ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ

Сергей Николаевич Бабурин

доктор юридических наук,
профессор, ректор РГТЭУ

Путь империи: Россия как государство и цивилизация*

 

Введение: Тема «Русское Зарубежье», рассматриваемая в данном выпуске журнала, будет раскрыта недостаточно, если не рассмотреть ее в цивилизационном контексте.  Русское Зарубежье с момента его образования, после великих потрясений начала XX-го века, взяла на себя ношу «цивилизационного» наследника царской России. В статьях этого выпуска журнала показано, что к началу XXI-го века, эта функция Русского Зарубежья была в значительной мере утрачена. Однако, по-прежнему, Русское Зарубежье, несомненно, является ценнейшим банком человеческих ресурсов для современной России. Как говорил Н.Я. Данилевский: «Всякий народ имеет право на самостоятельное существование в той именно мере, в какой он его сознает, и имеет на него притязание». Именно поэтому мы предлагаем нашим читателям настоящую статью в теме: «Русское Зарубежье» - ред.

Русское пространство. Тысячелетнее развитие России в качестве великой евразийской державы вскрыло смысл нашего Отечества как особой Русской цивилизации. К её появлению привели великие переселения и войны IV–VIII вв. н.э., в горниле которых ковался сплав этносов и культур. Внешней формой нарождающейся Русской цивилизации первоначально стала охватывавшая разрозненные княжества и племенные союзы Русская земля.

Русская цивилизация предполагает гармоничное сочетание двух элементов: духовного (культурного) и земного (территориального, пространственного). Первый предполагает в своей основе русский язык, русскую культуру, второй — Русскую землю, ту территорию, которую в течение столетий осваивали и защищали русские люди, государственную общность, сложившуюся на этой территории.

Довольно сложно отойти от устоявшейся со времен В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина концепции рождения Древнерусского государства, пресловутой норманнской теории, поскольку даже исследования последних полутораста лет, за редкими исключениями преимущественно марксистской школы, не преодолели на уровне подсознания онтологическую основу мировоззрения европейской цивилизации IV–XVIII вв. — религиозно-идеалистическое представление о мире. На практике это означает отсчет Русской цивилизации с легендарных Рюриковичей, подготовивших и осуществивших укоренение на Восточно-Европейской равнине Православия. Между тем даже общепризнанные вещественные, этнографические, фольклорные и лингвистические памятники дают основание полагать, что рождение Древнерусского государства, первые шаги Русской цивилизации относятся не позднее чем к IV–V вв. н.э. Еще великий М.В. Ломоносов в своем «Репорте в канцелярию Академии наук 16 сентября 1749 г.» категорически утверждал: «Что славенский народ был в нынешних российских пределах еще прежде рождества Христова, то неоспоримо доказать можно»[1].

Известный русский дореволюционный юрист М.Ф. Владимирский-Буданов сделал в своё время важный вывод: «Основанием древнерусского государства служат не княжеские (теория Соловьева) и не племенные отношения (теория Костомарова), а территориальные»[2].

Даже традиционными историками признается существование в докиевский период Древнерусского государства, по крайней мере трёх собственно славянских государственных объединений: Куявии (Куябы), Славии и Артании (Артсании). Иными словами, территория русского государства первоначально складывалась в рамках трёх исторических центров: Новгородской, Приднепровской и Приокской Руси. Это VIII век. Описываются и более ранние образования, относящиеся к VI и даже IV векам. С XV в., после свержения татаро-монгольского ига, собирательницей Русской земли стало Московское государство.

В начале XVI в. все русское население сосредоточивалось в северо-западной половине Европейской России, к западу от линии, соединявшей верховья Камы с устьем Днестра, тогда как юго-восточная часть страны представляла еще «типичную Азию с её степной природой и кочевым азиатским населением, постепенно покоренную и колонизированную русскими, сперва в форме казацкой вольницы по Дону и Поволжью, дошедшей до Урала, а с Ермаком — и до далекой Сибири. В XVII и особенно в XVIII в. происходила систематическая колонизация земель Малороссии и Новороссийского края, а в XIX в. — Западной и Восточной Сибири, Амурского края, Центральной Азии и Кавказа; это движение русского племени с запада на восток выразилось к XIX веку цифрой 40 миллионов душ или переселением за вышеуказанную коренную границу (Кама — Днестр) 46% всего русского населения империи»[3].

