тирании, освобождение народов России от большевистской системы и возвращение народам России прав, завоеванных ими в народной революции 1917 года; б) Прекращение войны и заключение почетного мира с Германией; в) Создание новой свободной народной государственности без большевиков и эксплуататоров... Комитет Освобождения Народов России уверен, что объединенные усилия народов России найдут поддержку всех свободолюбивых народов мира».

В сущности, миллионы советских граждан, оказавшихся во время войны за пределами СССР, уже можно рассматривать как эмиграцию. Они знали, что возврат означал для них лагерь или смерть (попавшие в плен приравнивались к "изменникам Родины", а увоз на работы в Германию считался "сотрудничеством с врагом").

Все понимали, что условия для создания "третьей силы" тогда были очень неблагоприятны: было очевидно близкое поражение Германии; у КОНРа не было русской территории; в советской армии появился патриотизм, а преступления гитлеровцев на оккупированных территориях вызвали такую ненависть к немцам, что союз Власова с ними уже не так просто было объяснить, к тому же не бездействовала советская пропаганда...

Но КОНР надеялся не на Германию и не на силу оружия, а по-прежнему на свое моральное воздействие, на антикоммунистический потенциал в народе, на поддержку со стороны советских командиров, многих из которых Власов считал своими единомышленниками (в частности, Рокоссовского). И действительно: уже с декабря 1944 по март 1945 г. через линию фронта для участия в РОА (которая еще только формировалась) перешли 1.710 советских военнослужащих, чтобы бороться против своего победоносного правительства (1 перебежчик приходился на 16 пленных; тогда как на западном фронте в то же время был 1 перебежчик на 4.692 пленных).

Коснемся проблемы, связанной с судьбой советских военнопленных, без рассмотрения которой, невозможно понять процесс формирования второй волны эмиграции и его характер.

Россия была инициатором выработки правил по ограничению варварских средств ведения войны. Начало этому было положено Брюссельской декларацией, которую предложил Александр II в 1874 г. По инициативе Николая II в 1899 году была созвана 1-я Гаагская мирная конференция, где на основе Брюссельской декларации были выработаны ограничения в отношении законов и обычаев сухопутных войск. Один пункт этой декларации касался военнопленных.

На 2-й Гаагской конференции (1907 г.) были внесены изменения и поправки, в частности, дополнявшие пункт о правах и обязанностях военнопленных. Положения, связанные с военнопленными, в дальнейшем были усовершенствованы в Женевской конвенции - Соглашением об обращении с военнопленными (1929 г.). Эти положения, в частности включали в себя такие позиции как: регистрация пленных, возможность посещения лагерей военнопленных представителями Красного Креста, возможность жалоб, обеспечение питанием равным питанию тыловых частей армии того государства, которое содержит военнопленных, а также помощь Красного Креста.

Императорская Россия ратифицировала документы обеих Гаагских конференций, что сказалось на военном законодательстве России и на положение русских военнопленных первой мировой войны. Так, военнослужащим, попавшим в плен (за исключением тех, кто поступил на службу к неприятелю), по возвращении выплачивалось денежное содержание за все время нахождения в плену. Время, проведенное в плену, засчитывалось офицерам в выслугу лет для получения пенсии, а сами они вносились в списки на присвоение очередного звания. Семьям военнопленных выплачивалась половина содержания, получаемого военнослужащим - главой семьи на день плена, за все время нахождения в плену вплоть до возвращения, а в случае его смерти назначалась пенсия.

Отношение к плену начинает меняться в советской России во время гражданской войны. В марте 1918 г. приказом Народного комиссара по военным делам устанавливалась бежавшим из плена единовременная выплата 25 рублей, жалование же за время, проведенное в плену, не выплачивалось. В апреле 1918 г. по Декрету ВЦИК сдача в плен уже рассматривалась как нарушение воинского долга, а военнослужащие подлежали «суровой ответственности по всей строгости закона».

В Уголовный кодекс РСФСР, принятый в 1922 году, в добавление к уже имевшемуся пункту «б» статьи 58 (измена Родине) в 1927 году в статью 193 был включен пункт 22 (сдача в плен). Устав внутренней службы РККА вообще исключал ситуацию, при которой военнослужащий мог оказаться в плену. Теперь плен квалифицировался как «измена родине».

