Александр Николаевич АРЦИБАШЕВ
Заслуженный работник культуры РФ, Председатель общественного Совета по возрождению деревень при Всемирном Русском Народном Соборе, Сопредседатель Союза Писателей России, Свердловская область
Вверх по Нейве-реке
(из дневника писателя)
По пути в Невьянскую слободу остановились у кромки пшеничного поля. Изумрудные стебли озими перемежались с подпаленными проплешинами на взлобках, где солнце, жгло особенно яро; трещины в земле зловещими зигзагами расползались во все стороны, оголяя и без того страдающие от жары корни растений. В знойном мареве с колосьев мгновенно испарялись капельки влаги от ночной росы. Два месяца без дождей...
Иван Александрович Пырин вышел из машины, сорвал соломинку и просунул в щель:
– Смотрите, как разорвало междурядья, – три ладони в глубь... Что тут соберешь? Столько сил и средств ушло на посевную! Вспахали, подкормили всходы, обработали гербицидами... Наполнение колоса-то хорошее, зерно в наливе. Надо бы дождичка, но Господу не прикажешь. Еще недельку, другую вот так пожарит и подсчитывай убытки...
Он говорил спокойно, но во взгляде сквозила тоска. За ним две сотни крестьян, для которых эта земля воистину кормилица. В колхозе "Пламя" (по-новому сельскохозяйственно-производственном кооперативе), которым руководит Пырин, около четырех тысяч гектаров пашни, 1200 голов крупного рогатого скота, в том числе 530 коров. В Алапаевском районе это хозяйство считается одним из справных. Земля ухожена, каждый год развозят по полям много навоза с ферм, как делали исстари деды. Породистое стадо: в среднем надой молока на корову под шесть тысяч литров. Продают племенных телочек черно-пестрой породы. Доход хоть и не особо велик, но все-таки "живые" деньги. Они нужны каждый божий день.
Познакомился с Иваном Александровичем два года назад, когда приезжал в Алапаевск также вот, в сенокосную пору, чтобы прояснить ситуацию с катастрофически убывающим поголовьем коров. За двадцать лет демократических "реформ" в целом по стране в коллективных хозяйствах перевели тринадцать миллионов буренок. Это непостижимо! Ныне вроде бы спохватились, выделяются огромные средства на развитие животноводства, но коров как резали, так и продолжают резать. Есть над чем задуматься. Всесильное лобби, контролирующее импорт продовольствия в 40 миллиардов долларов, не дремлет: диспаритет цен душит деревню. Зерно, мясо, молоко крестьянам приходится отдавать, по сути, за бесценок.
Давний разговор с Пыриным остался в памяти. Тогда не удалось съездить в Невьянскую слободу. Иван Александрович разложил проблемы деревни, что называется, по полочкам. Понравилось его стремление изменить положение дел к лучшему. Оказывается, даже в жестких условиях рынка можно хозяйствовать эффективно, если наладить добрые отношения с партнерами. Палочкой-выручалочкой для СХПК "Пламя", как и других хозяйств района, стал, в частности, Кушвинский молокоперерабатывающий завод, который работает исключительно на натуральном сырье. Продукция с названием "Молочная Благодать" идет "с колес", пользуется большим спросом на Северном Урале. Помнится, в 2008 году кушвинцы перерабатывали в сутки 100 тонн молока. В начале этого лета позвонил директору завода Юрию Александровичу Жукову:
– Ну что, не подмяли конкуренты?
– Пока держимся. Увеличили объем закупок молока до ста семидесяти тонн в день, – сказал Жуков. – Значительно расширили круг поставщиков сырья: Алапаевский, Ирбитский, Серовский, Пригородный, другие районы. Разворачиваются фермеры, владельцы личных подворий. Даем им деньги на развитие в счет поставок сырья. Сами берем кредиты в банке, поскольку есть что заложить. А вот у хозяйств с залоговой базой туговато... Предпочитаем работать самостоятельно – без вхождения в состав крупных молочных компаний...
– По какой цене сейчас принимаете молоко?