Есть принципиальное различие между традиционными колониями и отличающимися своей культурой от центра окраинами России. «Колонии приобретались для экономической их эксплуатации в интересах метрополии, — писал Н.М.Коркунов. — Присоединение русских окраин не было делом экономического расчета. Россия постепенно овладела своими окраинами и на западе, и на востоке, в силу чисто политических побуждений, как необходимым условием обеспечения своего могущества и независимости»[4].

Понятие, которое является непреходящей духовной и материальной ценностью для русского человека, — это понятие «Русская земля». «Русская земля» как территория и как государство, как политическая доктрина и как мировоззренческий принцип. Многим памятны ставший уже легендой фильм «Александр Невский» и исторические слова главного героя: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская земля». И пусть эти конкретные слова для советского фильма и родились — по легенде — у академика А.М. Панкратовой! Для миллионов советских зрителей фильма, для нас сегодняшних, как и для автора «Слова о полку Игореве», вздохнувшего: «О, Русская земля, ты уже за холмом...», это понятие — не только определенный участок земной поверхности, недр, животного и растительного мира, но нечто гораздо большее.

Не случайно понятие Русской земли встречается в древних былинах и сказаниях, в русских летописях и иноземных хрониках. Живший в давние времена летописец, приступая к своей повести, определил её целью необходимость показать, «откуда есть пошла Руская Земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуда Руская Земля стала есть». С позиций сегодняшнего дня можно сказать, что через определение территории, заселенной или контролируемой русскими, рождалось понятие государства.

В юные годы нашего Отечества послы, возвратившись в Киев после подписания мирного договора с Византией, «поведаша Олегу вся речи обою царю, како створиша мир и уряд положиша межю Грецькою землею и Рускою». М.Ф. Владимирский-Буданов за самим понятием «Русская земля» видел и форму общества, и выросшее из родовых форм древнерусское государство, определяя Землю как «союз волостей и пригородов под властью старшего города»[5], причем пределы земель уже тогда не совсем совпадали с границами племен. Именно в эпоху Русской земли началось преобладание территориальных, пространственных начал над кровными.

Идея развития Русской земли и как территории, и как государства, и как системы ценностей определяла внешнюю и внутреннюю политику России на протяжении нескольких веков. Ею руководствовались Вещий Олег и Ярослав Мудрый, Иван Калита и Сергий Радонежский, эта идея лежала в основе политической доктрины «Москва — Третий Рим», была и остается стержнем современного русского национального самосознания. Безусловно, имело место византийское влияние. Но как, реципируя, по словам Г.Еллинека, чужие учреждения и законы, каждый народ претворяет чужую мысль, применяя ее к своим национальным особенностям[6], так и русская традиция все иноземные веяния пропускала через себя, порой меняя принципиально.

Здесь можно выделить два взаимодополняющих подхода: позиция людей должностных, тех, кто обладает властью, кто наделен большими полномочиями, и отношение российского массового сознания к идее Русской земли. И надо признать, что позиция первых далеко не всегда была государственнической.

Рассматривая территорию как один из основных признаков любого государства, следует подчеркнуть, что трагедия 1991 г. заключается не только в том, что некоторые внутренние административные границы стали государственными. Главное состоит в том, что страна Россия, носившая в XX в. имя «Советский Союз», единый организм, единая культура, единая цивилизация оказались разорванными на несколько частей. Да, русский язык сохранился почти на всех этих территориях, хотя на некоторых из них стали создаваться враждебные русской культуре моноэтнические государства. Но не стало единой территории, единой российской или русской земли. И осознание этого стало причиной несчастья десятков миллионов людей.

