О ГЛАВНОМ

Валерий Николаевич РАСТОРГУЕВ 

доктор философских наук, профессор МГУ,

заместитель главного редактора журнала

«Трибуна русской мысли»

РУБЕЖ  ВРЕМЕН 

Стратегия будущего как выбор прошлого 

...и долготерпение

Господа нашего

почитайте спасением... 

                                                                                                                                                                    2 Пет. 33333, 15

     
Рубеж тысячелетий остался в истории как упущенный шанс. Шанс так и не обретенного мира, так и не сотворенной стратегии безопасного развития. Для международного сообщества стык времен был всего лишь кратким мигом условного перемирия после тихой кончины (или мнимой кончины — жизнь покажет) биполярной политической сверхсистемы. Впрочем, о перемирии говорить можно условно, с поправкой на Балканский узел, Кипр и Косово, на чеченскую кампанию, Белфаст и множество иных незатихающих локальных конфликтов и болевых точек планеты. Вместе с приснопамятной биполярностью, очевидно, канули в Лету и чувство политической толерантности, с таким трудом проснувшееся в сознании мировой элиты, и немалый опыт сосуществования или даже поэтапной конвергенции трудносовместимых социальных моделей.

       
Вспомним, чем был для человечества недавний праздник 2000-летия Рождества Христова. Пожалуй, впервые за всю мировую историю все люди и народы Земли — и христиане, и иноверцы, ощутили себя современниками— землянами, живущими в одном времени. И не потому только, что двадцатое столетие склонило в пользу (в пользу ли?) ныне живущих чашу весов, на которой — пребывающие ныне поколения, а на другой — поколения, уже ушедшие в мир иной. Недолгим, видимо, будет это превосходство «современников», да и сами эти расчеты не особенно заботили и заботят нас, ибо заимствованы они из виртуального царства чисел и статистики. Мы знаем: Господь не делит людей на живых и мертвых. Иные весы уготованы Им для нас: «верные весы и весовые чаши — от Господа; от Него же все гири в суме» (Пр. 16, 11). Иной была и причина недолгого единения: Великая Дата пришествия Спасителя, отворившего человекам Царство Небесное, подобно «неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода, который, когда наполнился, вытащили на берег и, сев, хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон» (Мф. 13, 47–48).

       
Благодаря двухтысячелетнему юбилею христианства земляне одновременно обрели и, увы, почти сразу утратили общую точку исторического обзора— на столетия и тысячелетия в прошлое, а следовательно, и в будущее. Не национальные или корпоративные стратегии, в лучшем случае приоткрывающие подлинные намерения политических элит на ближайшие годы, а именно этот двухтысячелетний временной горизонт позволял нам, землянам, сообща осмыслить и переосмыслить исторически обозримое прошлое в контексте мирового цивилизационного процесса. За злобой уходящего века, которая выплескивается че-

рез край злобой исходящих дней, мы могли увидеть подлинные горизонты времени, доподлинный, не подточенный «измами», смысл бытия — долготерпение Господа. Могли, но не увидели.

       
А такой целительный горизонт открывал духовному взору истину: за творениями — Творца, за преходящим — непреходящее, за правами личности — правду поколений, а за нею — укор первозданной природы, приговоренной нами к немоте и заключению в тесных резервациях особо охраняемых территорий. Но открытия не случилось — то ли не пришло еще время, то ли оно безвозвратно упущено. Неужели немота — язык философии нашего времени? Рубеж эпох сменился очередным глобальным переделом границ и ресурсов сразу после окончания мировых торжеств.

       
Приговор давним надеждам на стабильность и мир был еще раз подтвежден трагическими сентябрьскими событиями 2001 г. в США и серией вызванных ими планетарных политических крушений самого последнего времени, ставших провозвестниками воистину последних времен. За крушениями стоит террор всех мастей — от международного (неуместное название: при чем тут народы?) до государственного. Впрочем, когда речь заходит о государственном терроризме, то все становится понятным — и «при чем» и, главное, «почем». Жаль, что политический язык стал в последнее столетие столь искушенным в делах дипломатии, что незаметно потерял первое значение слова «террорист» — правитель, правящий методами устрашения, оставив лишь второе значение, более позднее: злодей, действующий этими методами вне закона, бомбист….

