Ф.И.Тютчев

О русском национальном характере оставили много заметок иностранные путешественники, купцы, писатели и просто наблюдатели. Многие из них дышат любовью как, например, записки англичанина С.Грэхема, писавшего «Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна. Иногда мне кажется, что я счастливый принц, нашедший Спящую Красавицу». Другие – исполнены ненависти как, например, книга немца Виктора Гена «De moribus Ruthenorum», в которой он пишет, что русские – народ без совести, чести, самодеятельности; лирика Пушкина – подражание, без души и чувства; русские не способны охватывать целое, и в практической жизни, и в художественном творчестве; их литература бездарна. Есть любовь и ненависть, нет одного – равнодушия. Это свидетельствует о том, что феномен русского национального характера во всей его сложности и противоречивости всегда притягивал к себе внимание тех, кто с ним соприкасался. Изучали его и профессиональные ученые: культурные антропологи и психологи. Вкратце остановимся на некоторых результатах их исследований.

Русский национальный характер занял свое место в фокусе исследований зарубежных антропологов сразу после Второй мировой войны. Британский антрополог Д.Горер выдвинул свою "пеленочную" гипотезу, М.Мид ее развила и популяризировала, а Э.Эриксон адаптировал ее в своей статье "Легенда о юности М.Горького". Что же это за гипотеза?

Д.Горер считал, что русским свойственна традиция туго пеленать младенцев с ранних месяцев их жизни. Это, по его мнению, приводит к тому, что они растут сильными и сдержанными, в противном случае они легко могли бы себя поранить. На короткое время их освобождают от пеленок, моют и активно с ними играют. Д.Горер образно связал эту альтернативу между длительным периодом неподвижности и коротким периодом мускульной активности и интенсивного социального взаимодействия с определенными аспектами русского национального характера и внешней политики России. Многие русские, по его мнению, испытывают сильные душевные порывы и короткие всплески социальной активности в промежутках долгих периодов депрессии и "самокопания". Эта же тенденция, по его мнению, характеризует и политическую жизнь общества: длительные периоды покорности сильным внешним авторитетам перемежаются яркими периодами интенсивной революционной деятельности.

В то же время Д.Горер не утверждал, что именно практика тугого пеленания привела русских к автократическим политическим институтам и легла в основу маниакально-депрессивной базовой личностной структуры взрослых русских. Скорее, он хотел отметить формальное сходство культурных моделей поведения в разных сферах жизни: так, тугое пеленание - один из способов общения родителей с детьми, в котором осуществляется передача смысла - необходимость сильного внешнего авторитета.

Конечно, было много исследований русского национального характера, выходящих за рамки так называемого "пеленочного" комплекса. Результаты клинических интервью и психологического тестирования привели к созданию "модальной личности" великоросса. По мнению американских антропологов, это "теплая, человечная, очень зависимая, стремящаяся к социальному присоединению, эмоционально нестабильная, сильная, но недисциплинированная личность, нуждающаяся в подчинении властному авторитету". Поскольку правящая в ту пору Коммунистическая партия насаждала абсолютно другой идеальный тип личности, этот внутренний конфликт привел к драме русского национального характера, в которой малочисленная национальная элита пыталась заставить большинство народа усвоить образ, совершенно противоположный традиционному русскому характеру.

Вот как выглядит это противопоставление в "Русской драме национального характера" К.Клакхона:

А не так давно в России была опубликована книга Д. Ланкур-Лаферьера «Рабская душа России», в которой автор пишет: «Я готов аргументировать утверждение, что традиционное смирение и саморазрушение, конституирующее рабский менталитет русских, является формой мазохизма. Сказать, что русская душа – рабская, - значит сказать, что русские имеют склонность к нанесению вреда самим себе, к разрушению и унижению себя, принесению бессмысленных жертв, то есть к такому поведению, которое на Западе характеризуется как мазохизм в клиническом смысле этого слова». Молодой американский исследователь утверждает, что русская культура – это культура нравственного мазохизма, в центре которого находится личность, которая действует – сознательно или бессознательно – против своих собственных интересов.