Указанные проблемы не замыкаются только и исключительно на вопросах правовой неопределенности и незавершенности территориального размежевания на востоке Европы после гибели великого государства. Речь, несомненно, идет о некоем цивилизационном разломе, который пытаются искусственно углубить между русской и европейской, русской и азиатскими цивилизациями. Тем, кто пытается представлять Россию ординарным европейским государством, не грех вспомнить, что еще Г.Н. Трубецкой вслед за Н.Я. Данилевским пришел к выводу, что «Россия не только европейская держава», а потому «мы не можем поддаться искушению всецело вернуться в Европу»[7]. Аналогично нельзя России замыкаться только на Азии.

Это англосаксы склонны рассуждать о противостоянии Суши и Моря с преимуществом последнего. Российская традиция, продолженная в ХХ веке В.П. Семеновым-Тян-Шанским, требует сочетания морских и сухопутных территорий, преодоления односторонности.

Отсюда рожденная русскими мыслителями, и прежде всего России, внутренне присущая геополитическая теория евразийства. Евразийцы (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, Л.П. Карсавин, Г.В. Флоровский, Г.Н. Трубецкой, Е.Н. Трубецкой, И.И. Дусинский, Г.В. Осипов, Э.А. Баграмов и другие), выступая против односторонней ориентации России на Запад, совмещая географически территорию России с территорией Чингисханова государства[8] и рассматривая Европу не более как полуостров Старого материка, лежащий к западу от границ России[9], представляли и представляют Евразию не просто как материк, а как особый Срединный мир, объединяющий Европу и Азию, но отличающийся от них особыми геополитическими, этнокультурными, духовными и иными свойствами, предопределяющими исторический путь и миссию составляющих его народов[10].

Геостратегически близка евразийцам модель Х.Дж. Макиндера, предполагающая подход к Евразии как к Осевому миру, вокруг которого располагаются четыре пограничных региона, совпадающие в принципе с территорией распространения четырех мировых религий — буддизма, брахманизма, ислама и христианства[11]. Россия, по мнению Х.Дж. Макиндера, и занимает в мире осевое положение, вокруг которого строится развитие цивилизаций, зарождение и эволюция государств. «Ее давление на Финляндию, Скандинавию, Польшу, Турцию, Персию, Индию и Китай заменило собой исходившие из одного центра набеги степняков. В этом мире она занимает центральное стратегическое положение, которое в Европе принадлежит Германии. Она может по всем направлениям, за исключением севера, наносить, а одновременно и получать удары»[12].

Роковую роль в ХХ веке в судьбе нашего Отечества сыграло то, что при высоком уровне образования в Советском Союзе общественное сознание запуталось в теоретических изысканиях советской эпохи. Победивший социализм стал бороться с религией, национализмом, патриотизмом как реакционными явлениями, препятствующими идти человечеству к всеобщему счастью. Значительную роль в затемнении национального самосознания сыграло методологическое искажение понятий «Россия» и «русские».

Говоря о трех ветвях единого народа — велико-, мало- и белорусах, — Ф.Ратцель подчеркивал, что их «вообще можно назвать северно-, южно- и западнорусскими»[13]. Если в последнем (четвертом) дополнительном томе самой известной до 1917 года российской энциклопедии — Энциклопедического Словаря Брокгауза и Ефрона — издания 1907 г. открыть статью «Россия», то первая вклейка к этой статье не может не заставить задуматься. Это составленные Д.Рихтером 4 карты с обозначением: «Распределение главнейших народностей Европейской России (по родному языку) по данным переписи 1897 г.». Первая карта — «Русские вообще». Затем идут три другие карты: «Великороссы», «Малороссы» и «Белоруссы». И цвет-то для обозначения всех выбран одинаково: от бледно-розового до красно-коричневого. Даже по статистике большевиков в 1920 году на территории РСФСР площадью 18 384 тыс. кв. верст проживало 131 197 тыс. чел., из них родными языками назвали великорусский 55 667 469 чел., малорусский — 22 380 551 чел., а белорусский — 5 885 547 чел., и было подчеркнуто: «а всего русских — 83 933 667 чел., или 66,80% всего числа жителей»[14].