– В зависимости от качества. В среднем – двенадцать рублей за килограмм. Причем, как зимой, так и летом. От "сезонности" ушли. Это не устраивало крестьян. Нельзя подрубать сук, на котором сидишь...
Нынешняя жесточайшая засуха, поразившая более трети регионов России, заставила лишний раз призадуматься: как же все-таки нам обустроить деревню? Полумеры ни к чему не привели. Импорт продовольствия продолжает расти, при том, что инвестиции в агропромышленный комплекс все солиднее и солиднее. Увы, до земли деньги не доходят. Опора на крупный бизнес не оправдала себя. Если сказать прямо, то новоявленные латифундисты просто паразитируют на земле, увеличивая баснословные капиталы за счет казны. А крестьяне брошены на произвол судьбы.
Исполнилось сто лет со дня начала реформ Петра Аркадьевича Столыпина. Главной его целью было посадить крестьянина на землю. В 1913 году объем намолоченного зерна в России превышал 86 миллионов тонн. Подчеркну: в амбарном весе. То есть, зернышко к зернышку. О каких рекордных урожаях толкуем? Качественного зерна, годного для хлебопечения, всего 15–20 процентов. Это говорит о неблагополучном положении дел в зерновой отрасли. А что соберем этой осенью? Неизвестно. В Центральном Черноземье крестьяне с горечью рассказывали мне, что ежегодно новые хозяева приглашают на жатву турок вместе с комбайнами. Неужели это выгоднее? Сомневаюсь.
В Свердловской области засуха затронула часть районов. В предгорьях травостой неплохой. Поинтересовался у заместителя министра сельского хозяйства и продовольствия Михаила Копытова:
– Обращались за помощью соседи?
– Звонили из Башкирии, Челябинской области, – сказал Михаил Иванович. – Дали адреса, где можно накосить сена, но пока никто не приезжал...
– Сами-то сколько кормов заготовили?
– Треть от потребности. Обычно выручал второй укос. Нынче трава вряд ли успеет отрасти. Особенно подсушило Красноуфимский, Артинский, Ачитский, Нижне-Сергинский, Сысертский районы, на восточном склоне Уральского хребта положение получше. Надеемся припасти в среднем на корову не менее двадцати – двадцати пяти центнеров сена и сенажа.
– А с зерном что?
– Под пшеницей, ячменем, рожью – четыреста шестьдесят тысяч гектаров. В прошлом году намолотили около семисот тысяч тонн. Потребность – вдвое больше. Птицефабрики уже сейчас пополняют запасы, пока цены на зерно не подскочили. Тоже самое и свиноводы. Однозначно: зимовка будет сложной...
Заглянул в статистический справочник. За 2009 год поголовье крупного рогатого скота на Среднем Урале сократилось с 284,3 тысячи до 268,2. Минус шестнадцать тысяч. В том числе – семь тысяч коров. Их осталось всего 118 тысяч. Для сравнения: век назад здесь было 750 тысяч КРС. Коров – 384 тысячи. Вот какой разрыв!
...По обе стороны Режевского тракта сосновые боры. Обычно в межень лета на обочинах много торговцев дарами природы: черникой, малиной, смородиной, грибами. Нынче с лесной снедью туго, а значит, нет и приработка у селян.
Прослышав про нехватку кормов в Татарии, Башкирии, Челябинской области, местные фермеры торопятся обкосить все ложбинки, берега речек. На сене можно неплохо заработать. То тут, то там – стожки, копешки, рулоны.
От Екатеринбурга до села Невьянского двести верст. Ехали с Пыриным и толковали о крестьянском житье-бытье.
– В городе охотно молочко пьют, но не ведают, каким трудом оно дается, – сетовал Иван Александрович. – Зимой морозы так пробрали силосные траншеи, что верхний слой пришлось разрезать бензопилами. Немало кормов пропало. Коровам было зябко. Перепады температур сказывались на надоях. Теперь сушь одолела. Каково в раскаленной кабине трактористу трястись с утра до позднего вечера! Но народ понимает: упустишь время в страду – зимой придется тяжко. Потому не ропщут, работают на совесть...
