ОНИ БЫЛИ ПОСЛЕДНИМИ?[1]

"Третий путь"

Еще в 20-е годы, сообщает в своей работе об обновленчестве А.Э.Левитин, протоиерей о. Константин Бурачек заявлял: "Надо нам искать содружества с Советской властью! Но как? Хорошо бы осуществить следующее. Во главе епархии, по-моему, должны стоять не один, а два человека. Первый представитель губернского ГПУ, а второй — правящий Архиерей". Иными словами, был определен статус уполномоченных. Но осуществлен лишь с 1945 года, когда Церковь оказывается отделенной от Государства фактически лишь на бумаге.

Сейчас из зарубежа раздаются голоса: советская, как они называют Русскую, церковь должна принести покаяние! За что?! За тот мученический путь, который прошла и все же выжила?...

Постараемся разобраться в этом, весьма трудном вопросе. Итак, как же развивались события?

Митрополит Сергий, будущий Святейший Патриарх Всея Руси, родился в семье сельского священника, стал образованным иерархом, а в молодости — выдающимся миссионером, проведшим несколько лет в Китае и Японии. В свое время он сотрудничал со Св. Николаем Японским (Касаткиным) в Японской православной миссии, был до революции епископом в Финляндии, имел много печатных работ по истории и философии религии. Вышедший из среды сельского духовенства, как и Св. Тихон Московский, хорошо знал крестьянские запросы. Митрополит Сергий не был запятнан сотрудничеством с Григорием Распутиным, считался "левым" среди преданного Российской Империи духовенства.

Когда он пришел к управлению Русской Церковью как заместитель Патриаршего Местоблюстителя, часть русского духовенства считала, что он сможет найти правильный путь существования для русской Церкви в новых исторических условиях. В то же время многие священники и архиереи считали Советскую власть незаконной, захватнической, а потому и не видели возможности вообще с ней сотрудничать. В их числе и мой дядя — о. Валентин Свенцицкий, утверждавший, что не может быть власти, не избранной народом...  Все ждали (что, впрочем, вообще характерно для русских), вот-вот придет "кто-то" и как новый мессия избавит их от коммунистов.

Помню, когда летом 1929 года начались события на КВЖД, мы жили на даче в деревне Мякинино на Москве-реке, близ села Павшино. Я гулял с отцом в лесу, папа остановился среди красивых берез и сказал мне, восьмилетнему: "Давай, дорогой, помолимся здесь, в тишине, без икон об избавлении нашей Родины от страшной сатанинской силы большевиков". Мы истово и долго крестились, и я надеялся на каких-то неведомых хороших китайцев, которые принесут и мне радость и счастье... Неожиданно мы услышали звон, он доносился из далекого села Спас. Теперь это давно Москва, храм в Тушино снова открыт, и взорванная атеистами (в храме долго был сельский клуб) колокольня в настоящее время медленно, но восстанавливается. Чуда тогда не произошло. Падение советской власти и большевизма я увидел только через 61 год.

Конечно, большевики — захватчики, и юридически их власть была незаконной, но все же она была, и была она у большевиков, и ох еще как всеми ощущалась!

Да вообще, любую, даже захватническую власть странно не считать властью[*]. Считай не считай, но она — существует. И сам митрополит Сергий в своем первом воззвании 1927 года писал, что мы, церковные люди, "хотим быть православными и в то же время верными сынами Родины", но Родина в то время была Советской. И упоминая о том, что успехи Родины радуют нас, митрополит Сергий уже никак не имел, конечно, в виду антирелигиозную пропаганду, как пытаются сегодня доказать зарубежники — карловчане.

А разве сами они не признавали законной захватническую гитлеровскую власть, не благословляли чад своей церкви на сотрудничество с Гитлером? Говорить о "нейтральности" карловчан  — просто нелепо.

Эта декларация вызвала бурю среди духовенства и мирян, но многие, нерепрессированные тогда еще архиереи: митрополит Трифон (Туркестанов), митрополит Серафим Чичагов (расстрелян в 1937 году в возрасте 81 года), архиепископы Филипп (Могилевский), Варфоломей (Ремов) расстрелян в Бутово, Алексий (Симанский, будущий Патриарх), епископы Питирим (Крылов, расстрелян в 1938 году), Иоанн (Соколов, будущий митрополит Киевский и Галицкий, Экзарх Всея Украины), бывший духовник Великого Князя убиенного Сергея Александровича (супруга святой Елизаветы Федоровны, основательницы Марфо-Мариинской Обители), настоятель Собора Св. Георгия Победоносца на Б.Дмитровке, затем епископ Кашинский, викарий Московской епархии, служивший в храме на ул. Неждановой, где и сегодня находятся две огромные иконы XVII века — Великомученика Георгия и Богоматери Казанская из Собора Георгиевского монастыря, и несколько архиереев епархий — одобрили ее. Декларацию в своем большинстве поддержало и приходское духовенство, и миряне.

Таким образом была установлена связь между церковной и светской властями.

Основной пункт Декларации — "Мы хотим быть православными, но честными сыновьями и дочерьми Родины, успехи и горести нашей Родины — наши успехи и горести".

В великую (сугубую) ектенью было введено прошение: "О стране Российской и о властех ея (далее по апостолу Павлу), да тихое и безмолвное житие, поживем во всяком благочестии и чистоте". Сама по себе это, конечно, "святая апостольская" формула, но многим мирянам и некоторому духовенству показалось циничным это "прошение": разве можно забыть мученичество духовенства за изъятие церковных ценностей, огромное количество репрессированных в Соловках, расстрелы, физическое уничтожение духовенства и мирян...