В 1929 году Сталин счел невозможным для СССР участвовать в Женевской конференции, на которой должны были принять Конвенцию об обращении с военнопленными и Конвенцию об улучшении участи раненых и больных в действующей армии. Конференция состоялась без представителей Советского Союза. Позже, в 1930 году, СССР, все же подписал Конвенцию о раненых и больных, но не подписал Конвенцию о пленных. Советский Союз отказался подтвердить решения дореволюционной России о ратификации документов обеих Гаагских конференций.

Окончательное отношение к пленным, как к преступникам, в Советском Союзе оформилось накануне войны. В Уставе Красной армии было записано: «Ничто, в том числе и угроза смерти, не может заставить бойца Красной Армии сдаться в плен или в какой-либо мере выдать военную тайну». Напомним, что параллельно действовала 193-я статья Уголовного кодекса РСФСР, в которой говорилось, что самовольное оставление поля сражения во время боя, сдача в плен, не вызванная боевой обстановкой, или отказ во время боя действовать оружием, а равно переход на сторону неприятеля влекут за собой высшую меру наказания с конфискацией имущества. В дополнение к существовавшим законодательным документам 16 августа 1941 года, был издан Приказ Ставки Верховного Главнокомандования № 270, согласно которому командиры и политработники, сдавшиеся в плен, ставились вне закона и подлежали расстрелу на месте. Совершеннолетние члены семей военнослужащих, осуждённых к высшей мере наказания (к расстрелу) за измену родине, подлежали аресту и ссылке сроком на пять лет. Семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишались государственного пособия и помощи. Таким образом, в первые месяцы войны отношение к военнопленным получило окончательное законодательное завершение.

Результатом политики советского руководства явилась гибель миллионов советских пленных, что несравнимо со смертностью русских пленных во время первой мировой войны. Тогда в Германии смертность составляла: англичан и французов - 4,5% 5%, русских - 5,4 %. За время второй мировой войны к январю 1945 года французов погибло - 1,58 %, англичан - 1,13 %, американцев - 0,3 %. Смертность же советских военнопленных составила около 60 %. К началу 1944 года погибло 3,3 миллиона советских военнопленных.

К.Кромиади отмечает, что «в худшем из всех положении находились великороссы» - в соответствии с политикой Розенберга. Так, германское правительство разрешало украинскому комитету порциями забирать пленных украинцев, но не русских. Комиссия, в которой работал Кромиади, часто под видом украинцев оформляла и русских, срочно нуждавшихся в помощи, «и нужно отдать справедливость членам украинского комитета: они знали об этом, но не было случая, чтобы они нас выдали. Русских пленных, выходивших вместе с украинцами, они вывозили, кормили их, а затем отпускали на все четыре стороны».

Некоторых улучшений удалось добиться только к лету 1942 г. (когда уже погибло более 2 миллионов человек). Против бесчеловечного обращения с русскими пленными резко протестовали адмирал В. Канарис, фельдмаршал фон Бок, генерал-полковник Люфтваффе Г. Рюдель. Помогло то, что в Германии обнаружилась нехватка рабочей силы -для чего рейху и понадобились уже не только пленные, но и "восточные рабочие" ("остовцы"), которых насильно вывозили с оккупированных территорий.

За годы второй мировой войны воевавшие стороны взяли в плен около 35 миллионов солдат и офицеров противника. До сих пор нет единого мнения о численности советских военнослужащих, оказавшихся в фашистском плену. Расхождения в цифрах значительны. В официальном издании «Гриф секретности снят» говорится, что в немецком плену оказалось 4.059 тысяч советских военнослужащих.

По материалам германских архивов за период с 22 июня 1941 года до конца войны в плену у немцев оказалось около 5, 7 миллиона военнослужащих Красной Армии. Эта цифра, вероятно, наиболее приближена к истине. Однако, отметим, что до января 1942 года в Вермахте списки попавших в плен, бежавших из плена, погибших в плену и т.д. не вели.

По данным президента Международного комитета Красного Креста П. Рюггера, число лиц, потерявших в годы войны и в первый послевоенный период родину и имущество, составило во всем мире почти 60 млн. человек, из них более 15,5 млн. всех беженцев и перемещенных лиц находились в Европе. Только с территории Советского Союза, оккупированной немцами, было угнано в Германию и другие страны 4 794 086 советских граждан. Поэтому, неудивительно, что накануне, и тем более после окончания войны приоритетными задачами созданных государственных и военных органов репатриации стало возвращение на Родину всех без исключения подданных Советского Союза, независимо от их желания или нежелания, не допустить рождения новой враждебной советскому режиму послевоенной эмиграции.