       
Вскормив среди униженных народов целые поколения боевиков, наемников и наследственных палачей, сытый мир взывает теперь к небесной каре и готов взять на себя миссию высшего судии. Но где, собственно, проходит невидимая граница между терроризмом отдельных маньяков, изгоев (или стран-изгоев?) и маниакальными военными стратегиями вполне цивилизованного мира, основанными на применении дистанционных войн с использованием малых диверсионных групп и наемников на чужой территории? Вряд ли эта граница пролегает в сфере вероисповедания и моральной мотивации, ибо террор — темный дух преисподней. А в методах и технологиях массового истребления и устрашения различий попросту нет и, более того, не может быть: все эти личины насилия одного корня и происхождения. Так кто же из ведущих политиков, наконец, сегодня остановит общее сползание мирового сообщества к самому краю пропасти, назвав своим именем — коллективным безумием и террором против устоев человечности — любое возбуждение взаимного недоверия и ненависти в глобальном масштабе между христианами и мусульманами?

       
Определение стратегии — предопределение будущего. Но выбор стратегии предполагает и «выбор прошлого» — или его оправдание в реальных свершениях, или отказ от духовного наследия — сердцевины национальной культуры во имя «вызовов времени сего». И тогда все великие жертвы народа, воинские, трудовые и духовные подвиги предков могут в одночасье оказаться напрасными.

       
Уже сегодня почти ни у кого не вызывает сомнения, что нынешний век будет не менее динамичным в геополитическом плане, чем век двадцатый, что политическая карта планеты претерпит весьма значительные изменения. Об этом свидетельствуют и уроки последнего десятилетия, и уроки последних дней. Уроки, которые история дает нам, хотя и без видимого результата, но с почасовой оплатой. Пожалуй, главный из таких уроков — тщетность попыток создать абсолютно надежную систему безопасности, как глобальную, так и «камерную» — для избранных регионов, государств, народов, людей. Не помогут здесь ни новейшие технологии, ни соглашения между государствами-победителями — будь то победа в войне или технологической гонке, обреченная стать общим поражением. К сожалению, все предпосылки для столь пессимистических прогнозов сложились уже давно. Фактором планетарного риска стала и гибельная инерция «полураспада» исторической России, поплеменного разделения народов и противоестественного раздела великого русского народа.

       
В конце двадцатого столетия был взорван едва ли не главный «бастион мира», с таким тщанием построенный международным сообществом в надежде отсрочить новый виток военного передела мира, — принцип нерушимости европейских послевоенных границ. И не суть важно, чем была обоснована необходимость пересмотра этого принципа — грубым правом сильного или столь демократичным правом народов на самоопределение вплоть до отделения (точнее, отделения или вытеснения других, к примеру «нетитульных», народов с земли их предков). Важно другое — «бастиона мира» уже нет и в ближайшие годы не будет. А бастионы войны крепнут и множатся, как и поводы для очередного исправления «исторической несправедливости». Переходный период между тысячелетиями обратился в минное поле. Источников опасности не счесть — это и построение новых государств моноэтнического типа на территориях, исторически сложившихся как полиэтнические, и распад многонациональных семей, и проявления откровенной сегрегации по отношению к «негражданам», и лавинообразные перемещения беженцев в самых болезненных узлах пересечения стратегических интересов ведущих держав мира. Однако первопричина дрейфа к краю пропасти скрыта все же в покушении на само международное право. По словам одного их наиболее авторитетных современных политологов Юргена Хабермаса, точечные удары по Югославии лишь «оправдывались ссылками на идею защиты прав человека». В действительности решалась иная проблема — «трансформация международного права в право космополитов». При этом следует учесть, что удары были нанесены не столько по намеченным целям, сколько по самой возможности разрешения многих глобальных проблем, поскольку эта возможность зиждется на фундаменте международного права, обеспечивающего согласование и синхронизацию национальных стратегий.