Разговор прервал телефонный звонок. Лицо директора помрачнело. Речь шла о нехватке горючего. Закончив говорить с нефтебазой, Пырин сокрушенно мотнул головой:
– Ну вот опять чехарда на заправках. Вроде бы сделали добрый жест – снизили на десять процентов цены на бензин и дизтопливо на период уборочной. А что вышло на деле? Установили месячные лимиты: не успел выбрать – заявки аннулируют. Требуется масса согласований. Дня не хватит, чтобы разгрести все проблемы. Затеяли нынче строительство нового скотного двора на двести коров. Стройматериалы, оборудование – все дорого. Вот и думаю: "Вытянем ли?" Слышал, в Тюменской области возвращают хозяйствам до восьмидесяти процентов затрат. У нас про это – молчок. Казалось бы одно государство... Вообще, в лице крестьянина видят не сельхозтоваропроизводителя, а исключительно налогоплательщика: доят и доят без конца. Такой пример. Полвека берем воду из родника. Вдруг нагрянул Роспотребнадзор: срочно сделать проект санитарно-защитной зоны. Стоит документация триста шестьдесят тысяч рублей. Пришлось заплатить. А что изменилось? Да ничего. Как брали воду так и берем... Или вот экологи чего придумали – заставили составлять паспорта на отходы производства. А их десятки видов: от старых аккумуляторов и фильтров – до обыкновенных валенок и ветоши. За каждый паспорт выложи двенадцать тысяч! Опять набегает кругленькая сумма. Да еще смотайся в Екатеринбург с томами бумаг, чтобы их утвердить. Весной приехал инспектор Ростехнадзора проводить техосмотр. У грузовика ширина бортов оказалась на пять сантиметров больше – раздались от перевозки тяжелых грузов. Что вы думаете? Выписали штраф на две тысячи рублей...
Меж тем и на Урале потихоньку скупают у крестьян земельные паи. Например бывший колхоз "Деево" оказался под "крышей" владельцев Екатеринбургского завода медицинского оборудования. В "Арамашево" одно время хозяйничала фирма "Стиль-Профи". Построили теплицу для выращивания роз, но дело не пошло. Продали с долгами в семнадцать миллионов рублей. Одному из банков. Скот пустили под нож. Поля засорены овсюгом. Три года назад у арамашевцев покупали пай в шесть гектаров за девяносто тысяч рублей, нынче в колхозе имени Ленина отдают втрое дешевле – лишь бы выручить хоть какие-то деньги.
Как дальше думают жить? Огромные пространства в зарослях кипрея, донника, таволги, пырея...
Остановились в старинном селе Коптелово. Здесь Кушвинский молокозавод построил приемный пункт, куда приносят излишки молока частники. В некоторых дворах по две – три коровы. Рядом в кирпичном доме бывшего купца Торопова, краеведческий музей. Чего только не натащили: телеги, сани, сохи, плуги, веялки, крупорушки, бадьи, самовары, ткацкие станы, косы, серпы, утюги, граммофоны...
Заведующий музеем, краевед Леонид Федорович Русаков охотно согласился показать коллекцию крестьянской утвари, но прежде повел к избушке, от которой берет начало родник с исключительно чистой водой, – стекающей в деревянный желоб. Подставил ладони, попробовал водицы. До чего же вкусна!
Село основали в семнадцатом веке казаки. Следом пришли крестьяне. Занялись хлебопашеством. Строились тогда основательно. Сохранилось подворье некой бабы Кати. Избе - аж триста лет! Сейчас сюда водят экскурсии. Заглянул внутрь. Низкая притолока, широкие палати, русская печь с лежанкой, скамейки вдоль стен, детская зыбка на жердочке... Городские ребята с интересом слушают экскурсовода Галину Кирилловну Кокшарову. Она – потомок местных вогуличей, живших на Урале еще до прихода Ермака. Увлеченно рассказывала о крестьянском быте. Помимо пшеницы, ржи, овса, ячменя, гороха, раньше тут сеяли еще и коноплю, хмель, лён. Собирали дикий мёд, драли лыко, ткали мочальные рогожи и попоны, плели веревки. В бабушкиных сундуках отыскались расшитые свадебные полотенца, сарафаны, платки. Примечательно, что в старину использовали при шитье всего два цвета: черный и красный. Как олицетворение жизни и смерти... Все было продумано до мелочей. Скажем, телеги делали только одного размера, на шляпке каждого кованного гвоздя кузнец ставил свое клеймо. Были искусные бондари, шорники, сундучники, шерстобиты, скорняки...