Митрополит Сергий в одной из своих статей указывал: "как только церковь перестанет быть участницей в жизни своего Государства, как только попадает она в изоляцию, то невольно скатывается на позиции старообрядчества, которое сохранило обычаи, но Старообрядческая Церковь стала как бы "бытовой" Церковью, абсолютно отстраненной от исторической и современной жизни своего народа". Этого, признавался митрополит Сергий, он боялся как огня!

Нужен был другой путь. Это понимало и Духовенство, и советская власть, и ГПУ.

Митрополит Сергий, шутили его оппоненты, нашел третий путь в Церкви: "Церковь старообрядческую по незыблемости форумы и догм и обновленческую по существу". Но в этой шутке много истины. Действительно, не погрешив догматически, все оставив "как было", но обновив Церковь не только "лояльностью" к советской власти, но в определенные периоды и прославляющую советскую власть.

Кстати, примерно с конца двадцатых годов и обновленцы полностью отказываются от своих нововведений: нового стиля, службы на русском языке и так далее. Остается у них до воссоединения с Православием только женатый епископат и возможность для духовенства разводов и вступления во вторичные браки и венчания. Кто-то из обновленческих "архиереев" в Сибири даже обвенчался с очередной избранницей в полном архиерейском облачении и митре, которая временами сменялась на "венец". Но случай этот был единичным, вызывал много насмешек и впоследствии обновленческое духовенство венчалось "на брак" в штатском.

Декларацию митрополита Сергия все же не признали некоторые правящие Архиереи. Ленинградский митрополит Иосиф (Петровых, впоследствии расстрелян) отказался признать Декларацию, за что был запрещен в служении и на Ленинградскую кафедру был назначен митрополит Серафим (Чичагов), но митрополит Иосиф не подчинился и продолжал служение. Таким образом в 1927 году образовался так называемый иосифлянский раскол.

В этом расколе до 1931 года, когда принес покаяние, написав из ссылки письмо на имя митрополита Сергия, пребывал и мой дядя — протоиерей о. Валентин Свенцицкий.

Одновременно возникает и так называемый григорианский раскол, руководимый митрополитом Григорием и архиепископом Борисом (у григорианцев — митрополит).

Чем, собственно, отличались эти расколы друг от друга, мне неизвестно, но их обоих называют "правыми", в смысле направления, конечно, а не догматической правоты.

Митрополит Иосиф не принимает приказания митрополита Сергия поминать "власть", ведь Церковь отделена от Государства, и даже обновленцы в своих храмах не молятся за власть! Кстати, именно это обстоятельство зачастую приводило к курьезам. После того, как храмы иосифлян были закрыты, один из наших знакомых, ярый иосифлянин Трофим Емельянович Казакевич стал прихожанином Сокольнического Воскресенского храма, где служил "первоиерарх" обновленцев "митрополит" Виталий Воскресенский, — ведь они (обновленцы) власть не поминают, говорил он, и этого Сергия...

Т.Е.Казакевич очень сетовал на воссоединение обновленцев с митрополитом Сергием и почти до своей кончины в 1952 году молился на дому, перестав посещать церковные службы.

Митрополит Иосиф и верные ему приходы, в Ленинграде их было немало, много в г. Рыбинске, Серпухове и некоторых других городах начинают поминать в ектеньях только митрополита Петра Крутицкого (Полянского), опуская имя митрополита Сергия и, конечно, молитву "за советскую власть". Дядя мой, о. Валентин часто в ектеньях поминал также "О многострадальной стране Российской, граде нашем и всем мире Твоем, Господу помолимся!".

В Москве с 1927 года иосифлянских приходов было три. Первый из них — храм Троицы в Никитниках (в народе — Грузинской Богоматери) — просуществовал недолго. Настоятель о.Сергий (Голощапов) был арестован и выслан из Москвы. В 1937 году о.Сергий расстрелян в Бутово. Храм Троицы в Никитниках, выдающийся памятник архитектуры XVII века, с иконостасом работы Симона Ушакова, хотя и находился близ ЦК Партии, уцелел. Служение в нем было прекращено с января 1929 года и до сих пор не возобновлено.

Коммунисты все еще часто отказываются передавать Московской Патриархии храмы, якобы, заботясь о сохранности фресок, икон и прочего церковного убранства, забывая, что художники предназначали эти свои творения для молитвы, а не для "атеистического обозрения". Очень хорошо сказал Святейший Патриарх Алексий II (Ридигер): "Фельдмаршал М.И.Кутузов был человеком верующим и не подозревал, что его могила окажется не в Казанском Соборе, а ... в музее атеизма!"

Вторым был храм Воздвижения Креста Господня, построенный в самом начале XVIII века (находился во дворе современного музея Архитектуры на Воздвиженке, затем улице Коминтерна, затем проспект Калинина. Сейчас она снова Воздвиженка).

Храм Воздвижения Креста Господня — оригинальной архитектуры бывший монастырь чем-то напоминал "Меньшикову башню" (храм Гавриила Архангела у Мясницких ворот в Телеграфном переулке), небольшой, трехпрестольный, без приделов, двухэтажный и весь словно бы устремленный ввысь. Поражал красивый пятиярусный иконостас, а также огромное богатое паникадило. В храме была гробница фельдмаршала Румянцева-Задунайского. Барельеф надгробия в настоящее время вмонтирован в стену лестницы, ведущей в Центральный зал бывшей Библиотеке им. В.И.Ленина (Румянцевского музея). Сама гробница и прах фельдмаршала в 1931 году были, разумеется, уничтожены.

