ВЕХИ  РОССИЙСКОЙ  ИСТОРИИ

Александр Аркадьевич Бондарев

главный редактор журнала
«Трибуна русской мысли»

К вопросу о возрождении монархии в России
(некоторые исторические штрихи)

            И все-таки, насколько основательны сегодня предпосылки для восстановления монархии в России?

То, что живой интерес к этой теме просыпается, как и желание вернуться к истокам богозаповеданного единства народа и власти, подтверждают и личные наблюдения, и результаты социологических опросов. И это естественно, потому что русский народ истосковался по отеческой государственной заботе, постоянно испытывая на себе доходящее до цинизма полное пренебрежение со стороны так называемых либералов и демократов, прибравших к рукам властные рычаги и стратегические ресурсы российского государства. Но одного интереса и желания недостаточно. Как писал И.А. Ильин, «Мне приходилось встречать людей, непоколебимо уверенных в том, что стоит в России «провозгласить монархию» — и все “пойдет гладко и станет все на место”. Слушаешь таких людей и удивляешься: для них история как будто не существует. Ведь монархический строй не может, что называется, “повиснуть в воздухе”; необходимы по крайней мере две предпосылки, две основы: во-первых, – верное монархическое строение души – в народе, которое можно было бы точнее всего выразить словами: надо уметь иметь Царя; и, во-вторых, необходимы те социальные силы, которые понесли бы богоданного Государя – преданностью, верностью, служением, честью, честностью и в особенности тем правдоговорением перед лицом Государя, которое необходимо ему самому, как «политический воздух». Имеются ли эти предпосылки в России?»[1]

Для того, чтобы ответить на этот вопрос надо вспомнить, как в современной России возникли монархические настроения, ведь еще 20-30 лет назад об этом мало кто помышлял, так как монархические идеи «с корнем», а чаще всего с самой жизнью, вырывались из сознания советских граждан с первых дней прихода к власти большевиков и до недавнего времени.

Участие или принадлежность к той или иной, как правило, выдуманной «контрреволюционной монархической» организации, использовалось в качестве одного их обвинений, под которое подводился веер из 14-ти пунктов 58-й статьи Уголовного Кодекса РФ. Смертельным холодом этот веер обдувал головы граждан советской России на протяжении многих десятилетий, вытравливая из сознания даже намеки на монархические идеи и настроения. В действительности, эти обвинения были чаще всего абсурдны. Они использовались лишь как предлог для осуществления задуманных и проводимых Ленином репрессий и чисток, которые затем во сто крат были усилены Сталиным. Монархических настроений в подавляющей массе народа, также как и в среде дворянской аристократии, не было уже задолго до революции 1917 г., равно как их почти не было и во время Гражданской войны 1918-1921 гг. (об этом будет сказано ниже).

Чаще всего дело заканчивалось расстрелом, но если «повезет», то можно было получить от 10 до 25-ти лет лагерей. Характерным было «дело» архиепископа Фаддея (Успенского) Тверского (Калининского) и Кашинского. Он был приговорен к расстрелу по статье 58, п. 10 (пропаганда и агитация, содержащие призыв к свержению, подрыв или ослабление Советской власти...). Однако, как говорят, расстрелян он не был, а был утоплен в яме с нечистотами. Обвинялся же он в том, что «являясь руководителем церковно-монархической организации, имел тесную связь с ликвидированной церковно-фашистской организацией в г. Кашине (участники которой в числе 50 человек были также приговорены к высшей мере наказания), давал задания участникам на организацию и насаждение церковно-монархических групп и повстанческих ячеек...».[2]

Кроме того, расстреливали и сажали тогда за вероисповедание и по сословному признаку – только за то, что ты родился в дворянской семье или в семье священника. «Лились потоки (расстрелянных и заключенных – ред.) “за сокрытие происхождения”, за “бывшее соцположение”. Это понималось широко. Брали дворян по сословному признаку. Брали дворянские семьи. Наконец, не очень разобравшись, брали личных дворян, то есть попросту – окончивших когда-то университет»[3].

То, что не удалось расстрелять или посадить, усиленно и массированно вытравливалось из сознания советских граждан всей мощью идеологического аппарата КПСС и подчиненной ему системы образования и воспитания.