       
В более широком контексте демонтаж международного права, срастание национальных криминальных структур на международном уровне, терроризм как общеприменимый метод разрешения конфликтов и практика превращения болевых точек планеты в горячие точки — все это может быть рассмотрено как оборотная сторона глобализма. В ряде документов ООН, и в частности докладов Генерального секретаря этой организации Кофи Аннана, такого рода деформации определяются достаточно точно: антигражданство. Этот феномен проявляется не только в разрастании мультинациональных и наднациональных преступных сообществ, но и в неуважении к суверенитетам независимых государств. Трудно оценить ущерб (социальную и экологическую цену), который будет причинен отдельным государствам, нациям и международному сообществу в целом в результате ущемления или разрушения национальных суверенитетов и, следовательно, институтов гражданского общества, которые сложились в условиях государственной независимости. Об этом свидетельствует тот факт, что именно право граждан, общин и местных органов самоуправления на социальную самозащиту — ключевой фактор обеспе
чения безопасности, как национальной, так и международной.

       
Сможем ли мы перейти через минное поле нашего времени с минимальными жертвами и сумеем ли перенести в будущее хоть что-то из нашего природного и культурного наследия? Ответ на этот вопрос зависит от выбранной сегодня стратегии. А точка отсчета все та же — Рождество Христово. Воистину, выбор стратегии — выбор прошлого.

       
В поисках основания стратегии безопасного мира — стратегии выживания — мы стремимся оснастить себя все более совершенным инструментарием, забывая, что стратегия выживания — не самоцель. Точнее было бы, конечно, говорить не о стратегии выживания, а о стратегии жизни, поскольку невозможно выжить, стремясь только к физическому самосохранению, спастись, забыв о Спасителе и подчинив все помыслы идолам века сего. Что толку в выживании ради выживания, если наш общий дом не будет достоин Спасителя?

       
При определении стратегии во главу угла следует положить факт самоочевидный: в третьем тысячелетии, как и в уходящем, единственно устойчивой системой мирового устройства останется не система «политических сдержек и противовесов», не «незыблемость границ», а сложная, но относительно стабильная система взаимодействия основных культурообразующих мировых конфессий.

       
Вполне определенную угрозу этой устойчивости представляют не столько многообразные и, как правило, не имеющие к религии и духовным ценностям народов ни малейшего отношения попытки внедрения некоей новой «общемировой религии третьего тысячелетия» (хотя эта опасность представляется вполне реальной, а вербовка адептов идет полным ходом), сколько возможное перерастание межгосударственных или межэтнических конфликтов в религиозные. От того, удастся или нет сохранить на Земле межконфессиональный мир, устранив реальную угрозу перерастания очередного витка схватки за стратегические ресурсы в межконфессиональные конфликты и религиозные войны, зависит построение действительно надежной и эффективной системы коллективной международной безопасности.

       
Для России рубеж тысячелетий — это или последняя передышка перед эпохой очередного мирового передела границ и собственности, где российским землям как главному на планете стратегическому ресурсному донору уготована участь «добычи», или выбор сильной самостоятельной стратегии, начальная стадия реинтеграции в мировое сообщество. Ключ к выходу из системного кризиса — системный подход к проблемам федерального и регионального развития на кратко-, средне- и долгосрочную перспективу.

       
Россия без стратегии — мировая стратегия без России. Но мировая стратегия без России — это последняя утопия не только рубежа тысячелетий, но и всей человеческой истории, как с военной и экономической, так и с экологической, социокультурной, да и любой иной из возможных точек зрения. Среди факторов, предопределяющих успех или провал общенациональной стратегии развития России, — религиозное возрождение ее народов. Шаг к успеху — восстановление роли мировых конфессий в границах их канонических территорий, шаг в пропасть — их передел и насаждение псевдорелигиозных культов, реанимация и клонирование обновленных тоталитарных идеологий.

    
Символом противоречий нашего времени, размытости границ между великими победами национального духа и трагическими поражениями может служить памятник на Поклонной горе в Москве. Бронзовый всадник, изображающий святого Георгия Победоносца, поставлен у основания грандиозного обелиска, на самой вершине которого реет в окружении ангелов языческая богиня Ника. Почему языческое божество вознесено и над православным храмом, и над стоящими поодаль мечетью и синагогой? Не о художественных достоинствах или недостатках этого мемориала следует вести речь, а о материях куда как более важных — о смысле той духовной победы наших народов, которую легко потерять в угоду духу времени сего. Духу возрождающегося язычества и варварства. В этой связи следует признать, что на рубеже третьего тысячелетия от Рождества Христова идолы зла, кажется, поработили массовое и так называемое элитарное политическое сознание, в том числе и в странах, величающих себя «христианским миром». Задумаемся над тем хотя бы, что мы называем ныне высшим гарантом безопасности? Ядерный кулак... Не это ли самая великая бессмыслица? Высшим гарантом мира служит оружие тотального уничтожения, которое находится в руках человека.