Принято считать, что юридическим основанием репатриации стало решение, принятое на Ялтинской конференции СССР, США, Англии с участием глав государств - Сталина, Рузвельта и Черчилля. Она проходила с 4 по 11 февраля 1945 г., за три месяца до капитуляции Германии. В действительности же процесс репатриации начался гораздо ранее – еще в 1943 г. Ялтинское же соглашение стало фактически моральным оправданием западных демократий в проведении насильственной репатриации (так же как и нарушения широко декларируемых ими гуманных принципов). По сути политика США, Англии, Франции и др. западных стран согласившихся с требованиями Сталина, была рациональна для этих государств. Они боялись, что препятствие возвращению советских военнопленных, может отразиться на отношении советских властей к американским и английским военнопленным, освобожденным Красной Армией из немецких концлагерей в советской оккупационной зоне. С точки зрения американцев и англичан, их готовность пожертвовать чужими жизнями ради жизни своих солдат, может быть оправдана. Возможно, правда, с множеством «но». Для русского же человека, соглашение глав трех крупнейших держав, получившее в народе определение «дьявольского сговора» и приведшего к гибели сотен тысяч соотечественников останется преступлением, за которое будет расплачиваться не одно поколение американцев и англичан.

Что же касается СССР, то Сталин, со свойственной ему жестокостью и прагматизмом преследовал несколько задач: во-первых, получить через лагеря ГУЛАГа бесплатную рабочую силу для восстановления разрушенного войной народного хозяйства. Во-вторых - для примера строго наказать «изменников Родины», что бы «другим не было повадно». В-третьих, воспрепятствовать образованию новой эмиграции, подобной первой волне, способной стать богатым резервом западных спецслужб для диверсионно-террористической и разведывательной работы против СССР.

Первая задача была, по всей видимости, доминирующей в осуществлении политики Советского государства в области репатриации и определяла весь дальнейший ход работы органов репатриации в 1944-1953 гг. Вторая задача также никогда не снималась окончательно с повестки дня, но во многом зависела от политического курса советского руководства в межсоюзнических отношениях с США, Великобританией и Францией по вопросам беженцев, военнопленных и перемещенных лиц.

Ялтинское соглашение в письменной и устной форме требовало выдачи всех советских граждан, сотрудничавших с немцами в годы войны, по состоянию границ СССР на 1 сентября 1939 г. Это соответствовало нормам международного права. К таким относились: личный состав воинских формирований из советских военнопленных и гражданских лиц, перешедших на сторону врага; люди, сотрудничавшие с фашистами на оккупированных советских территориях в составе национальных легионов, карательных и охранных отрядов; полицаи, и другие лица, которые бежали вместе с отступавшими немецкими войсками.

Женевская конвенция 1929 г. по обращению с пленными их правовое положение определяла «единственно внешним признаком – формой, которую они носили в момент пленения, а не их национальностью». Русская Освободительная Армия (РОА), к примеру, имела немецкую форму с русским знаком различия. Следовательно, власовцы по принципам конвенции относились к военнослужащим немецкой армии, и они должны были рассматриваться как немецкие военнопленные, которые не подлежали насильственному возвращению в СССР. Союзники же, отбросив Женевскую конвенцию, определяли власовцев и других советских военнопленных в немецкой форме как «предателей союзной державы». Однако, отношение к «советским коллаборационистам» не было постоянным на протяжении всего периода репатриации.

Если в начальный период согласованных действий союзников в разрешении вопроса репатриации советских и иностранных граждан, находившихся соответственно под контролем союзных и советских властей, еще были условия и возможности возвращения всех советских граждан на Родину, то, начиная со второй половины 1946 г., все активнее стала проявляться тенденция по невозвращению граждан СССР и вывозу их в страны Европы и Америки. Она была связана в первую очередь, со стремлением западных стран заполучить дешевую рабочую силу для восстановления своей экономики, а во-вторых, с возможностью использовать невозвращенцев для политико-идеологической борьбы с СССР. После этого предпринимавшиеся Советским государством насильственные меры по недопущению утечки людей на Запад большого успеха не принесли, иногда даже давали обратные ожидаемому результаты.