К сожалению, согласно данным переписи 2002 года в России (в границах Российской Федерации) великороссов среди постоянно проживающих нет вообще, белорусов 807 970 чел., украинцев — 2 942 961 чел., а учтенных помимо них «русских» — 115 889 107 чел. Хорошо хоть дополнительно к ним указаны 140 028 казаков и 6571 помор[15].

Примечательно, что Д.К. Зеленин в своей фундаментальной работе «Восточнославянская этнография», опубликованной в 1927 г. в Германии, обоснованно характеризовал даже классификацию русских на великороссов, белорусов и малороссов как неудовлетворительную, несущую в себе не этнографическое, а историко-политическое значение, и аргументированно выделял четыре восточнославянских народности. При этом южнорусское население (то есть русское население Рязанской, Вятской, Тамбовской, Воронежской, Курской, Тульской, Орловской и Калужской губерний), по его мнению, «этнографически и диалектологически отличается от северорусского (в Новгородской, Владимирской, Вятской, Вологодской и других губерниях) значительно больше, чем от белорусов»[16].

Проблема осознавалась на уровне профессионалов-этнологов. Только этим можно объяснить попытку ввести категорию «советский народ» как некоей общности, которая, по словам Л.И. Брежнева, «основывается на глубоких объективных изменениях в жизни страны как материального, так и духовного порядка, на возникновении и развитии в нашей стране социалистических наций, между которыми сложились отношения нового типа»[17].

Великие потрясения стали неизбежны, как только Россию отождествили с Российской Советской Федеративной Социалистической Республикой, а с понятием «советский человек», в определенной степени противопоставленном понятию «русский», потерпели социальное фиаско.

Сами названия «Русь», «Русия» были заменены византийским «Россия» в сугубо державных интересах. Титулование русского царя самодержцем «Великия, Малыя и Белыя России», окончательно сложившееся в середине XVII века, пополнилось выражением «и Белыя» в 1655 году, после присоединения к России Вильны. Украиной же назывались юго-восточные русские земли Речи Посполитой, причем это название никогда не было официальным.

В этом контексте совершенно нельзя согласиться с А.Г. Дугиным, выдвигающим на первый план в вопросе обеспечения этнического баланса Евразийской Империи русский национализм в культурно-этническом, а не государственном смысле[18]. Русский — это понятие духовно-социальное, это не этническая принадлежность (белорусы, великороссы и украинцы и есть один этнос — русские), а философия, русский человек — тот, кто любит Россию, живет погруженным в ее культуру и язык, кто готов к самопожертвованию ради этого.

Огорчительно, что даже такой внимательный исследователь Российской империи, как А.Рибер повторяет штамп о русификации как основном политическом инструменте формирования государства, хотя и признает, что «даже после Февральской революции 1917 года почти все окраины (главным исключением была Польша) все еще желали получить автономию в пределах объединенного, поликультурного, но не имперского государства[19]. Под «не имперским» явно понимается не отрицание Империи цивилизационной, а отрицание империи как ставшей тормозом социального развития монархической формы государства.

Интегративная роль русского языка огромна, не случайно по переписи 2002 года в Российской Федерации из всего постоянного населения в 145 166 731 чел. заявили, что владеют русским языком 142 573 285 чел., в то время как к русским себя отнесли только 116 000 000 человек[20].

Опасным заблуждением являются утверждения, что у русского народа нет собственной национальной государственности[21], приводящие, как и следует предположить, к проектам создания внутри России русской республики. Подобный подход строится на отождествлении русской нации с великорусской частью восточных славян при полном игнорировании духовно-религиозной и всех иных составляющих нации как таковой. Россия и есть воплощение русской национальной государственности.

