Очень важным аспектом аккультурации эмигрантов является адаптация к иной географической среде, т.е. иной природе, климату, ландшафту. К сожалению, на сегодняшний день мы очень мало знаем о реальных психологических связях этноса со своей природной территорией, хотя известно, что она определяющим образом влияет на формирование хозяйственно-культурных типов этнических общностей, их духовной культуры и психического склада. Направление географического детерминизма, возникшее в ХVIII веке, прямо выводило психические особенности людей из особенностей ландшафта и климата тех географических пространств, которые ими заселялись. Критика взглядов этого направления стала общим местом, и нет смысла задерживаться на ней.

Первыми на связь психологии восприятия среды с культурной принадлежностью обратили внимание социальные географы. "Поверхность земли видится каждой личностью исключительно через призму своей культуры. Каждый из нас - художник и архитектор ландшафта, созидающий порядок и организующий пространство, время, причинность в согласии с нашими восприятиями и склонностями"

Я занималась изучением адаптации к иной географической среде проживания у групп русских старожилов (молокан, духоборцев) в Закавказье. Для ее исследования был разработан метод ранжирования ландшафтов по степени субъективного предпочтения, который впоследствии получил сокращенное название метод этноландшафтов.

Результаты исследования психологической адаптации этнической группы к иной природной среде показали, что:

1) Существует тесная эмоционально-когнитивная связь этноса (этнической группы) с природной средой места выхода (места формирования данного этноса), на которую указывает наличие бессознательного субъективного предпочтения лесного ландшафта горным у русских переселенцев 4-6-го поколений. При этом многие из них никогда не бывали в средней России и родным для себя считают горный ландшафт.

2) При длительном проживании в иной природной среде у переселенцев наблюдается определенная психологическая переориентация (на глубоком, психосемантическом уровне), медленная и охватывающая несколько поколений, сочетающая в себе элементы принятия и отчуждения, как старой природной среды (лесного ландшафта), так и новой (горного ландшафта).

Важно отметить, что подобной амбивалентности отношения к природной среде на психосемантическом уровне не наблюдалось у коренных жителей данного региона (армян и азербайджанцев). Это –свидетельство глубоко укорененного в этническом сознании (на уровне подсознания!) русских переселенцев образа своей природной среды.

Когда я спрашивала своих друзей-эмигрантов четвертой волны, живущих в предместьях Вашингтона, по чему они более всего скучают здесь, они сказали мне: «По низкому серому небу… По тонким березам и осинам под ним… Здесь все такое пышное, такое изобильное…». Русская женщина, родом из Архангельска, живущая на берегу Средиземного моря в течение ряда лет, прекрасно натурализовавшаяся в местной культуре, по ее словам «вытесняет пальмы» из сознания и ловит себя на мысли при взгляде на них: «А что я-то тут делаю?».

Тема связи этнокультурной принадлежности человека с природой, в которой он вырос, в которой сформировалось его «я», чрезвычайно сложна и мало изучена, ибо затрагивает глубинные неосознаваемые пласты личности и напрямую связана с известным и описанным многими состоянием, называемым ностальгией или тоской по родине. Ностальгия – прежде всего тоска по чему-то необъяснимо-родному, что вошло в твою плоть и кровь, срослось с твоей душой, так что отрезать это невозможно, не поранив души. Помните, у Цветаевой:

Тоска по родине! Давно
разоблаченная морока!
Мне совершенно все равно –
Где совершенно одинокой

По словам Набокова, совсем юным покинувшего Петроград в 1917 г. «Тоска по родине. Она впиталась, эта тоска в один небольшой уголок земли и оторвать ее можно только с жизнью». Набоков замечает, что, воображая Урал или Арал, он остается «холоден в патриотическом или ностальгическом смысле», как если бы он воспринимал красоты экзотических стран. «Но дайте мне, - восклицает писатель, - на любом материке, лес, поле и воздух, напоминающие петербургскую губернию, и тогда душа вся перевертывается».

