И в этих условиях, конечно, возникает вопрос – станем ли мы строить новую Европу и новую Россию на фундаменте взаимопонимания и уважения между великими цивилизационными мирами или будем повторять те чудовищные и катастрофические ошибки и преступления прошлого, которые не раз приводили к кровопролитным конфликтам и самоубийственным войнам. Для нас это особо важно, поскольку речь идет о странах христианского мира. Впрочем, сами европейцы все чаще и не без основания называют западную цивилизацию постхристианской. И это далеко не случайно, ибо на Западе идет масштабный процесс демонтажа и разрушения христианских ценностей: «внешние» святыни – памятники искусства, соборы, центры паломничества – пока сохраняются (хотя христианские доминанты смещаются и уходят в небытие…), а внутренние святыни – верность христианскому учению, почитание отцов церкви – подвергаются разрушению и осмеянию.

        Это происходит в силу многих причин, среди которых – ренессанс ростовщичества, массовое, иступленное поклонение золотому тельцу и поток иноверческой миграции, который захлестнул страны Европы, с головой накрыв европейские культуры. Добавим к этому, что анализ демографической ситуации показывает, что в течение жизни 2-3 поколений произойдут глубинные изменений в этнокультурном и конфессиональном составе многих европейских стран и США (превращение страны из «пропротестантской» в «прокатолическую»).

        Сегодня очень легко предсказать, о чем будут говорить все СМИ и соответственно, о чем будут думать люди в следующем году, через год и через пять лет, причем, предсказать с точностью до месяца, до дня, ибо время циклично и само постоянно напоминает нам о роковых событиях прошлого. А СМИ привязаны к этим событиям, как привязаны животные к зонам кормления: они будут ходить и блуждать вокруг и около важных дат, ибо питаются событиями. Другой вопрос, что они производят на выходе…

        О каких событиях идет речь? Главное – надвигается целый ряд исторических дат, открывающих умственному взору несколько событийных рядов, которые накладываются один на другой. Сегодня очень много говорят о фальсификации истории –  иногда по делу, иногда всуе, потому что понимают под фальсификацией отдельные неправильно или односторонне истолкованные эпизоды, спорные гипотезы и теории, забывая о том, что подлинная школа фальсификации – это примитивизация, тотальное оглупление, когда события рассматриваются вне связи, вне контекста. Сегодня как никогда важно дать людям возможность увидеть историю объемно, высветить глубинные процессы, происходящие у нас и у «новых европейцев». Многие роковые события со страшной очевидностью повторяются из века в век, и каждый раз люди не воспринимают уроков, которые преподносит история.

        А уроки эти оплачиваются такой кровью и такими потерями, что, кажется, надо быть полностью лишенными души и памяти, чтобы не заметить этой исторической связи. Этнокультурная память народа и его национальная самоиндентификация во многом сопряжены с памятью о войнах: великих победах и страшных поражениях.
        Факт остается фактом: отношения России и Европы – это история постоянных войн, побед и поражений… Самое прискорбное заключается в том, что воевали между собой христианские, а иногда и православные, славянские страны. В 2010-2015 годы мы будем отмечать множество дат, связанных с этими событиями. А первый по значимости событийный ряд – 2010-2015 годы. 2010 год – 65-летие победы над фашистской Германией, а 2011 – 70-летие со дня начала Великой Отечественной войны. И далее каждый день до 8 мая 2015 года включительно мы будем вспоминать хронику той войны, которая почти у каждой семьи в России отняла кормильца, а также хронику освободительной миссии России, где каждый день – воистину на вес золота. Ведь именно Россия ценою невиданных жертв вернула независимость, восстановила суверенитеты тех европейских народов и государств, которые сегодня сообща создают единую Европу. Расплачиваются они за этот союз своими суверенитетами…

        На каких идеологических основах, на каких духовных принципах стоится Европейский дом? Это очень важно понять, поскольку конечные цели строительства этого огромного государства, сверхдержавы, а если называть вещи своими именами – империи (или лжеимперии?), которая создается на наших глазах, совершенно никому неизвестны. Неизвестны они и самим европейцам, если, конечно, не сводить цели объединения к созданию более комфортных условий для бизнеса и получению экономических преимуществ в конкурентной борьбе на мировых рынках. Далеко не все хотят задумываться о цене, которую придется заплатить за комфорт и преходящие выгоды (о том, что эти выгоды преходящи свидетельствует сегодняшняя финансовая катастрофа в ЕС). Несколько лет тому назад Папа Римский Павел Иоанн Второй и Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Алексей II одновременно, не сговариваясь друг с другом, обратились к европейцам, занятым обсуждением проекта Основного закона Евросоюза, с просьбой одуматься, поскольку нельзя принимать Конституцию этого сверхмощного политического образования, если в нем не оставлено место для христианства, для христианских ценностей. Особенно об этом говорить, зная, что едва ли не основной новый этнокультурный сегмент Евросоюза – славянские народы.