Да что Румянцев-Задунайский? В 1930 году при взрыве Преображенского Собора Нижегородского Кремля (на его месте построен обком КПСС) была уничтожена могила с прахом Минина. То, что теперь показывают туристам как могилу Минина, на самом деле лишь надгробие, а прах давно развеян ретивыми большевиками и комсомольцами 30-х годов. Так-то!!!

В храме Воздвижения в двухлетнем возрасте меня причащали. Сам я этого, разумеется, не помню, но знаю по рассказам мамы, что увидев о. Валентина, который часто служил в этом храме, я на весь храм громко закричал "Дядя!", что вызвало смех, и радостно причастился.

В сознательном возрасте в Воздвиженском храме на службе я был всего лишь раз — осенью 1930 года под праздник Воздвижения Креста Господня. Я впервые видел чин Воздвижения. Настоятель о. Александр впоследствии погиб в ГУЛАГе. Вторым священником был о. Николай Дулов, брат известной арфистки, солистки Большого театра Веры Дуловой, третьим — пожилой священник невысокого роста, лысый, вернувшийся в Православие, так как впоследствии его я видел также третьим служащим в храме "Всех Скорбящих Радость" на Б.Ордынке за всенощной под праздник "Рождество Богородицы" в 1932 году, а позже, в послевоенные годы "помогающим" в храме Св. апостола Филиппа (Иерусалимское Подворье). Чин Воздвижения Креста Господня произвел на меня, восьмилетнего ребенка, огромное впечатление. Особенно понравилось служение о. Александра. Это был еще молодой протоиерей, внешне очень похожий на писателя Всеволода Гаршина.

Третьим храмом иосифлян в Москве был "Никола Большой Крест", где до осени 1928 года был настоятелем мой дядя. В этом храме я почти не бывал, собственно служащим о. Валентина почти не знал, так как мои родители иосифлянства не разделили.

В нашей семье "иосифлянкой", верной до конца всем действиям дяди Вали, становится только моя сестра Милица Борисовна. Мать и отец остались верными Тихоновской Церкви, правда, не одобряли многие действия митрополита Сергия. В то же время родители считали, что дядя Валя не должен был отделяться от Церкви и уходить в раскол. Отношения между братьями одно время даже становятся натянутыми. Порицали они и действия сестры, которая с 1927 года перестала посещать православные храмы, бывая только в церкви Николы Большой Крест, и, конечно, причащалась только у иосифлян — вплоть до принесения дядей Валей покаяния в 1931 году, когда митрополит Сергий воссоединил отца Валентина Свенцицкого с Русской Православной Церковью.

...Когда в 1928 году дядя Валя был выслан в Сибирь, настоятельство в храме Никола Большой Крест принимали прихожане, посвящал их архиепископ Федор в Казани в домашней церкви. Первым был о. Алексей (впоследствии пережил ссылку и вернулся к служению в Православной Церкви).

Служили иосифлянские священники из прихожан недолго, так как их тоже арестовывали и ссылали. После о. Алексия священником стал о. Максим, также из прихожан, после его ареста — о. Георгий Смирнов, большой друг нашей семьи. Родители знали его еще ребенком в Ряжске, где отец мой имел нотариальную контору, а Смирновы были наследственными педагогами. Вскоре о. Георгий также был арестован и выслан из Москвы. Последним священником храма Николы Большой Крест был о. Иосиф, судьба его мне неизвестна.

После закрытия храма в 1934 году иосифляне еще продолжали служить под Москвой в храме Благовещения вблизи станции Мичуринец Киевской железной дороги. Там служили о. Николай Дулов и отец Иосиф. Незадолго до начала войны, уже в 1941 году храм Благовещения был закрыт, и иосифляне исчезли, как теперь оказалось, некоторые из них ушли в "катакомбную церковь".

В храмах так называемого григорианского или, как еще его называли, "борисовского" раскола я никогда не бывал. В Москве их было два: архиерейский "Собор", где служил назвавшийся "митрополитом" епископ Борис — храм Троица на Грязех близ Покровских ворот (недавно храм вновь открыт) и Владимирский Собор Сретенского монастыря. Оба храма были закрыты в начале 30-х годов.

Теперь стало известно, что часть иосифлян и григориан образовали так называемую "катакомбную церковь", а небольшая часть их "духовенства" оказалась и в рядах так называемых "беглопоповцев", легализовавшихся как старообрядцы Новозыбковского согласия.

В настоящее время их возглавляет архиепископ Новозыбковский, Московский и Всея Руси (!) Геннадий, и получили они в своё ведение храм на Новокузнецкой улице в Москве. К старообрядцам новозыбковского толка в свое время (в 30-е годы) перешли два архиерея — один григорианин, другой не то тихоновский, не то иосифлянский, имена их мне неизвестны.

Теперь перехожу к отдельной главе — воспоминаниях о моем дяде о. Валентине Свенцицком. 

Валентин Павлович (Болеславович) Свенцицкий (1882 —1931)

Младший сын Болеслава (Павла) Карловича Свенцицкого и Елизаветы Федосеевны Кузьминой.