Вот оно – главное определение «патологии» русского характера, с точки зрения западного менталитета – действие в ущерб собственным интересам. И еще – «бессмысленная жертвенность». В этом корневое несходство и корневое непонимание Западом русской культуры и менталитета. При этом исследователь чувствует непонятную красоту этого «нравственного мазохизма». «Лично я считаю так: пусть русские остаются такими, какие они есть…Сам я считаю, что мазохизм является неотъемлемой частью привлекательности и красоты русской культуры. Кем бы были Татьяна Ларина, Дмитрий Карамазов или Анна Каренина без их мазохизма? «Излечить» их от мазохизма – значило бы отнять у них значительную часть эстетической привлекательности.»

В начале 90-х годов ХХ века профессор психологии Иерусалимского университета С.Шварц предложил метод измерения базовых ценностей культуры, который позволяет сравнивать между собой целые страны и культурные ареалы. Шварц с коллегами выявил различные ценностные профили у Западноевропейского и Восточноевропейского культурных ареалов.

В исследовании было выявлено, что такие ценности как Консерватизм (поддержание социального порядка, уважение традиций, защита семьи, самодисциплина) и Иерархия (ценность власти, авторитета или подчинения) были более важны в Восточной, чем в Западной Европе. С другой стороны, такие ценности как Равноправие (равенство, социальная справедливость, свобода, ответственность, честность), Мастерство (амбициозность, успех, смелость, компетентность), Интеллектуальная Автономия (любознательность, открытость ума, творчество) и Аффективная Автономия (стремление к наслаждению, разнообразной и интересной жизни) были значительно менее выражены у представителей стран Восточной Европы, чем у западноевропейцев.

Авторы объяснили найденную во всех восточноевропейских стран общность ценностей сходством адаптации людей к условиям жизни в коммунистической социальной системе (необходимость конформизма, пристальное внимание к словам и поступкам, непредсказуемость правил и наказание за непослушание; доносительство, создающее атмосферу взаимного недоверия, подавление личной инициативы и свободы; отсутствие связи между результатами работы и вознаграждением за нее; патернализм, поощряющий пассивность и уклонение от личной моральной ответственности).

Считается, что для поддержания демократии очень важны ценности Равноправия и Автономии, которые являются необходимым условием и моральной базой социальной ответственности. В связи с этим исследователи полагают, что ценностный профиль, выявленный у жителей стран Восточной Европы, плохо пригоден для развития демократии, поскольку ценности равноправия и автономии имеют сравнительно низкую значимость в этих странах. Ценностное основание для развития системы свободного предпринимательства также практически отсутствует: ценности Автономии и Мастерства не получили широкого принятия и одобрения, и в этом - корни нежелания брать личную ответственность, рисковать и напряженно работать в полную меру сил и талантов. Вместо этого, более предпочитаемыми являются ценности Консерватизма и Иерархии, являющиеся основой тенденции перекладывать заботу и ответственность в обеспечении своих потребностей на государство.

Несмотря на декларацию, что для анализа полученных культурных различий необходимо применять исторические, этнокультурные, религиозные, политические и другие факторы, исследование Шварца и Барди ограничилось подробной интерпретацией различий в ценностях у жителей Восточной и Западной Европы с привлечением лишь политических аспектов. Не было сделано даже попытки анализа с точки зрения истории и этнической культуры восточного славянства, да и роль православия никак не была проанализирована. Следует отметить также, что в данном исследовании не упоминается, что восточноевропейские страны намного опережали западноевропейские в такой характеристике как Универсализм (духовная жизнь, творчество, мудрость, зрелая любовь, единство с природой, любовь к прекрасному). Показательная «забывчивость» для западного менталитета. Этакие «непрактичные» ценности.