        К сказанному можно добавить то, что 2010 год – это еще и 90-летие со дня завершения горячей фазы Гражданской войны, разделившей русский народ на два берега, казалось, навсегда. Гражданская война расколола даже саму Русскую Православную Церковь. На этом фоне особым историческим смыслом наполняется события последнего времени и, прежде всего, воссоединение Русской Православной Церкви. Это первый и поистине грандиозный шаг на пути к тому, чтобы холодная Гражданская война, наконец, канула в прошлое. Мы – духовно единый, но разделенный народ, который с трудом и скорбями восстанавливает свое единство. Национальное единство – это ключевой вопрос. А подлинная вершина нашего единения – это история Великой Отечественной войны. Помните, с чего началась война? С обращения к народу, которое прозвучало из уст Сталина – человека, который повинен в массовых репрессиях и, в частности, в истреблении духовенства. «Братья и сестры» – с этими словами обратился он к людям. Даже он понял, что единственно возможный путь к победе начинается с восстановления святынь и коллективной исторической памяти, без которой объединение России было бы немыслимо. Именно тогда вспомнили с уважением и почитанием о героях Отечественной войны 1812 года, хотя до того по приказу вождя взорвали Храм Христа Спасителя, построенный в честь победы в этой войне.

        Всем нам скоро придется детально вспоминать о событиях этой давней войны, ибо второй событийный ряд – 2012-2014 годы – двухсотлетие со дня «Нашествия двунадесяти языков», как раньше называли Великую освободительную миссию России в начале XIX века, Отечественную войну 1812 года. Тогда точно также русские войска платили своей кровью за освобождение европейских государств. Шаг за шагом мы отвоевали победу. Трудно поверить, что кому-то до сих пор не понятно: нашими общими врагами – и России, и самой Европы – были  силы, стремившиеся объединить европейцев против России. Напомню слова Наполеона, который он произнес в беседе с одним из наших дипломатов уже после начала боевых действий: «… теперь, когда вся Европа идет вслед за мной, как вы сможете мне сопротивляться?»

        Мы очень часто забываем, что почти вся Европа тогда легла под идею или, как мы сказали бы теперь, под идеологию некоего европейского политического объединения, первая попытка создания которого и была предпринята Наполеоном. В силу многих обстоятельств и, прежде всего, политических интриг, нежелания учиться на собственных ошибках этот союз стал антироссийским и до сих пор сохраняет в себе эту гибельную для самой Европы направленность. Уже при Наполеоне (во многом, кстати, против его воли) и после его падения Европа превратилась в анти-Россию, а Россия в глазах европейцев – в анти-Европу.

        Были ли тогда у европейцев, в том числе французов и русских, другие пути и возможности выстроить мирные или хотя бы взаимополезные отношения между нашими цивилизациями? Возможно, что и были, хотя, как известно, у истории нет сослагательного наклонения. Правда, я подозреваю, что именно это наклонение и свойственно истории: многие упущенные когда-то исторические возможности как бы консервируются, сохраняются во времени. Главное – не наступать на те же грабли и вовремя, когда наступит схожая ситуация, выбрать разумную стратегию, выгодную России. Именно об этом писал Н.Я. Данилевский в книге с говорящим названием «Горе победителям». Он утверждал, что наша славная в военном, но не в политическом смысле борьба против Наполеона не принесла нам особой пользы, т.к. мы не приобрели ни одного истинного друга и союзника. По его мнению, мы заплатили своей кровью за европейские, но не за российские интересы. Чем не урок?

        Третий событийный ряд – 2012-2013 годы – столетие балканских войн, их хроника. История вновь и вновь дает нам уроки, свидетельствующие о пагубности межцивизационных войн и об особых рисках, связанных с противостоянием между православными государствами. Если вы помните, Первая Балканская война – война коалиции (Балканского союза) Сербии, Болгарии, Черногории и Греции против Турции. Эта война стала прелюдией ко Второй Балканской войне – столкновению коалиции и примкнувшим к ней Турции и Румынии уже против Болгарии. Отсюда вытекают тяжелейшие последствия и для Европы и для России, обернувшиеся в итоге глобальной катастрофой – началом Первой мировой войны, которая, как не без основания считают многие мыслители нашего времени, не закончилась и по сей день, усугубив разделение Европы и России. Многие исследователи приходят к выводу, что и Вторая мировая война – это продолжение Первой в новым историческом контексте, с новыми геополитическими акторами, но на том же театре боевых действий и с еще более чудовищными, уже не поддающимися осмыслению невосполнимыми жертвами для европейцев и россиян.
Поэтому изучать эти событийные ряды требуется синхронизировано. Это нужно и нам, и Евросоюзу. Нам – и молодым, и зрелым людям, далеким от политики, и тем, кто облечен властью, нельзя забывать о великой миссии России и о крови наших отцов, дедов и пращуров, которая была пролита вовсе не за то, чтобы отстроенный Европейский союз в начале третьего тысячелетия превратился в откровенно антироссийскую коалицию.

        На это наслаивается еще один событийный ряд – это 2010-2012 годы – период, когда мы отмечает 400-летие спасения России, ключ к которому – национальное единство, обретенное на краю гибели. Это путь от эпохи семибоярщины, предавшей Россию, к национальному единению. Посмотрите, кругом говорящие названия, кругом история вопиет: «Увидь, услышь!» Да, речь идет о славном походе на Москву народного ополчения под руководством князя Димитрия Пожарского и Козьмы Минина. Чем не уроки? И здесь тоже во главе угла – вопрос об отношении между Россией и Европой, о том, чем закончилась попытка уничтожить стержень России, ее государственность и ее культурообразующую конфессию – православие. Здесь речь идет и о природе национальной измены и сепаратизма, о том, что на пути измены всегда возникает непреодолимая сила межнационального союза и единства народов, считающих Россию своим отечеством. В истории России есть так называемые «точки невозврата». Именно в эти роковые моменты люди, принадлежащие к разных народам и даже к разным вероисповеданиям, объединялись. Они объединялись вокруг русского государства и его культурообразующей конфессии – православия, поскольку понимали: утратив основу основ, мы утратим и политическое целое, и никто не защитит нас.
       