Валентин Свенцицкий был человеком сложной, интересной и романтически-трагической судьбы. Целый ряд представителей нашего рода имели выдающиеся способности, но он был одним из наиболее одаренных. О нем написаны воспоминания, известна его переписка с ВЛ.Брюсовым (Письма из Каширы и Царицына от 1911 года, ГБЛ, фонд 386, 102, 21), А.Белый посвятил ему одно из своих стихотворений (Всемирная литература, т. "Русская поэзия начала XX века"). Его упоминает в "Записных книжках" А.Блок, называя его "человеком случайно не самоубившимся", некоторые из его произведений хранятся в библиотеках нашей страны и за рубежом. В молодости он дружил с известным тогда артистом П.А.Орленевым и артистами и общественными деятелями Н.Ф.Скарской и П.П.Гайдебуровым. В.Свенцицкий встречался и был знаком с писателем И.А.Буниным и поэтом Минским (Веленкиным). Им написаны объемные труды по христианской философии (диалоги верующего с неверующим и так далее).

Я же пишу о нем воспоминания как о моем родном дяде и фиксирую на бумаге то, что помню. Дядя Валя умер 20 октября 1931 года, когда мне шел одиннадцатый год, а ему исполнилось сорок девять. Я присутствовал на его торжественных похоронах в Москве 8 ноября 1931 года.

1925 год... Тогда мне, "летописцу", шел пятый год, но я помню все до мельчайших подробностей, как будто было это вчера.

Дачный поселок Никольское близ Салтыковки... Большая многокомнатная двухэтажная дача Бражкиных (сохранилась до сих Пор). На верхнем этаже в двух комнатах с небольшой терраской должна была жить семья дяди Вали, которую у нас в семье называли "наши".

В детстве я часто слышал: "Завтра мы все едем к "нашим". Это значило, что я поеду на трамвае "Б" через всю Москву от Смоленского бульвара, где на углу Б.Левшинского переулка мы жили с 1922 по 1972 год, до Садовой Спасской. Поездка занимала тогда не менее сорока минут. Я знал, что выйдем мы на остановке "Домниковская улица" (теперь проспект имени А.Д.Сахарова), дойдем до красного кирпичного дома и ныне стоящего и повернем в несуществующий теперь Докучаев переулок. Там, во дворе, в старом деревянном двухэтажном доме на первом этаже живет дядя Валя и "наши".

Но до лета 1925 года, когда О.Валентину Свенцицкому разрешено было вернуться в Москву из ссылки в Средней Азии под Самаркандом, я дяди Вали не знал, хотя к "нашим" ездил с родителями часто. Ссылка не была тяжелой, жил он там – на поселении с женой Евгенией Сергеевной Красновой, снимал квартиру, но не имел права без разрешения выезжать.

В.П.(Б.) Свенцицкий — публицист, написавший в свое время очень нашумевшие произведения: "Антихрист" и памфлет на царизм и синодскую русскую православную церковь "Второе пришествие Христа".

Действие происходит на окраине Москвы в белоснежном старинном храме (по всей вероятности, имелся ввиду очень красиво стоящий над Москвой-рекой храм Благовещения на Бережках, снесен в 1937 году и на его месте построен полукруглый многоэтажный жилой дом). Примечательно, что снос храма XVII века благословили московские архитекторы, конечно, не все, но самые ретивые партийные лизоблюды, а было таких немало, и поселились в уродливом доме. До сих пор этот нечестивый дом называют "архитекторский".

Прототипом образу наследственного русского протоиерея Иоанна Воздвиженского послужил настоятель храма Благовещения на Бережках, известный московский протоиерей благочинный Василий Доронкин, скончавшийся в 1939 году в Клину, месте его последнего настоятельства.

В детстве я видел его службы много раз. Говорили о нём разное. Было известно, что он родственник Григория Распутина (двоюродный брат по женской линии); до революции был очень правым, а после как бы "прозрел" и стал сподвижником митрополита Сергия во всех его церковных и общественных делах. Внешность о. Василия Доронкина описана в памфлете точно: полный, высокий и статный, шатен с густыми длинными волосами и бородой, полными щеками и крупными чертами лица. Красавцем не назовешь, но представителен до чрезвычайности.

Готовясь к очередному возгласу, о. Иоанн думает, как его матушка печет дома пасхальный пирог и как он разговеется сегодня дома вкусной колбасой. О. Иоанн выходит на амвон и едва успевает воскликнуть традиционное "Христос Воскресе!" и услышать от народа ответ "Воистину Воскресе!", как вдруг кто-то из народа его опередил, громко сказав: "Христос Воскресе!" Все в храме обернулись и увидели необычайно красивого человека еврейской внешности. "Кто ты такой? — гневно спросил о. Иоанн, — что присваиваешь себе возглас священника, мешаешь богослужению?" Стоящий повторил: "Христос Воскресе!" О. Иоанн Воздвиженский зовет сторожа Семёныча. Семёныч обращается к стоящему: "Ты кто?" "Я — иудей, — отвечает тот. Семёныч: "Христос Воскресе! Я те, жид овин, покажу Христа!" — говорит Семёныч и выталкивает его, к удовольствию о. Иоанна Воздвиженского и молящихся, из храма Иисуса Христа...

Так начинается ставший библиографической редкостью памфлет "Второе пришествие Христа" В.П.Свенцицкого. За памфлет его должны были судить, он тайно эмигрирует за границу и вплоть до февральской революции живет во Франции и Швейцарии. Уехать за границу помогал ему мой отец. Надо сказать, что всех четырех братьев Свенцицких всегда связывали очень сердечные и дружеские отношения, несмотря на столь различные жизненные дороги и характеры. Анатолий, Вячеслав, Борис, Валентин...