И надо признать, что успехи на «фронтах» богоборчества и «монархофобии» были значительные. Царь у подавляющего большинства советских граждан стал ассоциироваться с неким сказочным персонажем, а для прошедших курс научного коммунизма его образ стал символом угнетения, притеснения и эксплуатации трудового народа. Укоренилась в сознании и разнообразная и многочисленная ленинская софистика, в том числе и его совершенно нелепые выводы о том, что «самодержавие есть ... самовластие чиновников и полиции и бесправие народа», поскольку именно он «издает законы, назначает чиновников, собирает и расходует народные деньги без всякого участия народа в законодательстве и в контроле за управлением»[4].

В конце концов, слово «монархия» потеряло всякую понятийную нагрузку, да и поныне для большинства граждан постсоветской России имеет экзотическую окраску. Поэтому теперь редко встречают отклик в душе и понимание  слова о. Павла Флоренского о том, что «в сознании русского народа самодержавие не есть юридическое право, а есть явленный самим Богом факт – милость Божия, а не человеческая условность, так что самодержавие царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из внерелигиозных посылок, имеющих в виду общественную или государственную пользу».[5] Нет этого сейчас в «сознании русского народа», как нет в его сознании самих понятий «монархия» и «самодержавие» в их исконном значении.

При таких условиях монархические идеи могли сохраниться только в Русском Зарубежье, откуда они, собственно, и вернулись в Россию в конце XX века. Но что же происходило с монархизмом в Русском Зарубежье в те годы, когда в России об этом нельзя было не только говорить, но и думать, ибо тогда даже «стены имели глаза и уши»? Очевидно, чтобы правильно понять ситуацию, надо вспомнить, что происходило с идеей и духом монархизма в годы крушения империи.

Царя Николая II в те годы предали почти все, и не случайно в день отречения от престола 2 марта 1917 года Он записал в своем дневнике: «Кругом измена, и трусость, и обман». На это были, конечно, и прагматические причины, в частности недовольство аристократической знати принципами кадровых решений Императора, на которые оказывала существенное влияние его благочестивая супруга - Александра Федоровна и злой гений того времени – «духовник» Царской семьи, Григорий Распутин. «Великий Князь Николай Михайлович в своем письме, прочитанном Государю 1 ноября (за несколько дней до большевистского переворота – ред.),  после указания на недопустимость сделавшегося известным "всем слоям общества" порядка назначений министров при посредстве ужасной среды, окружающей императрицу, говорит: "...Если бы Тебе удалось устранить это постоянное вторгательство темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное Тобою доверие громадного большинства Твоих подданных... "».[6] Антоний Храповицкий писал, что «... Их (Николая II и его державной супруги – ред.) ошибка заключалась в том, что Они решили принять к себе в руководители русских простолюдинов, не приняв во внимание того, что самый лучший простолюдин хорош до тех пор, пока он простолюдин, а когда сделается барином и даже сверх-барином, то почти всегда сразу же воспримет отрицательные черты богача и аристократа, впадая в грубые пороки невоздержания и еще худшие. Так и загубили себя высокодобродетельные супруги – Государь Николай II и Государыня Александра Федоровна, доверившись развращенному и непросвещенному мужику»[7].

Но все-таки главной причиной всеобщего предательства Государя несомненно был почти всеобщий отход от монархических принципов под разрушительным влиянием «прогрессивных» западных учений, с таким чисто русским темпераментом и безоглядностью воспринятых большей частью интеллигенции того времени. Предали, отказавшись от монархических принципов, действительно все, и даже ближайшее окружение.

Предал начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Алексеев, который собственно и не скрывал, что для него "Россия бесконечно дороже монархии и революции". В результате, он стал ключевой фигурой, повлиявшей на решение Императора об отречении от престола. Предали все командующие фронтами (кроме отмолчавшегося адмирала Колчака). В ответ на циркулярную депешу генерала Алексеева, они просили Императора отречься от престола «ради единства страны в грозное время войны». Депеша была составлена в поддержку инициативы М.В. Родзянко, но от себя генерал Алексеев добавил убедившую многих фразу: «Упорство же Государя способно лишь вызвать кровопролитие». Не убедила эта фраза лишь генерала Юденича, графа Келлера и хана Али Гусейна Нахичеванского, которые в ответных посланиях доложили о своей готовности вместе с подвластными им подразделениями умереть за Государя. Однако их телеграммы были скрыты от Николая II... И хотя генерал Алексеев, в последующем и создал Добровольческую армию, и был ее первым Верховным руководителем, но так и не понял бесперспективность Белого Движения в отсутствие монархической идеи.