        И конечно, событийный ряд, мимо которого нельзя пройти, – 2013-2017 годы. Речь идет о столетии со дня взлета династии Романовых (в 1913 году с невиданным размахом отмечался 300-летний юбилей Дома Романовых) и о трагическом пути династии к гибели, которая произошла на фоне мировой катастрофы и крушения основных европейских империй.

        Мы не задумываемся, к чему привела Первая мировая война, тем самым не замечаем ее неявных причин и механизмов. А среди целей бойни – сознательное уничтожение самих цивилизационных основ «старого мира», превращение Европы и России в расчищенную «стройплощадку», пригодную для реализации геополитических проектов. Именно в это время ушли в небытие прежние гаранты стабильности – великие империи – Автро-Венгерская, Германская, Российская и Османская, а уже на их руинах стали осуществляться самые циничные за всю историю человечества эксперименты над людьми и народами.

        Говоря о событийных рядах, я перечислил совсем немногое из того, о чем стоило бы помнить. Но сам факт наслоения этих культурных пластов в 2010-2015 годах заставляет заново выстроить систему ценностей и приоритетов.
 
        Без царя – земля вдова: демократы, монархисты и порча

Какое устройство политической системы полезно, а точнее, жизненно необходимо или хотя бы приемлемо для России? Этот вопрос в самой России обычно не обсуждается. Причин тому множество, но назовем две.

Первая известна каждому и заключается в том, что умом Россию не понять… Хотя народ наш умом не обделен, ему просто не с чем свое государство сравнивать. На Запад наша несравненная земля не похожа вовсе, это поймет и незрячий, на Восток – и того меньше, а похоже ли государство наше на самое себя – никому не ведомо. Такая непостижимость русского пути заключается не только в том, что народ наш страдает интеллектуальной дальнозоркостью, даже если это именно так, ибо у нас почти каждый мужичок любую тему легко переводит на глобальные обобщения, как заправский теоретик и прогност (Платоны с Кассандрами отдыхают). И тот же самый человек своих элементарных прав не видит даже в тех редких случаях, когда все права у него в руках, да и в свое собственное завтра не торопится заглянуть. Причина «несравненности» России – и не злой умысел политиков-временщиков и историографов от такой политики, цель которых – навеки замалевать реальную картину под названием «Русь историческая». Все проще и сложней: подлинная непостижимость России в том, что она – не столько государство, сколько особая, не похожая ни на что цивилизация. Назовите ее, как хотите – русской, российской или славянской, все будет верно, но отчасти, поскольку в жесткие рамки коротких определений, она не вмещается, как, впрочем, и в рамки всей мировой истории.

        Вторая причина – продолжение первой. Знать наша – люди, по преимуществу конкретные, прагматики то есть, которым отвлеченные вопросы с рождения не даются. Они искренне думают (если так можно сказать), что власть для того и нужна, чтобы менять ее на деньги по хорошему курсу. Собственно, весь политический курс этим критерием и определяется, и оценивается. И наша «сырьевая игла», то есть модернизация трубопроводов – полное тому подтверждение. Знать потому и знать, что знает: где взять, как взять и у кого. Не осталось накоплений у народа, возьмем у природы. Откуда знати знать, что разменять-то власть всегда можно, да и продать ее оптом (вместе с былым отечеством, похороненным под плитой ельцинской конституции, легитимировавшей раздел), а купить нельзя – ни то, ни другое? Никаких денег не хватит. Успокаивает властителей сумм одно – временная устойчивость методов передачи власти (чем примитивнее, тем лучше, на наш век хватит), а также тот факт, что на верхушке пирамиды все те же узнаваемые лица и – главное – выражения этих лиц. Перестроились и рядами пошли в буржуазное завтра вторые и третьи секретари парткомов, а позднее их восприемники, для которых важны не люди и не идеи даже, и не идеологии, разумеется, а корпоративная спайка у пайки. А уж какие идеи или политические идеологии потребуются, чтобы эта спайка и пайка сохранились – не суть важно.

            До сего дня верность такому курсу не подводила, и речь шла не о пользе для России, а о полезности самой России для какой-нибудь подходящей задачки. В этом – «преемственность» современной власти при всех отличиях, выделяющих обитателей Кремля. Идеологии менялись, как и люди, состоящие при власти, а постановка вопроса оставалась неизменной: «какая Россия полезна для … ?» А «для чего» – дело техники и выбора целей, будь то мировая революция, ради которой не жалко пожертвовать населением, культурами и границами (цивилизационными, государственными, моральными), или мировая либерализация. И здесь та же цена, которая, если присмотреться, и есть главная цель. Эта высшая цель – демонтаж все тех же границ – цивилизационных (мировые «измы» предназначены для демонтажа), государственных («десуверенитизация» эпохи глобализации) и, конечно, моральных (антиклерикализм и тотальная война с христианством в постхристианском «мире»).