Я знал, что дядя Валя священник. (Посвящен в 1918 году, по всей вероятности, тогдашним митрополитом Петроградским и Гдовским Св. Веньямином в соборе Иоанна Предтеченского монастыря — месте погребения Св. Иоанна Кронштадского. Дальнейшая судьба митрополита общеизвестна: он был судим по известному процессу об изъятии церковных ценностей; расстрелян; в тогда еще действующем Казанском соборе при большом стечении молящихся митрополит Веньямин был предан торжественно церковному проклятью — анафеме обновленцами.

В храме Воздвижения в Москве (постройка самого начала XVIII века) в 20-х годах и служил внештатным священником отец Валентин Свенцицкий. В основном же он выступал в самых различных храмах Москвы как очень популярный тогда проповедник.

Но к 1925 году, повторюсь, я его не знал и с нетерпением ожидал на даче. Но дядя Валя все не ехал... А за день до его приезда произошел необычный случай: началась сильнейшая гроза. Вспышки молний, сильнейшие раскаты грома... Значит, "гроза" была близко. Дедушка Андрей со свойственной ему украинской медлительностью спокойно продолжал сидеть на террасе, и вдруг шарообразная молния пронеслась необычайно близко от него, вдребезги разбила одно из стекол террасы и разрядилась во дворе... На всю жизнь запомнил я невероятный трескучий гром. А ту молнию я вижу и сейчас. Запахло паленым. Оказалось, что опалило красивую седую бороду деда Андрея, маминого отца, но он сам оказался неприкосновенен и даже сразу не понял, что с ним произошло.

На другой день утром мы всей семьей встречали дядю Валю. Его жену и ее сестер я звал тетями. Тетя Женя и соответственно тетя Надя, тетя Леля и тетя Вера. Они были дочерьми протоиерея Сергия Краснова (происходил из донских казаков). Я в детстве его у них несколько раз видел. Это был красивый высокий священник с копной седых кудрявых волос. Сначала он был настоятелем Царицынского собора (взорван в 1932 году, в настоящее время на его месте сквер и памятник жертвам революции и героям Сталинграда). В годы гражданской войны отец Сергий Краснов с семьей переезжает в Туапсе, где также получает место настоятеля Туапсинской церкви, но не той, что построена в 1966 году, а той, что стояла на Церковной Горке и снесена в 1960 году и где теперь построены зимний ресторан и большой пивной бар. Было это произведено в "царство" Никиты Хрущева.

Семья Красновых была революционной. Старший сын отца Сергия погиб как революционер в 1919 году. Жена протоиерея Краснова Екатерина Владимировна (урожденная Попова) даже получала персональную пенсию за заслуги перед Советской властью и не лишалась избирательных прав, не была "лишенкой", хотя и была "попадьей" при живом служащем в церкви муже, получала рабочую продовольственную карточку.

Отец Сергий был "тихоновцем", примкнувшим к основной ветви православных священников, руководимых митрополитом Сергием Старогородским (впоследствии Патриархом Московским и всея Руси), выведшим Советскую Русскую церковь из обновленческого, иосифлянского и других расколов и поставившего ее на путь, которым она следует и сегодня. Никаким репрессиям о. Сергий Краснов не подвергался и скончался в Туапсе в 1933 году, где и похоронен. А Екатерина Владимировна окончательно переезжает к дочерям в Москву и еще долгие годы живет там, намного пережив и дядю Валю, и своего мужа.

До того, как Валентин Павлович стал священником и женился на Евгении Сергеевне Красновой, он прожил сложную, полную бурных событий жизнь. Одно время он был связан с партией эсеров. Был дружен с семьей Шер. Любовь к Ольге Шер дядя Валя пронес через всю жизнь. От нее он имел дочь. Эсеры тайно постановили казнить его за, как они считали, двуличность.

Проповедуя аскетизм, выступая с речами о нравственности, он, сойдясь с Ольгой Шер, не женился на ней, и дочь была незаконной. От преследования эсеров дядю Валю спас мой отец, укрыв его на определенное время в Ряжске, где отец тогда был нотариусом, а потом, снабдив дядю Валю деньгами и нелегальными документами, помог ему бежать за границу снова.

Недаром предвестником приезда дяди Вали в Никольское была гроза... Валентин Свенцицкий — личность мужественная, сильная, страстная и противоречивая.

Будучи ранее христианским социалистом, он поднялся на церковный амвон в такое время, о котором Анна Ахматова сказала: "Когда в тоске самоубийства народ гостей немецких ждал и дух суровый византийства от Русской церкви отлетал..." Дядя Валя так же, как и Анна Ахматова, считал, что должен быть в России и никакие зазывные "карловчанские" голоса его не могли привлечь. Так же, как и для Анны Андреевны, ни о какой эмиграции для него и речи быть не могло.

Один человек пишет в своих воспоминаниях (подпись — "Неизвестный"): "На стене одного из Московских храмов я неожиданно увидел объявление: "По случаю престольного праздника богослужение будет совершать митрополит Трифон (Таранканов), протодиакон Холмогоров, проповедник Валентин Свенцицкий..." Далекий от религии, я был потрясен... Как — автор "Антихриста", памфлета "Второе пришествие Христа", драм "Интеллигенция", "Пастор Релинг" и других — и вдруг священник!.. Я снова перечитывал имя и фамилию. Фамилия в Москве очень редкая. Имя совпадает. Невольно подумал: может быть, здесь, в Церкви обрел покой этот страстный, вечно неудовлетворенный и ищущий характер. Решил, обязательно пойду, — и был потрясен красочностью, а главное убедительностью его слова. Это был воистину великий оратор..."