Предал Государя и соорганизатор Добровольческой армии – генерал Корнилов,  арестовавший Императрицу Александру Федоровну, Цесаревича и Августейших дочерей по приказу Временного правительства в качестве главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, руководство которым он, кстати, принял 2/15 марта 1917 г., то есть еще до получения официального известия об отречении Николая II.

Пассивное отношение к защите монархии продемонстрировал и будущий руководитель Белого Движения, в общем-то сторонник монархии, барон Врангель. Генерал Брусилов просто отстранился от участия в Гражданской войне. А генерал Деникин, хотя и был сторонником конституционной монархии, обладая при этом громадной властью, считал себя не вправе предопределять будущее государственного устройства России до созыва Учредительного собрания, примкнув к лагерю «непредрешенцев» и таким образом существенно укрепив своим авторитетом позиции врагов Престола. Будучи сам сыном крепостного крестьянина, Деникин, впрочем, и не скрывал своего отношения к царю – не как к Помазаннику Божию, а как к обычному человеку.

И что мог сделать в такой ситуации полковник лейб-гвардии Преображенского полка А.П. Кутепов, который с небольшим отрядом пытался пробиться к очагу восстания, чтобы защитить своего Государя?

Но и церковь в те годы не стала на защиту монархии. 9 марта 1917 года, после того как стал известен отказ Великого Князя Михаила Александровича от «восприятия власти» в пользу Учредительного Собрания, Святейший Синод издает Обращение ко всем чадам Русской Православной Церкви, в котором призывает: «доверьтесь Временному Правительству, все вместе и каждый в отдельности приложите все усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы... Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского Правительства, да даст ему силу, крепость и мудрость, а подчиненных ему сынов Великой Российской Державы да управит на путь братской любви, славной защиты Родины от врага и безмятежного мирного ее устроения». И ни единого слова, ни о монархии, ни о царе.

Голос генерала Дроздовского, единственного из командиров Русской армии, сумевшего сформировать добровольческий отряд и привести его с фронта Первой мировой войны на соединение с Добровольческой амией и первого генерала в истории Белого движения, открыто заявившего о своей верности монархии, был «гласом вопиющего в пустыне».

«Монархисты в эмиграции потом десятилетиями твердили, что все предали несчастного Государя, и он остался один как перст. Но прежде-то всего и предали монархисты: все сподряд великие князья, истерический Пуришкевич, фонтанирующий Шульгин, сбежавшие в подполье Марков и Замысловский, да и газета-оборотень “Новое время”. Даже осуждения перевороту — из них не высказал открыто никто»[8]. Политическим проходимцам и убежденным противникам монархии – Керенскому и Милюкову ничего не оставалось, кроме как воспользоваться этим предательством и взять власть в свои руки – хоть и временно.

 «Таким образом, не Царь "предал свой народ, безвольно отрекшись от Престола" ... Это народ, прежде всего в лице ведущего слоя, предал своего наиболее православного Государя, нарушив в дни Великого поста и свой православный долг повиновения, и государственную присягу, и клятву 1613 года»[9].

            Осознание своего предательства и его последствий пришло позже, когда проигравшая в Гражданской войне Белая Армия оказалась в эмиграции. Только там, многие стали понимать, что именно разрушение монархического строя и потеря Царя как  удерживающего привела к коллапсу Российской империи. Только там стало понятно, что без Царя России не быть. В 1921 году на Первом монархическом съезде в баварском городе Рейхенгалле был создан Высший Монархический Совет. В этом же году в Сербии, на Первом Всезарубежном Соборе Русской Православной Церкви за границей, было провозглашено: «Да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли; да даст защиту Вере и Церкви и всей земле русской и да осенит Он сердце народное; да вернет на всероссийский Престол Помазанника, сильного любовью народа, законного православного Царя из Дома Романовых»[10]. Однако, никто в те годы, включая Первоиерарха Зарубежной церкви митрополита Антония (Храповицкого), не решался прогнозировать судьбу Российского престола, оставаясь на позициях «непредрешенчества».

31 августа 1924 года, живший тогда в Сен-Бриаке (Франция), Великий Князь Кирилл Владимирович провозгласил себя Российским Императором. Владыка Антоний (Храповицкий) признал его Российским Императором лишь спустя 5 лет – в 1929 году, только после смерти Великого Князя Николая Николаевича, которого «он признавал Вождем русского народа и воинства»[11].