Если на первом этапе (октябрь 1944 г. - январь 1945 г.) мероприятия связанные с репатриацией советских граждан находились в целом в компетенции государственных и военных органов, то, с января 1945 г. к военно-политическим аспектам деятельности этих органов наблюдается повышенное внимание со стороны ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Именно в это время выходят два постановления СНК СССР от 6 января 1945 г. - № 30-12с «Об организации приема и устройства репатриируемых граждан СССР из Германии и оккупированных ею стран» и № 31-13с «О порядке репатриации союзных военнопленных и интернированных граждан, освобожденных Красной армией». Эти постановления определили основные принципы и механизмы репатриации советских и иностранных граждан.

Во исполнения названных документов начальником Тыла Красной Армии и Уполномоченным СНК СССР по делам репатриации издаются совместные директивы за № 1/1240645с и № 1/1240646с от 18 января 1945 г., на основе которых практически решались все вопросы, связанные со сбором, размещением, содержанием, материальным обеспечением и возвращением на родину граждан СССР и иностранных подданных.

В соответствии с указанными документами советских репатриантов полагалось «сортировать» на следующие категории: бывшие военнопленные (рядовой и сержантский состав); бывшие военнопленные - офицеры; военнопленные и гражданские лица, служившие в строевых немецких спецформированиях, власовцы, полицейские и «прочие подозрительные лица»; интернированное гражданское население; жители приграничных областей; дети-сироты.

После «сортировки» бывшие военнопленные (рядовой и сержантский состав) направлялись в армейские и фронтовые запасные части. Более трагично складывалась судьба офицеров, которых сразу после фильтрации отправляли в спецлагеря НКВД. Многие из подвергшихся спецпроверке на основании решений военных трибуналов объявлялись предателями Родины и направлялись в трудовые лагеря, где содержались как заключенные. Значительную часть офицеров в порядке наказания направляли в отдельные штурмовые стрелковые батальоны (штрафбаты) в качестве рядовых, и лишь после «искупления кровью преступлений» бывшие командиры восстанавливались в званиях и на штатных должностях.

Что касается репатриантов из числа гражданских лиц, то после регистрации и проверки органами НКВД во фронтовых СПП и пограничных проверочно-фильтрационных пунктах, проведения всех хозяйственных, медико-санитарных и других мероприятий мужчины призывного возраста направлялись в запасные части фронта, а все остальные отправлялись к месту постоянного жительства, но с запретом поселения в Москве, Ленинграде и Киеве.

С мая 1945 г. развернулась массовая репатриация советских и иностранных граждан, продолжавшаяся до марта 1953 г. Базовым документом этого процесса стал «План передачи через линию войск бывших военнопленных и гражданских лиц, освобожденных Красной Армией и войсками союзников».

Согласно архивным данным судьбы репатриантов сложились по-разному. Из 1 153 475 человек внутренних перемещенных лиц, т.е. перемещенных внутри СССР, к месту постоянного жительства было отправлено 831 951 человек (72%), из них мужчин - 165 644, женщин - 353 043 и детей - 313 264; были переданы на пополнение действующих частей, будучи мобилизованы по призывному возрасту через запасные части фронтов и армий - 254 773 человека (22,1 %); отправлены в распоряжение НКВД на правах спецконтингента - 66 751 человек (5,8 %). Что же касается советских граждан возвращенных из-за границы (классических репатриантов), то из числа 2 427 906 человек были отправлены к месту постоянного жительства (57,8 %); 801 152 человека мобилизованы в действующую армию (19,1 %); 608 095 человек зачислены в рабочие батальоны НКО (14,5 %); 272 867 человек переданы в распоряжение НКВД (6,5%); 89 468 человек находились на различных работах при советских воинских частях и учреждениях за границей (2,1 %). Сотни тысяч бывших советских граждан правдами и неправдами избежали репатриации, составив «вторую волны эмиграции». По данным Управления Уполномоченного СМ СССР по делам репатриации, на 1 января 1952 г., за границей продолжали находиться 451 561 советских граждан.

Большинство русских оказавшихся на правах перемещенных лиц («Ди-Пи») стремилось уехать как можно дальше от Европы, за океан. Но эта возможность открылась не сразу, лишь по мере ухудшения отношений между демократиями и СССР. Например, Канада принимала иммигрантов лишь в исключительных случаях, при наличии близких родственников и их поручительства. В других странах квоты на иммиграцию рабочих были в десятки раз меньше числа «ди-пи». И внутри этих квот, например, Аргентина не принимала лиц старше 45 лет; Австралия тоже установила предел у мужчин - до 45 лет, у женщин - до 30 лет, при доказательстве о наличии жилья за океаном.