Нет, покоя в Русской православной Церкви о. Валентин Свенцицкий не нашел!

И вот нам навстречу рядом с тетей Женей шел дядя Валя. Он улыбался... Но его лицо так не походило по выражению ни на лицо моего отца, ни на дядю Виню. У них обоих были необычайно мягкие, какие-то всегда нежные лица.

А этот мой дядя был иной. Глаза — серые, смотрящие как бы внутрь тебя. От их взгляда начинает казаться, что ты сделал что-то не так. Если говорить о "профессиональных" священниках, то и мой папа, и особенно дядя Виня несомненно более подходили для лица "красивого благостного" протоиерея и, возможно, если предположить, что они стали священниками, то так же, как и о. Валентин, имели бы большой успех у прихожан, но, конечно, совсем иной. И жизнь их в лоне православной церкви сложилась бы совсем иначе.

Посмотрите на его портрет. Основное в его лице — воля. Уверенность и твердость. Весьма любопытно, что дядя Валя, будучи наполовину поляком, а собственно русским — только на четверть (бабушка по матери украинка — Холганенко), не только, как и все его братья, не считал себя поляком, а даже откровенно выступал в своих сочинениях против западного богословия.

Как-то дядя Валя сказал моей сестре Милице, которую всегда очень любил и оказал на нее даже большее, чем отец и мать, влияние: "Вам будет легче жить, вы вырастете и будете жить с гибкой совестью!"

Совесть — вот что определяло жизнь дяди Вали.

О. Валентин оставил после себя много проповедей и сочинений по христианской философии. Литературный слог его был безукоризнен. Он унес с собой много личных тайн, много невысказанных мыслей и дел. Он был, несмотря на сравнительно краткое служение в церкви, удостоен всех протоиерейских наград, кроме только митры.

С 1925 по 1927 год он был вторым священником (ключарем, по церковному наименованию) церкви Св. мученика Панкратия, находившейся вблизи знаменитой Сухаревки. Церковь Панкратия (конца XVII века) была закрыта и снесена одной из первых в Москве — в 1928 году. Здесь, в тихом тогда переулке, звучали его знаменитые "на всю Москву" беседы о "монастыре в миру".

В марте 1927 года о. Валентин был назначен настоятелем храма Никола Большой Крест на Ильинке.

Церковь Никола Большой Крест — замечательный памятник архитектуры начала XVII века, почти ровесница Василия Блаженного, с усыпальницей купцов Филатьевых. Здание снесено в 1934 году, хотя в 1928 было капитально отреставрировано. Теперь на этом месте небольшой скверик. Но иконостас уцелел! Долгое время он находился в помещении церкви Спасо-Преображения (в народе — по левому приделу — Скорбященская) на Б.Ордынке, где с 1933 по 1948 годы было хранилище Третьяковской галереи. Одно время царские врата из храма Никола Большой Крест экспонирвались на выставке в Третьяковской галерее. Находился иконостас в разобранном виде в ящиках.

Когда в 1948 году начали готовить Скорбященский храм к возобновлению и открытию, то исполняющий тогда обязанности настоятеля протоиерей о. Виктор Жуков нашел иконостас и, зная его с юности, без лишних слов отправил иконостас в Загорск, где в это время тоже обновляли и вновь открывали трапезный Сергиевский храм (теперь зимний храм Лавры) и была заявка на иконостас и разрешение.

Но, конечно, в Лавре не ожидали (архимандрит — Гурий, впоследствии митрополит Ленинградский и Крымский), что привезут исторически бесценный иконостас из Никола Большого Креста! Когда в Третьяковке хватились, иконостас уже успели поставить в Сергиевском храме, и отбирать его назад оказалось неудобным. Протоиерей Виктор Жуков, я его хорошо знал, он с юности был другом владыки Киприана (Зернова), смеясь рассказывал: «...Пришли ко мне из Третьяковки, говорят, зачем отдал иконостас? — Да я, говорю, в живописи плохо понимаю, вот и отдал. — Да надо было отдать XIX века!.. — А я-то почем знаю, сами бы и отдавали, а то приказали, отдай иконостас, а какой, вы мне не указали... А для меня, мол, все иконостасы святые и все красивые... Обругали меня и отстали..."

Иконостас, в настоящее время прекрасно отреставрированный, является гордостью Троицкой Лавры и украшает Сергиевский храм; лишь распятие, которое венчало пятиярусный иконостас, не поместилось в Сергиевском храме по высоте и находится теперь как запрестольный образ в приделе Св. Варлаама Хутынского в Скорбященском храме в Москве на Б.Ордынке, построенном архитекторами Баженовым и Бове.

В детстве я видел дядю Валю довольно часто. Обычно он не носил штатского костюма... Август 1926 год... Снова живем в Никольском, но не у Бражкиных, а снимаем дачу у протоиерея Василия, служащего тогда в храме Василия Блаженного, обновленца.

Я его хорошо помню. Это был ниже среднего роста человек, худенький, с жидковатыми светлыми волосами, небольшой седеющей бородкой, хитроватой улыбочкой, лет ему тогда было за шестьдесят. Его "матушка" была довольно пышной дамой с пучком седоватых волос, гладкой прической на пробор, говорливая, очень любила пить чай, мне казалось, что самовар ее никогда не остывал.