Существует много версий того, почему просвещеннейший и умнейший человек своего времени – митрополит Антоний признал столь непопулярного в те годы в русской эмиграции Кирилла Владимировича Российским Императором. К сожалению, главный биограф владыки Антония – архиепископ Никон (Рклиций) не дает точных пояснений на этот счет, ограничившись замечанием, что в 1929 году «владыка обратился к Великому Князю Кириллу Владимировичу .... с изъявлением своих верноподданнических чувств и с признанием его Императором», и  что «предварительно владыка осведомил об этом Югославского Короля Александра, в государстве которого он жил, и не встретил с Его стороны никаких возражений»[12].

Владыка Антоний несомненно был прекрасно осведомлен о законах престолонаследия, о чем свидетельствует его письмо от 4 (17) сентября 1924 г. автору книги «Царская власть Закон о престолонаследии в России», проф. М.В. Зызыкину – опубликованному в журнале «Русский Путь» № 97 (Париж, июль 1958), в котором он высказывал свое негативное отношение к «кирилловщине». В указанной книге проф. Зызыкин, уже тогда в 1924 году, представил соображения  о легитимных препятствиях на пути к престолонаследию Великого Князя Кирилла Владимировича.

Что же повлияло на изменение точки зрения Владыки спустя пять лет? Некоторые исследователи считают, что этому способствовала работа – «Происхождение Закона о престолонаследии в России», которую поручил владыка Антоний подготовить проходившему тогда богословский факультет Белградского университета Иоанну Максимовичу – будущему свт. архиепископу Шанхайскому и Сан-Францисскому. Работа была начата в начале 1925 года и закончена 14-го августа того же года, то есть тогда, когда Великий Князь Кирилл Владимирович уже провозгласил себя Российским Императором. Однако, в этой работе имя Великого Князя не упоминается вовсе, также как и имя проф. Зызыкина, с фундаментальной работой которого «Царская власть Закон о престолонаследии в России», вышедшей в свет в 1924 году, Иоанн (Максимович) был несомненно знаком. Памятуя о глубоком уме и прозорливости будущего Святителя, представляется, что такие «упущения» были сделаны им не случайно.

В какой-то степени ответом на вопрос о причинах изменения отношения к «кирилловичам» владыки Антония служат воспоминания архиепископа Иоанна (Шаховского):  «Характерны были некоторые мысли митрополита Антония. Я запомнил некоторые, так как был удивлен ими. Он сказал мне однажды с убеждением: "Церковь нуждается в православном царе". А когда я его спросил: "Ну а если царя не будет?", – он ответил: "Русская Церковь тогда станет захудалой, как Коптская или Эфиопская". Мне трудно было эту мысль понять, тем более принять, что Церковь, Христово Тело, должна возложить надежду свою в истории на кесарей. Думаю, что столь нерассудительное и ненужное в те годы для России "признание" митрополитом Антонием императором России великого князя Кирилла Владимировича в Сен-Бриаке исходило из этой именно его веры, что хоть какой-то русский император должен быть исторической реальностью России. Я не верил (и нельзя, конечно, верить) в то, что император необходим для Христовой Церкви. Но в те дни для некоторых людей император психологически был нужен, даже без надежды на него»[13].

          Более понятными становятся мотивы принятия митрополитом Антонием своего решения, если вдуматься в слова архиепископа Никона (Рклицкого): «монархические идеи владыки Антония ... происходили из его глубокой преданности Святой Православной церкви, дороже которой для него ничего не было ... владыка Антоний отстаивал необходимость Православного Самодержавия для России потому, что был убежден в том, что при любой другой государственной власти Православная Церковь будет неизмеримо в худших условиях, чем при наличности в государстве Православного царя»[14]. Это же подтверждает архимандрит Киприан (Керн), который так писал о политических взглядах митрополита Антония Храповицкого: "Царь и монархия для митрополита ... не были вопросами политическими, а чисто религиозными. Он и не сопоставлял и не мог сопоставлять монархию с другими обликами государственного устройства, потому что все остальное было политическое, человеческое, государственно-правовое, а монархия почивала на библейской теократии, на священноначалии..."[15].

С момента признания в 1929 г. владыкой Антонием (Храповицким) Великого князя Кирилла Владимировича Российским Императором собственно и началось официальное признание Великого Князя в качестве Императора в Русском Зарубежье.