            Вместе с тем ценность политики (и политических курсов, и политиков) определяется не курсами валют и не «остаточной стоимостью» власти, а стойкостью народа, его способностью сохранять душу живу. Из этого следует исходить при определении политического устройства. Еще Мишель Монтень, который вслед за Платном объяснял порчу нравов правом молодых изменять установления и порядки, освященные веками, ради самого изобретательства либо приобретательства (а Монтеня даже современники не могли заподозрить в предвзятости при оценке политических укладов и режимов), говорил на сей счет: «Не  только  предположительно,  но  и  на  деле  лучшее  государственное устройство для любого народа – это то,  которое  сохранило  его  как целое. Особенности и основные достоинства этого государственного устройства зависят от породивших его обычаев. Мы всегда с большой охотой сетуем на  условия,  в которых живем. И все же я держусь того мнения, что жаждать власти немногих в государстве, где правит народ, или стремиться в монархическом государстве к иному виду правления – это преступление и безумие». В подтверждение он приводил изречение своего друга Ги Пибрака:

Уклад своей страны обязан ты любить:
Чти короля, когда  он  у  кормила,
Республику, когда в народе сила,
Раз выпало тебе под ними жить.

            Как видим, подход сугубо либеральный и европейский, где принцип верности – не что иное, как лояльность сильному и состоявшемуся. Отличие подобного либерализма от подхода российско-либерального лишь одно – желание сохранить свой народ…

         Но вернемся к вопросу: какой должна быть Россия? С воззрениями либералов на все более-менее ясно. К тому же эту тему автор имел возможность детально обсудить в статье «Политический выбор великороссов» («Трибуна русской мысли», 2007, № 7). Как говорилось в статье, для птенцов либерального гнезда, свитого, как и многие другие идейные гнезда, по преимуществу из колючей проволоки, ответ давно предрешен: «Россия должна быть государством демократического типа» (или типа того…). Для исповедующих другие «измы», как и для тех, кто давно не верит никаким «измам» и «изматикам», непонятно другое: кому Россия должна? Кому и почему? Допустим, правящая верхушка действительно кому-то что-то задолжала – забыла, к примеру, выполнить все обязательства отцов-основателей разделенной и разоренной России по оброку или не приехала вовремя за ярлыками на правление. Но Россия – это не ее правящий слой и даже не садово-окольцованная Москва (садо-Москва).

        Сегодня попробуем подойти к этой теме с другого конца – с монархических позиций, которых, увы, не намного меньше, чем самих монархистов. Впрочем, их не так уж и много в современной России и даже за ее пределами, где гуляют либеральные ветры и доминируют в массовом сознании только те воззрения, которые производятся в  недрах групповой, партийной политики. Позволю себе дать классификацию наиболее типичных «монархических школ», исходя из того, что каждая из них заслуживает уважения. При этом основываться придется не столько на оформленных идеях, закрепленных в монархических и промонархических манифестах и декларациях (идеи могут частично или полностью совпадать), а на мотивации их авторов. Мотивации же не совпадают, хотя судить об этом можно чисто предположительно: в душу не заглянешь. Поэтому классификация останется безымянной, деперсонализированной.

            «Первая школа», которая заслуживает особого уважения, состоит в основном из просто верующих людей, избегающих как идеологических соблазнов, так и еще более опасных соблазнов богословских, теологических. Для них, любящих слово Божье, но не дерзающих слишком далеко уходить в толкованиях от святоотеческого начала, действительно все предельно просто, ибо все в руцех Его. Воистину, лучше преподобного Серафима Саровского не скажешь: «Зри, где просто, там и ангелов по сто, Где же мудрено, там нет ни одного». Если Господь установил власть монаршую как образец иерархии, то и не нам судить, можно ли создать власть более совершенную.

            Один старец (не буду называть его доброго имени, но помню его урок), которого попросили оценить некий образовательный проект с научно-богословским уклоном, ответил просто: «Возьмите книгу басен Ивана Крылова (дело было в библиотеке) и откройте его басню «Водолазы», да и прочтите. В ней все сказано». В басне этой царь, разуверившийся в сановниках и ученых, просит пустынника с седою бородой решить спор о пользе и вреде наук. Мудрец отвечает простой притчей об индийском рыбаке, оставившем по смерти троих сыновей, которые «кормились от сетей» и «ремесло отцовско ненавидя, Брать дань богатее задумали с морей, Не рыбой, — жемчугами».

Однако ж был успех различен всех троих:
Один, ленивее других,
Всегда по берегу скитался;
Он даже не хотел ни ног мочить своих
И жемчугу того лишь дожидался,
Что выбросит к нему волной:
А с леностью такой
Едва-едва питался.
Другой,
Трудов нимало не жалея,
И выбирать умея
Себе по силе глубину,
Богатых жемчугов нырял искать по дну:
И жил, всечасно богатея.
Но третий, алчностью к сокровищам томим,
Так рассуждал с собой самим:
«Хоть жемчуг находить близ берега и можно,
Но, кажется, каких сокровищ ждать не должно,
 Когда бы удалося мне
Достать морское дно на самой глубине?»
Сей мыслию пленясь, безумец вскоре
В открытое пустился море,
И, выбрав, где была чернее глубина,
В пучину кинулся; но, поглощенный ею,
За дерзость, не доставши дна,
Он жизнью заплатил своею.
«О, царь!» примолвил тут мудрец:
«Хотя в ученьи зрим мы многих благ причину,
Но дерзкий ум находит в нем пучину
И свой погибельный конец,
Лишь с разницею тою
Что часто в гибель он других влечет с собою».