Тема ностальгии часто звучит в эмигрантской поэзии и прозе, в песнях, на страницах печати и в кинематографе. Совершенно актуально и в наше время звучит рассказ Тэффи «Ностальгия», написанный еще в 1920 г.: «Приезжают наши беженцы, изможденные, почерневшие от голода и страха, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг ГАСНУТ. Тускнеют глаза, опускаются вялые руки и вянет душа, душа, обращенная на Восток. Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли. Боялись смерти большевистской – и умерли смертью здесь. Вот мы – смертию смерть поправшие! Думаем только о том, что теперь ТАМ. Интересуемся только тем, что приходит ОТТУДА».

Тема ностальгии не потеряла свою актуальность и для самой «свежей», четвертой волны эмиграции. По данным социологического обследования эмигрантов этой волны, выехавших из СССР в начале 90-х годов, на вопрос: «Мучает ли Вас ностальгия?» дали положительный ответ: в США – 72% опрошенных, в Израиле – 87%, в Канаде – 69%, в Германии – 19%. По мнению Н.Фрейкман-Хрусталевой, русские эмигранты в Германии меньше «болеют» ностальгией в силу ряда причин: географическая и культурная (общий европейский дом) близость, простота и дешевизна поездок на родину и общения с близкими по телефону, климатическое и природное сходство. Вот несколько выдержек из интервью с эмигрантами из России в Германии по проблеме ностальгии:

Наташа М. (43 года): «…Я тоскую лишь по своим друзьям, дому, улице. Вряд ли можно это назвать ностальгией».

Лидия Г. (60 лет): «Постоянно ощущаю чувство утраты, разлуки, потери. Словно похоронила кого-то. Хочу домой…»

Григорий Д. (38 лет): «…Я живу на две страны. И живу полной жизнью. Тосковать мне некогда.»

Игорь Д. (42 года): «Сейчас нужно активно жить, зарабатывать деньги, а там посмотрим. Домой уехать всегда можно».

Оксана Ш. (48 лет): «Ностальгия – это для слабых. Как можно тосковать по этой кошмарной стране? Я только здесь начала по-настоящему жить».

Очевидно, что эти интервью брались в самый активный, первоначальный период эмиграции, когда эмигранты напряженно работают, стараясь вписаться в новое общество, занять в нем как можно более высокое положение, поэтому все мысли о прошлом вытесняются, уходят в подсознание, остаются только те, которые укрепляют эмигранта в правильности сделанного выбора. Позволить себе роскошь отказаться от психологических защит могут лишь люди пенсионного возраста, для которых вопросы борьбы за статус в новом обществе не столь остры.

В общем, понятие ностальгии, прежде всего, связаны с необратимостью отъезда. Когда этого чувства необратимости нет, или есть возможность приездов на родину, то и проблема ностальгии становится менее значимой. Вот как ответил на вопрос о своей ностальгии известный исполнитель русских песен, эмигрант Борис Рубашкин, равно близкий русской и болгарской культурам: «Русский человек на Западе трудно приживается, потому что ему долго вдалбливали: родина, родина. Для меня родина там, где я себя хорошо чувствую. Здесь (в Зальцбурге – Н.Л.) мне хорошо – у меня все есть, я доволен своей жизнью. У меня много друзей. Когда я хочу отдохнуть, мы с женой едем в нашу «деревню» в Италии, 45 километров от Венеции. У меня там большая квартира: три спальни, огромный двойной балкон, из окна видно море. Я сейчас там часто лето провожу. Там переночуем и потом – во Флоренцию, в Рим. А ностальгия – это такая болезнь, которую можно вылечить в течение получаса, стоит только приехать в аэропорт Софии и выехать на улицу…Когда я вижу эту грязь, людей, которые роются в помойках, чтобы найти себе еду, ностальгия исчезает бесследно.»

Хорошо видно, как понятие ностальгии изменяется у разных поколений эмигрантов вслед за изменением для них понятия родины. Это процесс столь же зависит от времени эмиграции, как и от личности самого эмигранта.

В начало главы