Нет сомнений в том, что именно громадный авторитет величайшего архипастыря своего времени владыки Антония повлиял на признание «кирилловичей» в Русском Зарубежье его приемником – митрополитом Анастасием (Грибановским), его учеником – архиепископом Шанхайским и Сан-Франциским Иоанном (Максимовичем) и некоторыми другим Архипастырями РПЦЗ, в том числе и архиепископом Никоном (Рклицким). Существенную роль в популяризации «кирилловичей» сыграл также Союз «Молодая Россия» (младороссы), возглавляемый А.Л. Казем-Беком[16]. 

Вместе с тем, надо отметить, что на призыв владыки Антония – признать законным Царем Кирилла Владимировича и его Наследником Владимира Кирилловича Русское Зарубежье, в большинстве своем, ответило молчанием. Архиепископ Никон (Рклицкий) в своем письме в газету «Новое русское слово» от 22 сентября 1970 года – «О долге церковной власти указать законного царя» так писал по этому поводу: «Со времени этого призыва Блаженнейшего Митрополита Антония прошло 45 лет, призыв не был услышан и ничего не изменилось ни в положении русского народа ни в положении эмиграции»[17].  Увы, популярными в Русском Зарубежье, «кирилловичам» стать так и не было суждено...

Что ж, и великим свойственно ошибаться, да и мог ли владыка даже в кошмарном сне представить, что Наследник Царского Престола будет находиться на службе у заводчика-олигарха. Призыв владыки Антония о признании «кирилловичей» не был принят Русским Зарубежьем также как не были приняты его учения о "Догмате Искупления" (1926) и "Опыте Христианского Православного Катехизиса" (1924) большинством богословов РПЦЗ того времени, среди которых можно привести такие авторитетные имена как: митр. Анастасий (Грибановский), архиепископы Феофан (Быстров), Серафим (Соболев), Виталий (Максименко), Тихон (Троицкий), Иоанн (Максимович), протопресв. Михаил Помазанский, иером. Серафим (Роуз), архим. Константин (Зайцев), проф. И.М.Андреев и многие другие.

* * *

Таким образом, в Русском Зарубежье «кирилловичи» были крайне непопулярны, а в России, вплоть до конца 80-х годов прошлого столетия, люди даже помышлять не могли о монархии, так как монархические идеи были практически полностью вытравлены из сознания постсоветских граждан под угрозой расстрела или длительного тюремного заключения.

Так откуда же сегодня появились эти столь многочисленные верноподданнические монархические организации в России и столь ожесточенные баталии за царский престол?

Пытаться ответить на этот вопрос – равнозначно тому, чтобы вбивать еще один клин единство и соборность русского народа[18]... Промолчим и мы, как в свое время промолчал Иоанн (Максимович).

Приснопамятный митрополит Лавр на вопрос о возможности возрождения православной монархии в России, со свойственной ему простотой и лаконичностью ответил: «Богу поспешествующу всё возможно. Возрождение русской православной монархии может состояться лишь в том случае, если русский народ осознает необходимость и спасительность для себя именно этой формы правления. Возвращение к монархии должно быть свободным актом волеизъявления самого русского народа»[19].  Об этом же в 1924 году, незадолго до своей смерти писала в письме великому князю Николаю Николаевичу мать Царя-Мученика вдовствовавшая Императрица Мария Федоровна: “Государь Император будет указан Нашими Основными Законами в союзе с Церковью Православной, совместно с Русским Народом”.

Несомненно, что только сам русский народ может ответить на вопрос о форме правления в России и, если это будет монархия, то и на сопутствующий вопрос – с каким царем ему жить. Попытки навязать что-либо несвойственное его духу и национальным традициям,  а тем более царя,  несомненно, обречены на провал. При этом совершенно очевидно, что кем бы не был высший руководитель России, и уж тем более Православный Царь, он должен быть для русского народа, в первую очередь, – неоспоримым духовным авторитетом.

А споры о престолонаследии и о том, кому быть царем, в данной ситуации только заводят решение вопроса в тупик, и вносят дополнительные раздоры в мировосприятие и без того разъединенного русского народа. Они, несомненно, должны быть вынесены за рамки бытовых и уж тем более политических споров, став для начала предметом дискуссий специалистов, которых во всем мире можно пересчитать по пальцам.

В оглавление ТРМ №12

---