            Как видим, умеренность в суждениях не вредит полноте веры и делу, которому служишь. Все другие «школы» могут быть просто названы, ибо они существуют, всем знакомы и имеют право быть.

   «Вторая школа» – люди, действительно радеющие не только о себе, но прежде себя помнящие о державе, о ее народах, о своих детях. Государственники на Руси не перевелись, поскольку это свойство закрепилось на уровне генетики. Государственники, как бы они себя ни называли – демократами или социалистами, коммунистами или консерваторами (слово-то подходящее, но засалено руками ряженых), верующими или атеистами, почти всегда остаются сами собой. Государственники – скрытые или явные, знающие или не знающие – все они почти обязательно монархисты «по интенции». Они так направлены не извне, а изнутри, и по одной той причине, что в них коллективная память оживает, хотя и фрагментарно, временами отходит от летаргического сна даже против их воли и наперекор убеждениям. Поэтому государственники на особом счету у канцелярий, ответственных за покой нынешнего государственного устройства. С ними, государственниками, надо считаться и договариваться, подыскивая для каждой модели политического устройства форму, хотя бы немного напоминающую самодержавие: если социализм, то с настоящим и стоящим вождем, если республику, то президентскую, без дураков, если демократию, то суверенно-сузеренную, не иначе.  

«Третья школа» – те, кого мы назвали знатью, озабоченной на определенном витке становления олигархической системы поиском более совершенных механизмов гарантированной передачи власти (финансовой, политической, финансово-политической) по наследству, которое прикопилось. Правда, наследство в этом случае понимается новыми узкими предельно узко, без русской широты, – как накопленные средства и сами наследнички, ожидающие своего часа. Восстановление монархии для них – дело времени и денег. В конце концов, они имеют и право (которое сами писали), и некоторое основание так рассуждать. Плохо не то, что они ищут свою монархию и своих престолонаследников (престолоблюстителей), а другое: для них и хоругви – инструменты, и иконы – вложения…

«Четвертая школа» – просто ищущие выхода или входа (в какое-то завтра), ждущие вождя или кумира, хоть на час. Племя таких людей многочисленно, вера их сильна, хотя вера эта на час: если не найдут сегодня царя, то уже завтра обрящут и свою нишу в жизни, и свою идею или даже идеологию (к примеру, националистическую, интернационалистическую или национально-интернациональную), на чем и успокоятся. Как говорится, «на свете счастья нет, но есть покой и воля». С таким монархистами любая умная власть при желании и необходимости компромисс найдет. А не будет желания, пусть живут, занимая опасную политическую нишу, которая в этом случае остается под присмотром потенциальных союзников.

«Пятая школа» – претенденты (не обязательно в монархи, но в графья и постельничие – обязательно, а там «жизнь покажет»). Если об этих людях говорить без иронии, то среди них действительно встречаются те немногие, в ком живо понимание служения и предназначения. Будут ли избранные избраны – не нам судить, на то воля Божья.

«Шестая школа» – схематики-аналитики, в том числе и блестяще образованные люди (умницы и умники), которые действительно знают и понимают мировую историю, а некоторые даже видят, чувствуют новые тренды и важнейший среди них – глобальную тенденцию по восстановлению монархий как единственно эффективного инструмента, способного приостановить маховик саморазрушающейся и все крушащей глобализации. Да, многие из этих умников рассматривают, прикладывают к России тот или иной вариант монархического устройства, в том числе и варианты, не знакомые из нашей истории. Без таких людей, какими бы ограниченными они ни казались, не обойтись.

«Седьмая школа» – играющие  на политической бирже. Они часто крутятся вокруг аналитиков (шестой школы) и просто делают ставки, которые растут или падают. В политике такое племя чувствует себя вполне уверенно. И монархисты из них при случае будут самые что ни на есть монархические. Они придутся ко Двору, если не ошибутся в расчетах.

«Восьмая школа» – политтехнологи, особый подразряд играющих профи (играющих иногда по крупному). Они готовы под ключ подготовить, обосновать и упаковать проект монархии, а также (параллельно) – столь же основательный проект очередной революции или контр-контрреволюции. В новой империи, если она состоится, или в новой контрреволюционной Утопии, если придется все же заменить нынешнюю, эти люди тоже займут заслуженное место – или в Аппартате, или на виселице, или в психушке, в которую они превращают историю.

«Девятая школа» – прилипалы, надежные партнеры и соратники, если находят свое место при большой политической «акуле». Монархизм – явление вечное и масштабное, живучее и грозное, когда оживает. Поэтому иногда среди прилипал встречаются воистину преданные особи, которые другого хозяина не знают и знать не хотят, а потому заслуживают если не уважения (на него они и не рассчитывают), то признания их роли и права на сосу-ществование.

