НАША КУЛЬТУРА: ВЧЕРА - СЕГОДНЯ
Марина
Владимировна Короткова
Русская дворянская семья начиналась со свадьбы.
Современные исследователи отмечают двойственность свадебного обряда XVIII века, который не мог
оторваться от традиционных принятых веками циклов сватовства, венчания
и
гостевания и одновременно тянулся к европейской моде: "Свадьба в нашем
культурном обществе XVIII века отличалась со стороны обрядности и внешности странной
смесью
"французского с нижегородским". Впрочем, преобладал все-таки
старинный русский классический стиль. Свадьбы бывали очень церемонные,
пышные,
"толстотрапезные", иногда зело хмельные, с многодневными пирами и
гостьбой на весь мир" (1).
Досвадебный цикл начинался с выбора брачных
партнеров. В XVIII
веке существовали вполне определенные критерии, по которым определяли
предполагаемых жениха и невесту в дворянском обществе. Жених должен был
быть
родовит, имущественно состоятелен, нравственно добродетелен, образован
и занят
на службе. Жена должна была быть внешне привлекательной, с хорошими
манерами,
сердечной добротой и состоянием. В известном смысле, "от результатов
оценки претендентов на роль мужа и жены в каждом конкретном случае
должно было
зависеть нормативное воспроизводство дворянской сословной культуры в
целом. В
первую очередь имеется в виду сохранение родовой организации
российского
дворянства" (2). Важен был и "принцип имущественного и сословного
баланса породняющихся фамилий, который к тому же облегчал адаптацию
невесты в
семье и уменьшавший возможности внутрисемейных конфликтов" (3). В
выборе
жениха и невесты активное участие принимали родители претендентов, так
как в то
время без родительского благословения брак считался не совсем
официальным и не
признавался в светском обществе. Известная во второй половине XVIII в. своей
политической и просветительской деятельностью княгиня Е.Р. Дашкова
называла
такой поступок ослушников традиции "надгробным памятником" браку.
Благословение, сговор и обручение по старой традиции были приурочены в XVIII веке к великим
праздникам церковного года. Как правило, традиция сохранялась и в
проявлении
невестой христианского послушания в решении своей "участи", так как
родители имели большой жизненный опыт и хотели своим детям счастья. В
этом
смысле показателен случай сватовства Дмитрия Янькова к своей избраннице
Елизавете. Ее отец три раза не соглашался на предложение жениха, в
четвертый
уступил и спросил мнение дочери. Она ответила: "Ежели вы, батюшка,
изволили согласиться, то я не стану противиться, соглашаюсь и я" (4).
В XVIII
столетии заметно снизился брачный возраст. В 1714
году он был определен для мужчины в 20 лет, а для женщины в 17 (5).
Попытки
Екатерины II
снизить планку до 13–15 лет практически не удались, но в мемуарной
литературе
описаны случаи выдачи замуж даже в 12 лет (6). В реальной жизни девушек
выдавали замуж от 16 до 18 лет. Предельный возраст для брака был
установлен в
80 лет (7). В начале XIX
века самым лучшим возрастом для брака считали 18–22 года, а для мужчины
30
лет, при этом девушка в 25 лет расценивалась уже как перестарок (8).
Повышение
брачного возраста в послепетровское время стало очень важным фактором
создания
прочной семьи в дворянской среде. Это повышение было характерно для
всей
Европы. Однако браки стариков с юными девицами считали
предосудительными.
Примерами таких браков были женитьбы Б.П. Шереметева в 61 год на
25-летней А.П.
Нарышкиной, 52-летнего Г.Р. Державина на молоденькой Д.А. Дьяковой,
пожилого
Ю.Ю. Трубецкого на 20-летней барышне (9).
В XVIII веке
отказались от старорусских представлений не
показывать молодых до свадьбы друг другу, поэтому у жениха и невесты
стало
больше свободы в знакомстве, особенно благодаря введенным Петром I балам и праздникам. В
1721 году впервые были разрешены браки с иноверцами, что означало на
деле
нарушение замкнутости православной семьи. Но детей от таких браков
обязательно
крестили как православных (10).