В этот раз дядя Валя приехал к нам в гости с женой — тетей Женей. Был он в штатском: в белой блузе, брюках. Я и сейчас вижу его красивое вдохновенное лицо, обрамленное каштановыми волосами... Было ему тогда 44 года. Хозяин дачи о. Василий и его матушка наблюдали за дядей Валей из окна. Общаться они не могли. Отец Василий был обновленцем, дядя Валя тихоновцем. Я уже писал об этом эпизоде, но повторяю его, как запомнившийся на всю жизнь.

Если из села Акулова Гора идти... Теперь уже давно идти некуда, дорога на село Курово давно покрыта водами Клязьминского водохранилища. Но тогда от Акуловки шел мощеный булыжником тракт, украшенный вековыми березами, вблизи несла свои чистые воды красавица-речка Уча. Плес Учи был одним из красивейших в Подмосковье, край старинных дворянских усадеб. Тракт вел в Курово, где было два старинных храма — летний и зимний — начала XVIII века и кладбище над Учей, а дальше — деревни Чапчиково и Суходол, а близ них сосновый бор... Все это давно исчезло, как в сказке, как Град Китеж, как исчезает все...

Когда я смотрю на воды водохранилища города Пушкина, то всегда вспоминаю и исчезнувший, прославленный В.Маяковским Акуловский обрыв над Учей, который "горбил Акуловой Горою..." и где поэт разговаривал с Солнцем. Давно нет и отдельно стоящих трех деревянных домов... В одном из них мы и снимали комнаты на лето в 1927 году. Там я, маленький "мученик", перенес тяжелый дифтерит. С террасы дачи я, шестилетний "хозяин", первый увидел быстро приближающуюся фигуру. Черная ряса развевалась на ветру. Я закричал: "Дядя Валя приехал!"

Шел он к даче необычно быстро. Папа и мама вышли к нему навстречу.

"Наша мать скончалась!.." — сказал он моему отцу. Я никогда не видел бабушку Елизавету Федосеевну, но знал, что живет она в Туле у дяди Вини. Папа срочно уехал с дядей Валей и Милицей в Тулу на похороны бабушки Лизы. На девятый день в Москве в Никола Большом Кресте о. Валентин Свенцицкий служил торжественную панихиду по своей матери.

Тогда я видел его служащим в последний раз. Стройный, высокий, быстрой походкой обходя вокруг кануна (Поминальный стол), уверенно и резко владея кадилом, произнося положенные возгласы своим неповторимым, немного глуховатым и все же звонким тенором баритонального оттенка, он прощался с матерью, так горячо и нежно любимой всеми братьями Свенцицкими. .. А через несколько месяцев отец Валентин Свенцицкий стал для моей мамы "еретиком", потому что отделился от Православной Церкви и стал так называемым иосифлянином: правое крыло церковного раскола в Советском Союзе в 20-30-е годы.

К иосифлянам примкнула лишь моя сестра — Милица Борисовна Свенцицкая, до конца оставшаяся верной всем церковным идеям дяди Вали.

В конце 1928 года дядя Валя был выслан на поселение в Сибирь и находился без права выезда в селении Тракт Ужет — 80 км от станции Тайшет Красноярского края. В 1930 году дядя Валя тяжело заболел. У него обнаружилась почечно-каменная болезнь. Недуг был тяжелым. Не боясь последствий для себя, к нему ездил большой его поклонник, известный в те годы гомеопат Николай Константинович Жадовский, друг нашей семьи, но помочь не мог. В почках образовалось нагноение, нужна была срочная операция. Для чего необходимо было привезти его в Москву. Если бы его прооперировали, возможно, спасли бы дяде Вале жизнь... В то время он был еще транспортабелен.

Свояченица (сестра жены) дяди Вали, Елена Сергеевна Краснова добилась аудиенции у тов. Смидовича, знавшего дядю Валю в юности. Тов. Смидович подписал разрешение на возвращение дяди Вали в Москву для операции. И здесь тетя Леля допустила непоправимую ошибку. Благодаря за оказанную милость, она произнесла роковую фразу: "Быть может, после операции Валентин Павлович сможет остаться жить в стокилометровой зоне вокруг Москвы, так называемой тогда — 6?" Тов. Смидович посмотрел на тетю Лелю и медленно разорвал разрешение.

Таким образом был вынесен смертный приговор... Умирал В.П.(Б.) Свенцицкий долго и мучительно. Незадолго до смерти он написал тогдашнему заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию Нижегородскому (впоследствии — Патриарх Московский и всея Руси) письмо с просьбой воссоединить его из иосифлянского раскола с Русской Православной Церковью. Митрополит Сергий воссоединил его с Православной Церковью и простил.

В.П.(Б.) Свенцицкий скончался 20 октября 1931 года на пятидесятом году жизни. Было получено официальное разрешение на вывоз тела о. Валентина в Москву для захоронения и церковного отпевания. Начальник, где должен был ежемесячно отмечаться В.П.(Б.)Свенцицкий, сказал: "Везите дохлятину теперь куда угодно..."

6-го ноября 1931 года тело о. Валентина в товарном вагоне, наконец, прибыло в Москву. Ящик был просмолен, в нем находился белый тесаный некрашеный гроб. В Москву он прибыл на восемнадцатый день после смерти о. Валентина.