«Десятая школа» – «одноидейные монархисты», доктринеры (какая идея в их сознание упала, та и проросла). Среди доктринеров – авторов доктрин, учителей и лжеучителей, а также адептов – слишком много внутренней вражды и недоверия, поскольку, во-первых, сами монархические политические доктрины весьма отличны одна от другой, а, во-вторых, они по-разному укладываются в головах доктринеров. Так что доктринеры – не лучшие союзники, да и ко Двору вряд ли придутся.

Впрочем, за многообразием доктрин скрывается подлинное многообразие форм  монархического устройства. Не следует, видимо, забывать, что даже реальная монархия – это институционализированная («материализовавшаяся» в виде институционального факта) политическая идея, иногда имеющая зрелую «родовую форму» – конкретной философско-политической и правовой теории. Кроме того, сам монархический строй или его идея – это всегда политический проект, призванный освоить и «приватизировать» будущее. Люди, верящие в монархию, не всегда учитывают, что проектное начало, заключенное в идеях, может быть сильнее самих идей, чистотой которых при определенных условиях жертвуют в процессе становления институтов монархии. Конституционализм и монархизм, как известно, – не только антиподы, но и строительный материал для становления или укрепления монархических режимов.

Не пытаясь дать полную классификацию «монархических школ» на основании столь ненадежного критерия, как мотивация, следует хотя бы упомянуть о воистину бесчисленных вариациях и типажах, совмещающих в себе две или некое множество всевозможных схем. Монархист может быть одновременно, к примеру, и смиренным верующим, и проектировщиком, конструктором, и доктринером…

При этом следует признать, что все мы испорчены «проектным мышлением», поскольку не забываем о себе, грешных. Здесь – постоянный источник порчи идей и людей. Даже щепотка власти, зажатая в крохотном кулачке ребенка (а его власть над родителями бывает временами почти безграничной), становится подлинной властью, реальной силой только тогда, когда тот, кто ее в своем кулачке прячет, сам стал чьим-то проектом. В данном случае – проектом своих родителей, которые часто видят в своих чадах либо себя несбывшегося, либо дар небес. То же самое, но уже в гротескном варианте происходит и с людьми, вкусившими от власти, но полагающими, что именно власть делает всех прочих людей, народы, собственную страну – их собственными проектами: как поверну, так и лягут. Монархисты и даже монархи – те же люди (иногда умнее и чище, а иногда глупее и хуже прочих), и ничто человеческое им не чуждо.

 
Иерархия без иерархов: символы власти, обличья безвластия

Златотканая парча относится к видимым украшениям, которые служат «отпечатками невидимого благолепия», символами иерархии, да и самой идеи политической и духовной власти, высшим образцом которой для многих поколений наших богобоязненных предков была власть монаршая. Не потому челядь не в царских одеждах ходила, что у нее не было золота на дорогое шитье и позументы (челядь-то эта не простая, а монаршая, то есть богачи богачей, которые своих господ куда бойчей) а потому, что у них страх не был потерян, страх перед своим господином. А страх такого рода – та же любовь, что иногда, правда, страшнее вражды, окружающей любого носителя высшей власти – и вождя, достойного венца, и вождя, достойного кнута.

Парча отличает, внутренняя порча обличает. Лучше других говорил об этом «маршакизированный» Роберт Бернс:

При всем при том,
            При всем при том,
            Хоть весь он в позументах, -
            Бревно останется бревном
            И в орденах, и в лентах!
            Король лакея своего
            Назначит генералом,
            Но он не может никого
            Назначить честным малым.

 Зададим себе три простых вопроса, связанных между собой. Первый: как мы представляем себе иерархию, когда говорим о земной власти и, прежде всего, о власти государственной? Второй: что первично, а что вторично – власть или иерархия? (И действительно, то ли власть воспроизводит иерархию, то ли сама иерархия наделяет властью людей и группы, обладающие набором необходимых качеств?) И третий вопрос: какие образы символизируют иерархичность самой власти – властная вертикаль (символ устойчивости, столь желанной для любого режима, но особенно – режима неустойчивого), многоступенчатая пирамида (идеализированный эталон системы, которая построена на века и не нуждается в постоянной демонстрации властной вертикали, а тем более в ее «восстановлении») или Вавилонская башня (библейский прообраз мирового единодержавия, которая с новой энергией строится в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова?

А то, что она строится, сомнений не вызывает, как и другой очевидный факт: если «демократическая вертикаль» легко, органично и почти не заметно преображалась и преображается на наших глазах в «башню», то монархия для подобного смелого конструкта подходила менее всего, особенно, когда речь шла о российской монархии. Не случайно именно она воспринималась как главное препятствие для любых геополитических проектов «под ключ». Отсюда – лютая ненависть бесчисленных врагов (а друзья у России все те же – армия и флот). Но здесь же скрыта и метаисторическая миссия России – как цивилизационной силы, способной обуздать мировое единодержавие.