Сама процедура выбора была крайне противоречивой,
но все же преобладали прежние традиции: жених спрашивал сначала
дозволения
своих родителей на женитьбу, затем объяснялся с родителями невесты, и
только
после получения согласия обращались к девушке (11). Начиная с
петровских
времен, родители постепенно вынуждены были учитывать мнение вступавших
в брак:
указом 1724 года запрещалось выдавать дочерей замуж насильно, и
родители должны
были подтвердить это клятвой (12). Несмотря на сохранение определенной
роли
родителей при выборе брачного партнера, к середине XVIII века в привилегированных
семьях вошло в обиход
право невесты на отказ от замужества. Кстати говоря, вескими причинами
отказов
от браков могли быть отсутствие необходимого состояния, родовитости,
сохранение
очередности при выдаче замуж дочерей.
Тогда же началось введение подписей на брачном
договоре и нового порядка обручения новобрачных. Обручение в какой-то
степени
сглаживало противоречие между традицией приоритета родителей и новыми
нравами,
поэтому существовало с 1702 по 1775 год как юридический акт, а затем
уже просто
стало традицией и ритуалом. За шесть недель от обручения до венчания
молодые
вполне могли присмотреться друг к другу, и в случае чего отказаться от
брака. В
тоже время в России не прижилась французская традиция заключать браки,
совсем
не спрашивая молодых людей. Также и английская манера давать девушке
полную
свободу в выборе партнера была не по вкусу столичному дворянству, так
как в
этом случае выбор мог быть совсем не подходящим по родовитости и
состоянию.
Обручение в XVIII веке проходило в присутствии близких
родственников. В этот день служили молебен, в заключительной части
которого
было объявление венчающему священнику решения о вступлении в брак.
Затем
подавали прошение о браке в Синодальную контору. После уплаты пошлины
будущие
супруги получали венечные памяти, с которыми священник проводил
"обыск", то есть выяснение возможных причин расстройства брака. Таким
образом, Церковь имела сведения о лицах, вступавших в брак и их
поручателях,
подтверждающих отсутствие препятствий к созданию семьи. И только потом
проводили чин оглашения три раза по воскресениям. Оглашение в век
Просвещения
проводили в приходской церкви невесты, а венчание — в храме жениха (13).
Препятствиями для брака кроме возраста могли быть
душевные болезни, несогласие родителей или состояние в браке одного из
супругов, близкородственные отношения брачующихся, количество браков.
Согласно
православной традиции, каждый последующий брак дворянина или дворянки
был уступкой
человеческой слабости и страсти, поэтому всего их разрешали не более
трех. В
бытовом обиходе обряд обручения называли помолвкой, так как она
считалась
"половиной венца". В этот день обменивались образами и кольцами. В
своих мемуарах Е. Янькова отметила общее удивление, когда жених вместо
иконы
привез крест с мощами: это было нарушение традиции. Жених обычно
преподносил
подарки невесте: украшения с бриллиантами, шали, часы, веера (4). В эти
дни
родители жениха и невесты должны были очень усердно молиться за своих
детей, а
между самими родителями устанавливалась особая степень родственной
близости —
свойство. День заканчивался праздничным столом для родственников. В
дворянском
кругу было принято объявлять о свадьбе и заранее рассылать приглашения.
Жених начинал
проводить много времени в доме невесты.
В день помолвки подписывали также роспись
приданого невесты. В него включали усадьбы с крестьянскими душами,
деньги,
образа, бриллианты, одежда, туалетные принадлежности, столовое и чайное
серебро
(14). Приданое готовилось заранее и отправлялось в дом жениха
несколькими
каретами. Обычно их было пять. Женские права на приданое в XVIII веке значительно
окрепли. Муж не мог им распоряжаться один, продавать его и заключать
покупные
операции. При этом своих дочерей он снабжал приданым обязательно: оно
составляло 1/14 отцовского имущества.
К сожалению, сам свадебный обряд XVIII века в мемуарной
литературе описан достаточно скудно. Но судя по сохранившимся
воспоминаниям, он
во многом сохранял черты старинных обычаев. Так, К. Де Бруин, описывая
свадьбу
московского дворянина в доме Ф. Лефорта, отмечал, что все приглашенные
были в
старинных русских одеждах, обязателен был свадебный поезд, многочасовой
пир и
сопровождение молодых в спальню. Только на третий день свадьбы было
разрешено
придти на пир в немецких платьях и без общего поезда. В этот день
мужчины и
женщины сидели за столом и плясали вместе (15).
И все же, попробуем реконструировать день свадьбы.
Итак… Собственно свадьба предварялась длительным подготовительным
периодом:
накануне венчания жених и невеста соблюдали пост и исповедовались у
духовника,
а утро дня венчания должны были провести в долгой искренней молитве.