США, кроме всего прочего, производили тщательную политическую проверку и «ни одной национальности для въезда в Америку не чинилось столько затруднений, сколько русским», - писал в 1951 г. эмигрантский журнал. «Все чудом прибывшие сюда соотечественники наши могут весьма красочно рассказать о тех издевательствах со стороны бесконечных проверочных комиссий… из общего числа, достигшего почти 300 000, прибывших уже в США Ди-Пи, русских, не скрывавшихся под разными фантастическими национальными флагами, оказалось всего несколько тысяч (по одним сведениям 6, по другим - 8 тысяч)».

Приведенная выше таблица составлена В.Н. Земсковым на основании документов Управления по репатриации на 01.01.1952 г. Суммарная цифра повторяется и в документах характеризующих состояние процесса репатриации на 01.03.1953 г., т.е. на момент окончания деятельности Управления. Конечно, представленная картина не может считаться окончательной. Кроме того, следует учитывать и определенную условность национального состава. Значительное преобладание украинцев, белорусов, народов Прибалтики может быть объяснено, например тем, что принадлежность к ним, реальная или мнимая, давала шанс перемещенному лицу получить право на невозвращение (как жителей территорий, не входивших в СССР до 1939 г.).

Более точная цифра, вероятно, была получена комиссией под руководством Д.А. Волкогонова. Она составила – 504 тысячи человек, не вернувшихся из лагерей беженцев. Но и она, очевидно не конечна. В это число не входят те, кто избежал лагерей и тем самым не был включен в статистику перемещенных лиц. А эта категория была многочисленной. Так, И.А. Дугас и Ф.Я. Черон считают, что вне лагерей находилось около 300 тысяч человек. Таким образом, число не вернувшихся в Советский Союз существенно отличается от статистики ИРО, и от официальной советской статистики и составляет 800 тысяч человек.

В период охлаждения отношений между демократиями и Сталиным с 1948-1949гг.стали возрождаться старые организации, создаваться новые - в первую очередь «власовские». Русские эмигранты стали постепенно включаться в политическую борьбу Многие из них брали за основу своих политических программ Манифест Комитета Освобождения Народов России, принятый еще в 1944 г. Среди наиболее крупных и авторитетных политических организаций второй волны эмиграции следует назвать: Антикоммунистический Центр Освободительного Движения Народов России (АЦОДНР), Союз Андреевского Флага (САФ), Союз Борьбы за Освобождение Народов России (СБОНР), Комитет Объединенных Власовцев (КОВ), Российское Общенациональное Народно - Державное Движение (РОНДД) и Центральное Объединение Послевоенных Эмигрантов (ЦОПЭ).

Вторая эмиграция ведет значительную просветительскую деятельность и в первую очередь – издательскую. Однако ее характер значительно отличался от издательской деятельности 1-й волны. Прежде всего, изменением характера самой русской эмиграции: исчезновением мест компактного проживания русского населения. Проживание русских эмигрантов стало более «рассеянным». Русские колонии появились в таких далеких странах, как Аргентина, Бразилия, Южная Африка. Русских эмигрантов «пустили» в европейские страны, куда им въезд ранее был фактически запрещен – в Англию, Испанию. Новым крупнейшим центром русской эмиграции стал научно-культурный треугольник на атлантическом побережье США – Нью-Йорк, Вашингтон, Бостон, где находятся два известных американских университета – Гарвардский и Йельский. По-прежнему, крупнейшими центрами эмиграции в Европе остаются Париж и Берлин.

Другим, не менее существенным фактором состояния издательского дела 2-й волны эмиграции, стало изменение отношения к русским эмигрантам на Западе. С началом «холодной войны» к эмигрантам из СССР стали относиться очень заинтересованно. Их стали принимать на работу в крупнейшие научные и учебные центры, в органы разведки и контрразведки. Во второй половине ХХ в. многие эмигрантские идеологические акции стали финансироваться и поддерживаться правительствами государств Западной Европы и США.

Среди представителей Второй волны эмиграции не было таких «громких» имен, как в Первой (м.б., за исключением писателя Р.В. Иванова-Разумника и философа С.А. Аскольдова). Однако можно выделить имена поэтов Д. Кленовского, И. Елагина, Л. Березова, О. Анстей, писателей Б. Ширяева, Б. Филиппова, В. Юрасова, Л. Ржевского, литературоведов и критиков – Л. Фостер, В. Самарина, В. Завалишина, Г. Андреева, М. Корякова, художников С. Голлербаха и А. Русака, историков Н. Ульянова, А. Авторханова и многих других.