Возможно, вопросы эти воспринимаются как сугубо отвлеченные, далекие от политической конкретики. Но ответы на них, напротив, помогут прояснить не только некоторые факты политической истории, но и ту глубинную мотивацию, которая скрыта иногда от нас самих, когда мы рассуждаем о монархиях, демократиях, монархиях-демократиях и прочих формах правления, коим нет числа, а иногда и названия. Именно здесь – в мотивации – прячется причина ограниченности наших представлений о природе власти: мы либо забываем (не хотим помнить), либо страшимся спросить себя о том, кто скрывается под личиной власти и что стоит за всеми известными миру способами правления. Нам не дано этого знать, но нас утешает вера, что всякая власть от Бога – даже власть попущенная[1]. Впрочем, знаем мы и другое: «строг суд над начальствующими» (Прем. Сол.6:5) и «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян.5:29).

Итак, вопрос первый: что представляет собой иерархия в ее сугубо «рукотворном» исполнении, если ее создателям – самопровозглашенным элитам или даже политическим вождям и званым менеджерам от политики – некогда оглядываться на Небо? Они лишены этой возможности, поскольку натренированы смотреть сверху вниз. Не могут они при всем желании ни на миг потерять из поля зрения «социальные низы», непредсказуемые и склонные к неповиновению. Если основа и смысл такой иерархии – власть ради власти, удержание ради держания, а не державы, то эта иерархия напоминает перевернутую чашу, а вместо державы остается одно пустое социальное дно (иерархия – дном кверху). Отсюда – хроническое недержание земель, людей, да и самой власти. Возможно, в такой перевернутой иерархии (перевернутая система ценностей) и было когда-то живое вино, продуктивные идеи или энергия масс, к примеру, да оно ушло в песок. И чаша-то пуста…

Поэтому всякая земная власть, по своему произволу рождающая и воспроизводящая  иерархию, – власть пусть и вполне реальная, но пустая, обезличенная. Обезличена она даже тогда, когда толпа обожает (в прямом смысле того слова) своих кумиров-вождей и наделяет их воистину ничем и никем не ограниченными правами, а также талантами и славой. Дело в том, что кумир, даже когда он сам готов к служению во благо отечеству, как он его понимает, – не живой человек, а всего лишь «репутационный пузырь» или того хуже – самопровозглашенный наместник некоего божества (чаще всего – мамоны), то есть иллюзорная личность с иллюзорной властью и иллюзорной легитимностью. И здесь не суть важно – избран ли кумир на площади или в кругу избранных, рожден ли он без имени или сам рожден избранным (наследственная власть, сословные связи, клановые корневища, прочие ветви и сучья власти). Важно другое: нельзя служить Богу и мамоне, ибо в идолослужении любая форма доминирования и подчинения демонстрирует низость власти, даже если это верховная власть. Причем «низкое» начало высокой власти – не обязательно «подлое происхождение» или низкие побуждения – будь то зависть, корысть и страсти, но обязательно – необоримый искус, неутолимая жажда властвовать и стадная готовность подчиняться.

Впрочем, низкое происхождение иерархии такого рода с наибольшей очевидностью проявляется, конечно, в случае демократического волеизъявления: выбирая меньшее зло, мы «добровольно» выбираем зло, тем самым удваивая, удесятеряя его силу. Поэтому трудно не согласиться с выводом либеральных теоретиков о том, что именно «демократия как политическая идеология позволила иерархическим структурам существовать под своим знаменем», демонстрируя миру, «что не всякая власть исходит сверху» (Крамер Дж., Олстед Д. «Маски авторитарности: очерки о гуру»). Все это верно, как и то, что главная забота народных избранников (иерархия без иерархов!) – контроль и еще раз контроль за поведением масс, а также вовлечение в этот процесс представителей масс, что на порядок повышает эффективность наблюдения. Как писал Ленин, не без основания причислявший себя к подлинным демократам (его логика проста: подлинная демократия обходится без посредников, но не выживает без единоличной диктатуры), такой контроль – одна из основных мер революционно-демократического осуществления власти, которую царизм потому и «ограничивал, искусственно стеснял», что «боялся объединения населения».

Л.А. Тихомиров, сопоставляя монархию и диктатуру, четко противопоставил монархию и цезаризм. Он пришел, как известно, к выводу о том, что диктатура «есть власть делегированная, власть народа или аристократии, лишь переданная одному лицу», а цезаризм имеет только внешность, обличие монархии, но «по существу представляет лишь сосредоточение в одном лице всех властей народа, будучи бессрочной или даже увековеченной диктатурой».

Как видим, отвечая на первый вопрос, мы частично ответили и на второй – кто кого порождает – власть иерархию или иерархия – власть? К сказанному следует добавить, что четкая постановка этого вопроса сразу отделяет последовательного атеиста от человека верующего, которого не надо убеждать, что земные иерархии имеют высшее оправдание, когда уподобляются Иерархии горней, ее божественной красоте. Только в этом случае само понятие «иерархия» возвращает себе исконный смысл – «священное правление» и «священный правитель». Как писал о церкви Дионисий Ареопагит, названный во Франции, где он принял мученическую кончину, «вождем и защитником монархии», святейшая наша Иерархия (церковь Христова) образована «по подобию премирных небесных Чинов». А эти невещественные Чины «представлены в различных вещественных образах и уподобительных изображениях, с тою целию, чтобы мы, по мере сил наших, от священнейших изображений восходили к тому, что ими означается, – к простому и не имеющему никакого чувственного образа». Надо ли после этого доказывать, что монархия, как и церковь, – это земной символ небесной иерархии, а царская власть в этом случае (только в этом!) – идеал власти политической.