Многотрудная история отшлифовала многогранный русский национальный идеал.

Политический — самодержавие народа, вверяющего свою судьбу мудрому вождю (государю). Русское народное самодержавие — именно та модель демократии, которую Полибий определял как «такое государство, в котором исконным обычаем установлено почитать богов, лелеять родителей, чтить старших, повиноваться законам, если при том решающая сила принадлежит постановлениям народного большинства»[22]. Недостатки конкретного Государя — Царя, Генерального секретаря ЦК КПСС, Президента — приводили к модификациям этой модели, но не к ее замене.

Социальный — общество Справедливости и Процветания с распределением Блага в соответствии с трудом каждого, с уважением индивидуального Успеха при участии каждого в общих делах.

Экономический — коллективный (общинный) труд; солидарное благосостояние и благополучие. Собственность уважается, но не признается в качестве цели человеческого существования. Противоборство стяжателей и нестяжателей имеет характер непрерывно развивающегося диалектического единства.

Теологический — Пресвятая Богоматерь как олицетворение Божественного начала и одновременно культ замужней женщины, имеющей детей, отдающей всю себя мужу и семье. Чувство Справедливости предполагает осознание Долга и Ответственности, а забвение последних приводит к совершению Греха, искупление которого — священная обязанность каждого. Идея Греха — одна из центральных в русском национальном православном самосознании.

И, наконец, культурно-нравственный — как единение с Богом в праведном подвижничестве, служение Справедливости и Правде. При многовековой проповеди Смирения и Послушания русский человек часто следовал им лишь после нахождения приложения своей страстной тяги к созиданию — созиданию Семьи, созиданию Отечества. Стремление к Красоте и Гармонии всегда сопровождает русского человека — независимо от его национальности, заставляя помнить о них даже в заблуждениях[23].

Все вместе эти грани национального идеала формируют характер русского человека и его образ жизни. Среди нравственных императивов, формирующих русскую культуру как ключевой элемент цивилизации особого типа, следует выделить идеал подвижничества, аналогичный культу героя-мученика для самосознания британцев, и идею греха как главный критерий человеческого поведения.

Чертами Русской цивилизации могут считаться:

— особый, преимущественно общинный тип хозяйства при традиционно многоукладной экономике;

— неповторимая культура, пронизанная соборностью — отношениями духовной общности, социально-психологического, экономического, политико-правового единения самых разных слоев российского общества;

— братское единство восточнославянских народов как историческая основа русской и российской государственности;

— социальная солидарность, соединение коллективной взаимопомощи и индивидуальной благотворительности;

— просвещенное светское общество, при безоговорочно равноправных и равнодостойных взаимоотношениях мировоззрений, религий и вероисповеданий упрочение Православия — традиционной основы всей жизни русского народа, государства российского. Подчеркивая Православие как основу идеологии, евразийцы с полным основанием называли его высшим, единственным по своей полноте и непорочности исповеданием христианства, вне которого «все — или язычество, или ересь, или раскол»[24];

— поддержка народной и классической традиций в культуре как основы духовного и нравственного здоровья общества;

— утверждение культуры и образования в числе безусловных приоритетов общественной деятельности и государственной политики;

— могучие Вооруженные Силы, не уступающие никому в мире ни вооружением, ни боевой подготовкой и авторитетом;

— защита прав и интересов подвергающихся дискриминации и угнетению народов, исторически тяготеющих к России и российской государственности.

Характеризуя Россию как государственную общность, сложившуюся на определенной территории, особо следует подчеркнуть объединительный фактор православия, имевший ключевое значение на протяжении многих веков. Потому и оптимальной формой Русской цивилизации может быть только Русская Православная Империя.

Православие в Российской империи снимало разногласия этнические. Когда человек — выходец с любой территории, будь то из Казанского царства или с католического Запада, приходил на Русь и принимал Православие, никто не интересовался тем, какой он национальности. Говорили: да, это православный. Когда генерал Багратион говорил «Мы, русские офицеры», никто не сомневался ни в его искренности, ни в том, что он родовитый грузинский князь.