Невеста в
этот день ничего не ела и, по старой русской традиции, обязана была
плакать.
После благословения родителей жених и невеста отдельно ехали в церковь,
которую
обычно заранее красиво украшали и ярко освещали. Впереди везли
венчальную икону
в отдельной карете. Невесту в храм вводил посаженный отец. Невесты были
наряжены в глазетовое или парчовое белое платье с длинным рукавом, им
делали
прически с пудреными волосами и венком из красных роз — их красный цвет
символизировал дань древнерусской традиции покрытия невесты красным
покрывалом.
Кстати, свадебный торт также украшали красными розами, а также лебедем,
рогом
изобилия и подковой.
Обряд венчания был традиционен. Вот как К. Де
Бруин описал венчание И.Ф. Головина с А.Б. Шереметевой (здесь только
нужно
учитывать тот факт, что автор описания был иностранцем, и многие
традиции
православной обрядности, именования церковной утвари и предметов, ему
были
неизвестны): "Когда начался обряд, священник стал перед брачующимися и
начал читать книгу, после чего жених надел кольцо на палец своей
невесты. Тогда
священник взял два гладких венца, раззолоченные на диво, давал их
поцеловать, а
затем возложил их на головы жениху и невесте. Затем он снова начал
читать и,
соединив правые руки жениха и невесты, провел их таким образом
троекратно
вокруг по часовне. После этого священник взял чашку с красным вином,
которого и
дал выпить жениху и невесте. И минуту спустя священник дал брачное
благословление, а его величество приказал тут жениху поцеловать
невесту.
Немного спустя сели кушать: молодой — меж мужчинами, а молодая — меж
женщинами,
за общим столом в большом покое. Свадебный пир продолжался три дня
сряду,
которые проведены были в пляске и других всевозможных удовольствиях"
(16).
Родители на венчании не присутствовали, так как Петр I своим указом 1724 года это
запретил. Император
также сократил тексты молитв чина венчания, однако священники, несмотря
на
запрет, продолжали служить согласно принятой церковной традиции.
Интересно, что
при венчании нередко следовали каким-то обычаям, неизвестно когда и
почему
установившимся, которые не были оговорены церковными правилами. К
примеру,
жених и невеста должны были обязательно стоять на розовом атласе или
шёлке,
невеста должна была держать букет, свечам нельзя было гаснуть, а
предметам
падать во время венчания. Видимо, здесь свою роль играли некие суеверия.
Ритуалы второго дня также во многом сохраняли
старые русские традиции. Молодых называли князем и княгиней, они сидели
во
главе стола, который часто, уже на европейский манер, украшали
балдахином с
цветами. После свадебного пира начинались танцы, первым из которых был
полонез
с невестой в первой паре. В конце XVIII века вошло в моду танцевать вальс, первыми танец
начинали жених и невеста. Со второго дня начинался долгий объезд
молодыми всех
родственников: сначала родни мужа, а затем жены. Так дворяне закрепляли
узы
нового родства. Все это скреплялось подарками: от денег до бриллиантов.
Например, брат Н.Б. Долгорукой подарил ей 6 пудов столового серебра,
старинные
кубки и фляги. Особо богатые московские дворяне прямо из церкви после
венчания
отправлялись в коляске за границу — в свадебное путешествие. Те, кто
имел
средний достаток, обычно на третий день отъезжали в деревню, в свою
усадьбу.
Однако обязательной нормой для всех дворян без исключения было
обустройство
нового дома для молодых, ведь у них теперь была не только одинаковая
фамилия,
но общее местожительство.
Одним из новшеств XVIII века стали разводы. Церковная православная
традиция допетровского времени не принимала "распуст", то есть развод.
И даже в "просвещенный век" он был весьма нелегким делом. Церковные
власти и в XVIII веке
неохотно шли на развод, исключение составляли именно дворяне. Как
считают современные исследователи, официальный развод был возможен
фактически
только для дворянского сословия (17). При этом для развода требовалась
весьма
важная причина: сумасшествие одного из супругов, серьезная болезнь,
доказанная
измена, принятие монашества, безвременное отсутствие супруга, ссылка и
лишение
состояния. Если всё же решались на развод, то московские дворяне должны
были
получить разрешение консистории (духовной канцелярии), утвержденное
епархиальным архиереем, а с 1806 года дела такого рода решались в
Синоде.