       
По сути, незаметно для нас, а может быть и для себя, крупнейшие миротворческие организации стали союзниками и даже проводниками мирового зла. Зададимся вопросом: что может быть бесчеловечнее блокады, которая рассматривается ныне не иначе как особая форма международной политики гуманизма и миротворчества? Но что отличает блокаду от газовых камер? И там, и здесь — плановое уничтожение «человеческого материала» и национального потенциала, выборочное истребление наиболее слабых — женщин, детей, стариков, больных… Возможно, что газовые камеры — даже менее эффективная технология геноцида, чем, к примеру, многолетняя блокада независимой страны, помноженная на «точечное» истребление живой силы и техники, заведомо не опасное для агрессора (как в концлагере). Плановое истребление, прибавляющее голоса избирателей и поставленное на поток политического производства, стало к тому же весьма доходным телешоу для миллионов оболваненных людей, волей случая избежавших пока участи «объектов миротворческих акций».

       
Если и существует принципиальное различие между блокадой и печами концлагерей, то оно заключается в том, что применение газовых камер осуждало почти все человечество, за исключением горстки законченных негодяев, тогда как сегодня именно оно, человечество, само готово сжать кольцо смерти руками «миротворцев». И Россия, увы, косвенно участвует в этом коллективном безумии. Что такое длительная блокада? Для тех, кто находится в кольце организованной ненависти (а это в основном простые мирные люди), — испытание на пределе человеческих сил и за чертой возможного. Блокада не наносит ущерба только носителям зла. На страданиях обездоленных делают деньги. На разрушении человеческого потенциала народов и стран политики создают себе имя миротворцев. Блокада — урок для непокорных и способ самоутверждения для власть имущих. Блокада стала рутинной формой современной международной политики, хотя она была и всегда останется преступлением против человечества и человечности.

       
Но признание античеловечной, преступной природы любой блокады — это лишь первая аксиома стратегии мира. Аксиома вторая гласит: государства и народы не должны брать на себя функцию палачей. Даже в тех случаях, когда, по их мнению, другие государства и народы следовало бы проучить, примерно наказать. Стратегия и тактика ведения войны методом «палач — связанная жертва» независимо от целей военной кампании — это также преступление против человечества и человечности. А палаческие акции, призванные разрушить национальный потенциал «с безопасного расстояния», — дважды преступление. «Снять блокаду!» — требование универсальное. Оно касается всех без исключения стран, против которых объявлены санкции, независимо от того, соответствуют ли действительности или не соответствуют обвинения против режимов (в большинстве случаев применение санкций оправдывалось фактами дискриминации или геноцида по отношению к отдельным национальным или религиозным группам). Чтобы избавиться от сомнений, следует задаться односложным вопросом: «Палачи палачей — палачи?» — и дать однозначно утвердительный ответ. Мировое сообщество не должно брать на себя эти функции.

       
Прошлое столетие было ознаменовано попытками международного сообщества и отдельных регионов создать эффективную систему коллективной безопасности, способную хотя бы в минимальной степени нейтрализовать ключевой фактор риска — «персонификацию мирового зла». Суть этой угрозы — технологически достижимая модель индивидуального или группового террора против всего человечества или отдельных государств и народов. Такая возможность стала реальной с появлением «оружия судного дня» (ядерного, химического, бактериологического, сейсмологического и т.п.), когда один чело-

век или группа лиц способны стать, к примеру, «орудием страшного суда» как по отношению к «посвященным» (организация массовых самоубийств, волны которых уже прокатились по миру), так и по отношению к окружающим (очаговый или массовый террор).

       
Философская идея спасения — личного или коллективного — остается исключительно значимой на всех этапах истории. Однако в сознании подавляющего большинства людей, для которых информационное пространство и массовая культура стали основной и при этом весьма агрессивной средой обитания духа, эта идея приобретает совершенно особый характер. Все дальше отступая от христианского понимания спасения как наследования, образ возможного спасения почти полностью растворяется в прогностических представлениях о возможном физическом выживании и в судорожных поисках стратегии такого выживания.