Только пробудив в русском человеке признание и понимание национальных ценностных ориентиров, можно расшевелить народ, который традиционно безмолвствует, можно защитить русскую культуру, Русскую цивилизацию. Требуется осознание современного содержания единой русской духовности, сегодняшний анализ таких понятий, как соборность, общинность. Научно-политическая проработка ценностных категорий, в том числе такой, как «Русская земля», должна способствовать формированию мировоззренчески единого движения за возрождение России. Именно России, а не Российской Федерации.

Напрасно М.Уоллес, в целом наблюдатель вдумчивый, рассказывая в середине XIX века об организации жизни русского народа, пришел к выводу о всеобщей отсталости русских, когда, встречая у детей предприимчивый, самоуверенный и независимый дух, он видел в них «скорее юных американцев, чем юных русских»[25]. Уоллес не понял русского человека. Глубоко прав Н.И. Надеждин, написавший 150 лет назад: «Народ русский велик не только своею физическою силою, в чем не сомневаются даже самые враги наши, но и патриархальными добродетелями, которые созидают и держат его колоссальное существование»[26].

Е.Белозерцев не случайно среди идей, краеугольных в истории и культуре России, первой называет идею русского космизма. Н.Федоров, В.Соловьев, К.Циолковский, В.Вернадский, П.Флоренский — каждый по-своему, опираясь на многовековые русские духовные искания, аргументировали особое вселенское предназначение человека. С этим предназначением, осознаваемым — благодаря православию — российским массовым сознанием, тесно связана идея соборности, наложившая особый отпечаток на русские, а затем российские политико-правовые институты, на экономику и культуру нашего Отечества.

Для славянофилов церковное соборное единство есть «единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви»[27]. И уже широко через В.И. Даля пошло понимание, что действовать, творить соборно — значит творить сообща, общими силами, содействием, согласием[28]. И хотя соборность Церкви — это ее онтологический атрибут («для Востока Церковь соборна по вертикали, ибо “держит собор” с Богом; для Запада — по горизонтали, ибо ее голос слышен повсюду»[29]), в российское политическое сознание она вошла в своей славянофильской интерпретации.

На Руси всегда ценили индивидуальность, но не привечали индивидуализм. И эта особенность (не единственная, но важнейшая) русского человека, ставшая основой национального мировоззрения и национального уклада жизни, определяла судьбу всех реформ за последние столетия.

Попытки построить экономическую или политическую систему России на принципе индивидуализма не приводили и не приведут к успеху. Осуществляя ныне реформу высших органов государственной власти Российской Федерации, критически анализируя опыт западных демократий, мы должны все же в основу государственного строительства закладывать отечественные мировоззренческие и политико-правовые традиции.

От Совета при Князе в Киевской Руси, через Земские соборы — к Съездам народных депутатов совершенствовались формы русской соборности. И Съезд народных депутатов Российской Федерации как историко-культурный преемник Земского собора явился в конце ХХ века фундаментом для всех ветвей власти.

Рассматривая институты земских соборов, съездов народных депутатов, к России можно отнести слова, которые М.Лернер, автор общепризнанного фундаментального труда «Развитие цивилизации в Америке», сказал о своей стране: она есть совершенно самостоятельная культура с множеством собственных характерных черт, со своим образом мыслей и схемой власти; культура, сопоставимая с Грецией или Римом как одна из великих и независимых цивилизаций в мировой истории.

Великий русский мыслитель конца XIX века В.С. Соловьев напомнил в свое время мятущемуся русскому читателю: «Если ты хочешь быть человеком будущего, современный человек, не забывай в дымящихся развалинах отца Анхиза и родных богов... А наша святыня могущественнее Троянской, и путь наш с нею дальше Италии и всего земного мира. Спасающий спасется. Вот тайна прогресса, — другой нет и не будет»[30].