Супруги чаще всего просто разъезжались, а длительная раздельная жизнь
была важным
аргументом для консистории в пользу развода. Кроме того, женщина
выигрывала при
разъезде: она получала полную свободу, которой у неё не было и в
девичестве. Ещё
большую свободу ей давало богатство и родовитость. Характерным примером
женской
выгоды был развод знаменитого полководца А.В. Суворова со своей молодой
женой
Варварой Ивановной, которая получила от мужа каменный дом в Москве,
оплату
долгов в 22 000 рублей, и 8 000 годового дохода.
Дворянская семья XVIII века, особенно столичная, значительно отличалась
от русских дворянских семей предыдущих столетий: она строилась на новых
принципах взаимоотношений мужа и жены. Супружество стало пониматься в
дворянской среде как союз двух родственных душ. Этому способствовало
отделение
частной жизни от общественной, увлечение чтением и светской культурой.
Принятие
жены как друга, хранительницы семейных ценностей, мудрой "царицы"
формировалось постепенно под влиянием новых идеалов века Просвещения. В
начале
века любовь между супругами понималась как добродетель и была близка
понятиям
"почитание" и "уважение". К середине XVIII века любовь как
понятие трансформировалось в дружбу и искреннюю привязанность. Князь
П.А.
Вяземский писал жене, урожденной княгине Гагариной: "Обнимаю тебя нежно
и
в поцелуе моем передаю тебе душу мою. Ты, Бог и честь будут спутниками
моими" (18). Семейное согласие стало в XVIII веке одной из форм христианского общежития.
Жена-друг выполняла важные функции в
дворянской семье. Она поддерживала мужа в его делах, оберегала его
сословную
честь, разделяла его труд на общественном поприще. Она защищала честь
семьи и
отдельных его членов. Достаточно вспомнить самопожертвование Н.Б.
Долгорукой,
Е.И. Головкиной, Е.Р. Дашковой, И.Н. Урусовой. Господство главы семьи в
столичных дворянских семьях сохранилось, но оно носило более утонченный
характер.
Мемуарная литература показывает, что семейная
жизнь московского дворянства была наполнена светом особой любви мужей к
женам и
своим семьям. Супруг исполнял все прихоти жены, что ранее просто было
немыслимо. Добродетельная жена в глазах мужчины XVIII века — женщина средней
красоты и среднего
достатка, она не столько любит подчиняться, сколько умеет понять и
поддержать
своего мужа. Жены видели в своих мужьях наставников и руководителей,
своего
ангела-хранителя и покровителя. Кстати говоря, принятый в 1782 году
Устав
благочиния предписывал жене пребывать в любви, почтении и послушании
своему
мужу (19). Во всех главных житейских вопросах дворянские жены
обязательно
получали одобрение мужа. Лишь независимые жены богатых и знатных
фамилий со
значительной собственностью редко советовались с мужьями. Покорность
жены мужу
претерпела значительные изменения, так как вместе с ростом дворянского
самосознания рос и социальный престиж жен аристократов. И этого они не
могли не
осознавать, ведь для дворянки было важно почитание и прославление мужа,
что
также повышало и значение жен в глазах общества.
Конечно, "прелестный век" внес свои
коррективы в семейные отношения. Если женщина продолжала считаться
хранительницей семейных устоев, общественное мнение обязывало её быть
скромной
и сдержанной, а публичная искренность в выражении чувств по тогдашним
представлениям претила женской душе, то мужчине, наоборот,
предписывалось
публично выказывать свои чувства, более того, мужской мир XVIII столетия испытал все
искусы "золотого века частной жизни". Впрочем, и женский мир менялся
под влиянием модных европейских новшеств, а среди московских дворянок
сложилась
особая категория "модных жен". Кроме того, современные исследователи
выделяют еще два типа московских жен. Один из них — "барыня-маркиза",
отличавшаяся мобильностью, поздним вставанием, праздностью и "типовыми
эмоциями" светского общества, пренебрегающая ведением хозяйства. Другой
тип — "барыня-помещица", ведущая хозяйственные дела, подолгу жившая
вне города в своем имении, поскольку от её деловой хватки зависела
жизнь семьи.
Такие женщины великодушно прощали своих мужей, спасали семью от
разрушения,
воспитывали детей, были хорошо образованны, занимались
благотворительностью. К
этому типу относилась, например, графиня Е.М. Румянцева — она была
дельной и
расчетливой хозяйкой, учредила шерстяно-шёлковую фабрику, продавала
чулки и
ковры, улучшила конский завод, заботилась об оранжереях, знала тонкости
сельского хозяйства, вела сложные хозяйственные и земельные операции с
редкой
даже для купцов сметливостью (20).