6-го ноября Русская Церковь справляет память иконы "Всех Скорбящих Радость".

Прибыл В.П.Свенцицкий в Москву на вечное упокоение в канун праздника Великого Октября, революции, к которой он так стремился в молодости, которую ощущал как предгрозовую жажду... Но сыном которой не стал!

Но, быть может, он в скорбях обрел духовную радость, духовной жаждою томим?.. Жить надо по совести... Совести своей, разумеется, в своем миропонимании и ощущении о. Валентин не изменил. Утром 8-го ноября гроб с телом отца Валентина Свенцицкого был привезен и установлен в Московском храме Троицы на Листах на Сретенке вблизи Колхозной площади. Храм в настоящее время снова действует и реставрируется.

В 6 часов вечера 8-го ноября началась заупокойная служба — парастас. Мы приехали всей семьей... Высоко на постаменте перед центральным алтарем (иконостас церкви Троицы на Листах, созданный по проекту и рисункам великого Баженова, сохранился, сейчас находится в Архитектурном музее в главном соборе Донского Монастыря), стоял огромный черный просмоленный ящик, покрытый золотой парчой.

Я знал — там дядя Валя.

Это была наша последняя встреча...

Нет, на утро была еще одна!..

9-го ноября шел двадцать первый день смерти дяди Вали. Утром перед службой гроб решили вскрыть... Дядя Валя лежал как живой, постаревший, седой... Тление его не коснулось. Ногти на пальцах рук были розовые... Разумеется, ни о заморозке, ни тем более о бальзамировании тела речи быть не могло. По установленному чину в церкви лицо священнослужителя закрыто покровом от чаши, но при прощании покров можно приоткрывать, сохранились фотографии о. Валентина в гробу на смертном одре.

Похороны В.П.(Б.) Свенцицкого проходили при огромном стечении народа, даже двор храма Троицы на Листах был переполнен желающими проститься.

Отпевание возглавили два Архиерея, они же служили и литургию: Архиепископ Дмитровский Питирим (Крылов) и архиепископ Варфоломей (Ремов), оба впоследствии погибли, но после XX съезда КПСС были реабилитированы.

Собственно, официальные похороны в Москве стали гражданской и духовной реабилитацией дяди Вали. Архиепископ Питирим по поручению митрополита Сергия произнес речь, в которой, обращаясь к народу, сказал: "прощаю и разрешаю не только о. Валентина Свенцицкого и воссоединяю с Русской Православной Церковью, но прощаю и воссоединяю всех его отпавших от православия духовных детей и всех прихожан".

В торжественной литургии и отпевании участвовали благочинный протоиерей о. Александр Зверев, тогдашний настоятель Московского храма Св. Николая в Звонарях на Рождественке (в настоящее время храм вновь открыт). Протоиерей Александр Зверев погиб в Гулаге в 30-х годах.

Протоиерей о. Александр Пятикрестовский, настоятель храма Спаса Преображения на Б.Спасской улице (построенный при Екатерине II, один из немногих величественных храмов, с замечательным иконостасом конца XVIII века), протоиерей о. Сергий Успенский, мамин многолетний духовник, протоиерей о. Владимир Абарцумов, отец впоследствии очень популярного в Ленинграде протоиерея о. Евгения Абарцумова, настоятеля Ленинградского Троицкого собора Александро-Невской Лавры, расстрелян; также расстрелян в Бутоо протоиерей о. Иоанн Крылов и многие, многие другие.

Служил за главного протодиакон Николай Николаевич Орфенов, дядя известного певца Большого театра А.И.Орфенова. Протодиакон Н.Н.Орфенов был большим, многолетним другом о. Валентина Свенцицкого, был он хорошо знаком и с моим отцом. В похоронах участвовал и протодиакон Георгий Павлович Хохлов, сын знаменитого певца, впоследствии в 1942 году зверски расстрелянный у можайского леса за то, что во время оккупации открыл в Можайске храм и стал в нем служить, и другие протодиаконы и диаконы...

"Вечную память!" — возгласил Н.Орфенов. Но столь пылкий и страстный человек, каким был Валентин Павлович (Болеславович) Свенцицкий даже после погребения не сразу получил вечное упокоение. Похоронная процессия направилась по Первой Мещанской (теперь проспект Мира) на Пятницкое кладбище, существующее и поныне.

Здесь и был похоронен отец Валентин. Но в 1940 году кладбище собирались закрыть, Троицкий кладбищенский храм сломать, а само кладбище превратить в парк. Пример Лазаревского был очевидно заразителен. То, что на Пятницком кладбище похоронены М.С.Щепкин, Грановский, семья Садовских, в те годы никого не смущало... "Весь мир насилья мы разрушим..." — касалось это и покойников.

Родные решили перенести прах В.П.(Б.) Свенцицкого на бывшее Лютерано-католическое кладбище "Введенские Горы" в Лефортове, где он покоится и поныне: по иронии судьбы на католическом участке... его могилу украшает черный железный крест...

Так окончилась жизнь одного из самых одаренных сынов нашего рода — писателя и оратора, темпераментного и страстного человека — протоиерея Православной Русской Церкви отца Валентина Свенцицкого, а для меня просто моего дяди Вали.

 
***

Примерно с трех с половиной лет я знал нашу семейную тайну: дядя Валя начал деятельность священника в Добровольческой армии А.И.Деникина... Но никому никогда об этом не говорил! И вот настало время свобод и перемен.

 
Продолжение – в следующем номере.

---