Для объяснения найденных различий между Западной и Восточной Европы можно предложить следующее: В.Шубарт, прибалтийский немец, в своей книге «Европа и душа Востока» противопоставил друг другу два типа человека: прометеевский, героический человек и иоанновский, мессианский человек (т.е. следующий идеалу, данному в Евангелии от Иоанна). Человек прометеевского типа видит в мире хаос, который он должен оформить своей организующей силой; он полон жажды власти; он удаляется все дальше и дальше от Бога и все глубже уходит в мир вещей. Таковы «романские и германские народы современности». Иоанновский, мессианский человек чувствует себя призванным создать на земле высший божественный порядок, чей образ он в себе роковым образом носит. Он хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую он чувствует в себе. Мессианского человека одухотворяет не жажда власти, но настроение примирения и любви. Он видит в людях не врагов, а братьев; в мире же - не добычу, на которую нужно бросаться, а грубую материю, которую нужно осветить и освятить. Им движет чувство некоей космической одержимости, он исходит из понятия целого, которое ощущает в себе и которое хочет восстановить в раздробленном окружающем. В иоанновскую эпоху центр тяжести перейдет в руки тех, кто стремится «к сверхземному в качестве постоянной черты национального характера , а таковыми являются славяне, в особенности, русские. Огромное событие, которое сейчас подготовляется – есть восхождение славянства, как ведущей культурной силы».

В истории несколько раз происходили довольно странные вещи – накануне и во время страшных бед, грозивших человечеству уничтожением, многие европейские страны, их уникальные, самобытные культуры и народы бывали спасены добровольной кровавой жертвой России, руководствовавшейся евангельской заповедью: «нет больше той любви когда кто душу положит за други своя». И мир, растроганный алогичностью этой жертвы, в этот момент был благодарен и полон осознания значимости (и непомерной цены) этой жертвы. Так например, маршал Фош в 1914г. (когда вступление русской армии – неподготовленное и оплаченное большой кровью – спасло Францию от разгрома) признавал: «Если Франция не стерта с карты Европы, она этим прежде всего обязана России». Потом это чаще всего забывалось.

Более того, за это подчас платили ненавистью и предательством. В обращении Русского Заграничного Церковного Собора к Генуэзской Конференции (осужденном патриархом Тихоном как политическое), собравшей руководителей стран Антанты были такие пронзительные слова, обращенные напрямую к христианской совести европейцев: «Народы Европы! Народы мира! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мировых злодеев!». Пожалели? Нет. Ни тогда, ни потом. Удивительно, но не об этом ли писал Пушкин почти два века назад:

И ненавидите вы нас…

За что ж? ответствуйте: за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы? (выд.мною- Н.Л.)

За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?

Это написано в 1831 году, в воспоминание о битве с Наполеоном. Но это также актуально и для ХХ века, для страшной, многожертвенной нашей победы над Гитлером. Повторилось опять то же – Россия спасла мир от уничтожения, заплатив непомерной ценой. И опять эта жертва обесценена и оболгана теми, кто возрос на ее крови.

Однако, ненависть и противостояние Запада и России происходит прежде всего в сфере политики и здесь справедливости ради следует отметить, что политики Советской России по отношению к своему народу были не менее, если не более жестоки. Что касается простых людей стран Европы, то меня очень тронул недавний рассказ знакомой англичанки о том, как они, будучи детьми, после явления Богоматери Фатимской, постоянно молились за Россию и русский народ тогда, когда русские, отлученные государством от Бога, даже не знали об этом удивительном явлении.

Конечно, самобытная русская культура и ее духовный центр – православие сложны для понимания представителей иных национальных культур. Об этом опять-таки блестяще сказал Пушкин: «греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер».

Не удивительно, что Запад нас не знает и не понимает, гораздо важнее, чтобы мы сами знали и понимали свою культуру и психологию.

В начало главы