       
Даже когда речь идет о спасении народа или человечества, самоочевидной и якобы научно обоснованной становится концептуальная схема, а точнее, наукообразный миф, согласно которому человек смертен, а общество — бессмертно. Отсюда — бесконечные поиски «эликсиров жизни», способных обмануть природу, или, что почти то же самое, желание обрести некую панацею безопасного национального или планетарного развития. При этом не исключается даже возможность широкомасштабных экспериментов по видовой модификации человеческого рода, хотя в действительности перед нами лишь наукообразный миф, причем миф, который равно противоречит как христианскому вероучению, так и основам самого научного миропонимания.

       
В этом отношении христианство, оставляющее человеку (но не социальному миру) веру в бессмертие, оставляет, тем самым, и возможность спасения, поскольку демифологизирует систему ценностей, которых придерживаются люди в процессе стратегического планирования. И действительно, стратегия, базирующаяся на принципах своеобраной «ревизии творения» и подчиненная поиску способов «переконструирования» природных основ мира, — пустая и опасная утопия, не только отнимающая у людей драгоценное время и средства, но покушающаяся на основы жизни. Иное дело — христианская установка на личное спасение. Даже в том случае, если принять формулу, предельно огрубляющую проблему и сводящую цель спасения к задачам сохранения жизни на земле и выживания человечества, то и тогда именно духовная жажда человека и надежда на личное духовное спасение дает человеческому сообществу шанс. Шанс минимизировать риски, которые неизбежно возникают в процессе создания и функционирования сверхсложных «человеко-технических» систем и которые мы обычно обозначаем понятием «человеческий фактор».

       
Впрочем, современное мифотворчество — это, наверное, единственно возможный ответ секуляризированного сознания на вызовы времени: любая попытка предугадать будущее подвержена строгой цензуре коллективного страха. Страх — естественная реакция на угрозы для жизни на Земле, именуемые глобальными проблемами, и на столь же глобальную неспособность их решать, которую демонстрируют на рубеже тысячелетий едва ли не все страны мирового сообщества. Никогда еще мир не был так близок к глобальной катастрофе, и поэтому никогда еще «поиск соломинки» не становился вселенской идеей.

       
Стоит ли удивляться тому, что на глазах одного поколения «спасательная тематика» из периферии переместилась на первый план и почти на «генетическом уровне» видоизменяет все сферы профессионального и массового сознания, проникая во все области информационного пространства и в самые затаенные уголки подсознания. Она входит в качестве основной целевой установки в преамбулы национальных стратегий и резолюции международных организаций, манифесты разнообразных партий и даже в уставные документы военных блоков, деятельность которых не имеет ничего общего со спасением в любом значении этого слова.

       
С одной стороны (светской), спасение — цель деятельности постоянно пополняющейся армии профессиональных спасателей. С другой стороны — это цель церковных и общественных деятелей, отдельных людей и организаций, соединяющих служение людям и служение Богу. Подвижники и духовные светочи, которые есть в каждом народе, молитвенным подвигом спасают свои города, ближних и дальних от верной погибели.

       
Самая долгосрочная стратегия или доктрина могут претендовать только на краткий миг пребывания. Служение Богу и социальное служение не только открывают нам иные временные горизонты, имя которым — вечность, но и возвращают спасение как дар. Возвращают каждому — не по происхождению и заслугам, а по нашей вере. Как говорит апостол Павел, «когда же явилась благодать и человеколюбие Спасителя нашего, Бога, Он спас нас не по делам прведности, которые бы мы совершили, а по Своей милости, банею возрождения и обновления Святым Духом, Которого излил на нас обильно через Иисуса Христа, Спасителя нашего, чтобы, оправдавшись Его благодатью, мы по упованию соделались наследниками вечной жизни» (Тит. 3, 4–7).

       
Возвращение к истокам культуры, к живому источнику веры — долг и общее дело наследников, среди которых не только отдельные люди, но и народы, и государства, и сама Церковь Православная.

В оглавление ТРМ №1/2002