Именно так: Спасающий спасется. В следовании этому жизненному принципу и кроется прежде всего тайна русского характера.

Российской имперской идее присущ сложный комплекс религиозно-идеологических представлений об эсхатологическом смысле и предназначении российской государственности, характере и целях великодержавного строительства. А.В. Логинов обоснованно полагает, что это «историческое задание» русского народа сложилось в период становления Московского царства, определив русскую идентичность[31].

Государственно-территориальная организация Российской империи складывалась веками. Уже Московское государство было сложной, иерархической, специализированной, территориально-центрированной системой[32].

Идеологической основой Российской империи по праву полагают уваровскую триаду «Православие, Самодержавие, Народность», которую А.Г. Дугин интерпретирует как верность национальному духу, религиозной истине и традиционному сакральному политическому устройству. При этом исследователь подчеркивает, что уже к концу XIX века эта формула была идеалистическим лозунгом, а не реальным содержанием политической жизни и социального устройства России[33].

Следует иметь в виду, что расцвет Русской Империи в подлинном понимании этого явления хронологически не совпадает с периодом существования государства, так именовавшегося. Существует формальный критерий, позволяющий разделить века формирования Империи как государственно-территориальной формы Русской цивилизации и века начавшегося упадка, — это период единства светской власти с самостоятельной Русской православной церковью. Итак, после падения в 1453 году Константинополя Москва стала наследницей византийской государственности, осуществляя свою государственную власть до 1721 г. на основе единения с независимой от византийской духовной власти автокефальной (с 1448 г.) Русской православной церковью, которую с 1589 г. возглавил патриарх. Не провал попытки патриарха Никона строить теократическую вселенско-православную империю, а борьба Петра I и всей светской власти за свой контроль над Церковью, отмена в 1721 патриаршества знаменовали начало кризиса Империи. Провозглашение России светской Российской империей, рост её внешнеполитического могущества не компенсировали того, что культурно-мировоззренческая экспансия Запада стала расшатывать Империю духовно, закономерно подводя к краху 1917 года.

Именно то обстоятельство, что идею самодержавия, со времён Петра постепенно в сознании нации оторвали от Бога и Божественного первоначала, сведя её к тому, что «русский Император не разделяет своих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве, т.е. что каждый акт его воли получает обязательную силу независимо от согласия другого установления»[34], и предопределило неизбежность замены самодержавия монарха на самодержавие народа.

Но Империя не сдавалась без боя. Характеризуя российское самодержавие в конце ХIХ столетия, П.А. Зайончковский приводит слова Бунге — председателя Комитета министров во время правления Александра III, который писал, что в русском государстве должны господствовать русская государственность, то есть русская государственная власть и русские учреждения (конечно, примененные к бытовым условиям инородцев и окраин), русская народность, то есть освобождение последней от иноплеменного преобладания, русский язык как общий государственный и, наконец, уважение к вере, исповедуемой русским народом и его государем. Тот факт, что тезис о господстве русской народности был изложен немцем по национальности и лютеранином по вероисповеданию, не представляет собою ничего необычного: прозелиты, как правило, более всего ортодоксальны.

Но, может быть, Россия лишь случайно сплотилась в одно государство? Может быть, ей лучше было бы распасться на несколько независимых организмов? Барон Гаксгаузен, отвечая, видимо, на такой вопрос, писал: «России предстоит в её внутреннем развитии большая будущность. Её государственное единство составляет естественную необходимость. Всё земельное пространство её разделено самою природою на 4 колоссальные части, из которых ни одна не представляет условий для полной самостоятельности, а все вместе образуют могущественное и независимое государство...»

Немецкий полководец Х.Мольтке в «Письмах из России» отметил: «Много говорили о том, что это огромное государство неминуемо распадется при увеличении его народонаселения, но забывают при этом, что ни одна его часть не может существовать без другой: богатый лесами север не может обойтись без обильного хлебом юга, промышленная же коренная Россия не может обойтись без обеих окраин, внутренняя же её часть без приморских областей или без четыре-тысяче-вёрстного водного пути Волги».