Теперь можно прейти к третьему вопросу – о  символах власти (вертикаль, пирамида, Вавилонская башня). Вопрос не вызывает большого затруднения, поскольку известно, что конструкции с «вертикалями» и «горизонталями» – из арсенала изобретателей и конструкторов «нового мира», а пирамида – древний символ монаршей власти, основанием которой служит земля, а вершина достигает Неба. Институт монархии не может быть соединен (до пришествия антихриста) с безумием так называемого однополярного мира, который упорно возводится на глобальной стройплощадке, зачищенной от всего, что мешало реализации великих идей и проектов – либо либеральных, либо коммунистических, либо нацистских. А мешали «торжеству разума» (больного разума, антихриста) именно династические формы правления, которые не могли адаптироваться к поступательной смене «кратий».

Однополярный мир не намного лучше войны, поскольку делает неизбежной мировую бойню. Сегодня уже не так трудно увидеть через линзу времени первопричину мировых войн, начиная с Первой мировой, похоронившей великие империи – и Германскую, и Австро-Венгерскую, и Османскую, и, разумеется, главного врага «однополярности» – империю Российскую, ставшую объектом общей лютой ненависти всех строителей «измов». Первопричина – совпадение интересов и либералов, и коммунистов, в представлении которых мировое зло – высшая иерархия, где нет места низости, требующей поклонения. Отсюда – их необоримое и совместное желание выжечь и монархии, и церковь. Так антиподы дополняют друг друга.

Само это словечко «однополярность» указывает и на противоестественность происходящего (один-единственный полюс – нонсенс), и на политический инстинкт тех, кто повторяет бессмыслицу, как будто не замечая, что этот примитивный эвфемизм призван скрыть главное – хорошо организованную борьбу с цивилизационным многообразием. На этом фоне и другие свидетельства проявляются из тумана спокойного незнания: глобальная власть уже «отменяет» языки по всей планете, сливая народы в «новую общность» (перевернутая чаша пуста). От 60 до 90% языков, а, следовательно, и народов, обречены на полное исчезновение на памяти всего двух-трех поколений. Наступающая моноцивилизация сталкивает обреченные к берегу Леты, за которым – небытие. В некоторых ведущих европейских университетах – носителях национальных культур – уже до 70% курсов читается не на родных языках, а на испорченном английском. При этом никто из лидеров ведущих государств об этом даже не упоминает. 

***

В заключение полезно вспомнить интерпретацию монархизма и конституционализма, предложенную Н.Я. Данилевским. Он подходил к проблеме с учетом политического, социокультурного и исторического контекстов, демонстрируя при этом методологический потенциал теории культурно-исторических типов (цивилизаций). По мнению Данилевского, причина того, что «конституционализм на английский лад» выдается за явление общечеловеческое, как и религиозный индифферентизм или государственный атеизм, а монархический феодализм – за явление национальное (национально-германское), объясняется «неверностью исторического взгляда, смешивающего Европу с человечеством, а ступени развития с культурно-историческими типами».  

Если Запад осознает себя как венец комфортного эволюционно-цивилизационного развития, сдавая в кунсткамеры не только последние монаршие венцы и святыни пращуров, но и бесценные, оплаченные кровью героев суверенитеты – древние ключи от своих национальных крепостей-демократий, то это его выбор, право и стезя. Перефразируя известную присказку, можно заключить: каков венец – таков и конец. Но чем ближе конец, тем яснее перспектива: чтобы все жили по планке, к которой привыкли янки, человечеству потребуется в ближайшие сто лет выпотрошить не одну Землю, а пять-шесть планет такого класса. Но их нет поблизости. Поблизости Россия...

Та цель, которая оправдывает средства, может быть высокой или низкой (самая низкая из всех – оттолкнуть и ограбить Россию, идущую на встречу с «мировой цивилизацией»), но и такая цель не должна быть абсолютной глупостью. Уроки Истории надо помнить, но не надо повторять, поскольку это очень дорогие уроки с почасовой оплатой. Король не должен оставаться голым, если взрослые люди вслед за ребенком уже увидели неприглядную реальность и не смогут молчать даже из чувства политкорректности. Естественной реакцией на затянувшийся самообман и леденящую безликость «однополярников» будет глобальная эпоха мировой Реставрации – коллективной памяти народов и национальных культур, в том числе политических культур, институтов и традиций. Эта Реставрация коснется и России, поскольку мы любим подражать даже тем, кто учился у нас. Почва и ресурсы у нас есть.

Еще Альфред Нетман писал, что реставрация – «не только возвращение трона, … но и рук – к полю, возвращение отдыха телу, активности – духу, безопасности – интересам и согласия – миру». Этот список великих добродетелей и традиций, которые ждут возвращения, можно продолжить, не забыв о возвращении чувства красоты, которое не вредит не одному искусству, в том числе искусству политики. Об этом лучше других сказал Ф.И. Тютчев:  

Воспой и силой сладкогласья
Разнежь, растрогай, преврати
Друзей холодных самовластья
В друзей добра и красоты! 

Но граждан не смущай покою
И блеска не мрачи венца,
Певец! Под царскою парчою
Своей волшебною струною
Смягчай, а не тревожь сердца!