И все же Москва, по словам В.Г. Белинского,
оставалась городом "патриархальной семейственности". В XVIII веке дети
по-прежнему зависели от родителей и родственных фамильных связей. Даже
после
того, как дети обзаводились собственными семьями и домами, они обязаны
были
считаться с мнением родителей при принятии важных решений. Если
взрослые дети
не демонстрировали родителям свою любовь, преданность и послушание, то
теряли
доброе имя в общественном мнении света.
Дворянские семьи обычно были многодетными, у отца
и матери было по несколько братьев и сестер, десятки племянниц и
племянников,
дети от разных браков также роднились между собой. К примеру, одну
фамилию
носили до 70 членов таких семей, как Долгорукие, Головины, Волконские,
Трубецкие, Толстые, Строгановы, Румянцевы, Оболенские, Плещеевы,
Потемкины,
Раевские, Куракины, Гагарины, Воронцовы, Васильчиковы,
Бестужевы-Рюмины,
Баратынские и др. (21) Это были своеобразные семейные кланы, в которых
родство
занимало важнейшую роль. Если умирали родители, то дворянские дети
всегда были
пристроены в семьи своего рода. Ребенок никогда не выпадал из этой
родственной
сети. Родство дворянских многоструктурных семей особенно было
характерно для
Москвы. В.Г. Белинский по этому поводу писал: "Не любить и не уважать
родни в Москве считается хуже чем вольнодумством. Вы обязаны будете
знать дни
рождения и именин, по крайней мере, полутораста человек, и горе вам,
если вы
забудете поздравить одного из них. Это немножко хлопотно и скучно, но
ведь зато
родство — священная вещь" (22).
Так, столь причудливо и противоречиво переплелись
в XVIII
столетии старорусские и новые, навеянные европейскими модами, традиции
жизни
дворянской семьи.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Михневич В.О. Русская женщина XVIII века. М., 1990. С. 180.
2. Белова А.В. Женщина дворянского сословия в
России конца XVIII —
перв. пол. XIX вв.
Социокультурный тип. Дисс. на соиск. ст. канд. культурологии. М.,
1999. С. 142.
3. Пушкарева Н.Л. Частная жизнь русской женщины:
невеста, жена, любовница. Х — нач. XIX в. М., 1997. С. 166.
4. Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII в. От Петра до
Павла. Ч. 1. Вып. 1. М., 1918. С. 272–276.
5. Полное собрание законов Российской империи
(далее — ПСЗРИ). Т. V,
№ 2789. С. 4.
6. Лабзина А.Е. Воспоминания // История жизни
благородной женщины. М., 1996. С. 32.
7. Бундин Ю.И. Русская свадьба. М., СПБ; Тихвин,
2004. С. 84.
8. Головина В.Н. Записки. СПБ., 1900. С. 8.
9. Пушкарева Н.Л. Указ. соч. С. 158–160.
10. ПСЗРИ. Т. VI, №
3814. С. 415.
11. Морозова О.В. Рейн Н.В. Этикет, обычаи, быт.
М., 2002. С. 274.
12. ПСЗРИ. Т. VII, №
4406. С. 197.
13. Кириченко О.Е. Дворянское благочестие. XVIII век. М., 2002. С.
135–136.
14. ОПИ ГИМА, ф. 25, оп. 1, д. 25, л. 1-6. Роспись
свадебного приданого графини Е.П. Апраксиной (ур. Голициной).
1716 год.
15. Бруин К. Путешествие в Московию // Россия XVIII века глазами
иностранцев. Л.,1989. С. 59–63, 103–105.
16. Там же. С. 103–105.
17. Лещенко В.Ю. Семья и русское православие. XI–XIX вв.
СПБ.,1999. С.
161–162.
18. Любовь в письмах выдающихся людей XVIII–XIX веков.
Калининград,
2000. С. 222.
19. ПСЗРИ. Т. XXI, №
15379. С. 8–9.
20. Пономарева В.В. Хорошилова Л.Б. Мир русской
женщины: воспитание, образование, судьба. М., 2006. С. 182–184;
Михневич В.О.
Указ. соч. С. 192–193, 220–224.
21. Мальковская Т.Н. Семья и власть в России XVII–XVIII
столетий. М., 2005.
С. 161.
22. Белинский В.Г. Петербург и Москва //
Московский летописец. Т. 1. М., 1988. С. 89.