Российская империя оказалась тем многосоставным обществом, которое было способно выдерживать нагрузки великих войн и кровавых революций, экономических потрясений и культурно-цивилизационных агрессий. Именно опыт периода империи создал в России почву для концессуальной (сообщественной) демократии. Этот же опыт стал питательной основой российского евразийства[35]. Тот же М.Уоллес, вернувшись из России, характеризовал отношения коренного населения России и её инородцев в царствование Александра II следующим сравнением: «Как Скандинавия называлась officina gentium — мастерской, в которой производились новые нации, так Россию мы можем считать мастерской, в которой плавятся обломки старых наций, чтобы составить новое сложное целое»[36].

Ввиду этнографических особенностей России уже не раз раздавались голоса, что она может существовать только в форме федерации; что Россия русского народа и Россия русского царя — две различные вещи; что единственною связью тех народов, которые живут в империи, является один император; что в России нет и не должно быть ни господствующей национальности, ни господствующего языка, ни господствующей религии, другими словами, что Россия должна жить или быть устроена по типу государств не национальных, а разноплеменных, разноязычных и разноверных.

Российскую империю невозможно понять, не задумавшись над словами барона Фиркса, который писал: «Русский император царствует не над страной, но над целою частью света, он повелевает не нацией, а двадцатью народами. Его патриотизм в том, чтобы любить равною любовью тех, чья участь вверена ему небом. Всякий русский, отправляясь в Финляндию, в Ливонию, в Польшу, на Кавказ, едет в иностранную землю. Император, приехав в эти страны, находится у себя, в своем отечестве, между детьми своими, сделать счастие которых он принял на себя перед Богом и совестью священную обязанность. Пусть патриотизм поляков состоит в том, чтобы любить только самих себя; русских, по крайней мере, приверженцев г. Каткова, в том, чтобы ненавидеть инородцев; пусть у финляндцев патриотизм проявляется желанием удалить русских от себя, патриотизм русского Императора, Короля Польского, Великого Князя Финляндского, может быть лишь в том, чтобы держать весы равновесия между всеми его подданными, думать о благе всех этих стран, из коих каждая есть его Отечество. Требуется, чтобы каждое племя могло продолжать жить в условиях, вытекающих из его природы; географического положения страны, им обитаемой; исторических воспоминаний, им сохраняемых; религиозных верований, какие им приняты. Единственная солидарность, какая может быть между ними, — должна заключаться в том, чтобы совокупно содействовать защите территории и не возмущать мира общего отечества притязаниями, несогласными с правами других. Под условием уважения государственного порядка и киргизы, и калмыки, и финны, и поляки заслуживают той же заботы, как и русские. Императору остается лишь утвердить приговор народного мнения и сказать о жителях присоединенных стран: “Пусть живут мирно по своему закону”».

***

Ныне с полным основанием можно утверждать, что исторический спор между русскими марксистами и народниками XIX века, спор о том, должны ли мы лечить социальные болезни западноевропейскими рецептами, как требовали марксисты, или у нас свой путь в истории, называвшийся А.И. Герценом «русским социализмом», выиграли не марксисты-большевики, как казалось почти весь ХХ век, а народники. Возвышение СССР произошло только тогда, когда, как того и добивались — где осознанно, где интуитивно — народовольцы, политика России соединила стремление к социальной справедливости с национальным укладом и национальным духом, когда на руинах Мировой революции вновь возвысилась идея Отечества, чувство Империи. Сколь многого наша Родина могла бы избежать, если бы на сто лет раньше прислушались к советам мудрого К.Маркса не пытаться жить по «Капиталу», подражая Западу, а опираться на свои общинные традиции[37].

Россию же вновь заставляют идти либо в сторону национального государства, либо в сторону космополитического растворения в глобальном мире, пытаются заставить отказаться от своей цивилизационной сущности.

 

В оглавление ТРМ №11

---