Русаков подвел к метровой иконе, висевшей на стене. На черных выщербленных плахах едва проступал лик Богородицы с младенцем.
– Нашли полвека назад у берега реки Реж, – тяжко вздохнул Леонид Федорович. – Это "Знамение" Невьянской школы иконописи. Откуда приплыла? Неведомо. Вероятней всего – из какой-то верхней деревни. К сожалению, в Коптелове церковь Вознесения Господня в полуразрушенном состоянии. При Хрущеве пробовали ее взорвать, но стены выдержали. На восстановление Храма нужны немалые средства. Вот где место иконе...
Невьянской слободе почти четыре века. По царскому указу здешние земли были отведены крестьянам для хлебопашества еще в 1619 году. Места живописнейшие! В полуверсте от села реки Нейва и Реж сливаются, дальше течет Ница. Крутые берега, заросли краснотала, песчаные отмели. Много рыбы: чебак, окунь, налим, щука, карась, судак, нельма...
Пырин родом из деревни Бабиновой, что вверх по Нейве. Почему-то решил свозить туда, хотя поселения давно нет. Без труда нашел место, где стоял родной дом. Подворье заросло крапивой. Постоял молча с минуту и, вздохнув, обронил:
– Чего бы тут не жить? Плодородные земли, лес, река. Построили бы в свое время дорогу, и народ не разбежался бы. Отец, Александр Терентьевич, и мать, Лидия Васильевна, всю жизнь проработали в колхозе. На старости пришлось перебраться в Невьянское. Живут в своем доме, выращивают картофель, овощи. Конечно, жалеют, что уехали со старого места. Смотрите, какое приволье! Нас у родителей было пятеро. Не считали себя обделенными судьбой. Бегали в школу за восемь километров - и ничего!
– Таких деревень по России десятки тысяч, – заметил я, – Миллионы гектаров пашни в запустении.
– То-то и оно, что крестьяне оказались лишними в государстве, – подхватил Иван Александрович. – В магазинах все импортное. Поддерживаем заокеанских фермеров, а сами бедствуем. Крестьяне не могут сбыть выращенные по приемлемым ценам. Попробуй-ка сунься с "живым" молоком в супермаркет! Не возьмут. Сподручнее торговать порошковым. Больше навара. Смотрите, что получается. Год назад прибыль хозяйства составляла восемнадцать миллионов. Нынче только одиннадцать. А молока надоили на триста тонн больше! При том, что стоимость горючего, запчастей электроэнергии резко скакнули вверх. Вот и попробуй выжить...
Поразился, как Пырин удерживает в голове все колхозные поля. Вел "Уазик" и перечислял:
– Наделы в основном мелко контурные. Самое большое поле - сто шестьдесят гектаров. В Кузнецовском логу – девяносто пять, Клину – девяносто, Овчинникове – сто пятнадцать, Григорьеве – восемьдесят, на Бабиновой горе – семьдесят, в Ситиных ямах – двадцать восемь, в Ключах – девяносто, Красной молотилке – сорок пять... Много "пятачков" в два – три гектара, но не бросаем, чем-то засеваем... Сначала скосили рожь на корм скоту, потом козлятник, клевер. "Зеленый конвейер" действует без остановок. По старинке выгоняем стадо на выпаса. На таежном разнотравье молочко куда вкуснее!
Кабина машины раскалилась, нечем было дышать. Подъехали к лугу, где сновали два трактора "Беларусь": один сгребал сено, другой закатывал в рулоны. Пырин шагнул к валку и вытащил из травы срезанную молодую березку. Отбросил деревце в сторону. Пояснил:
- Попадет в пресс-подборщик, может произойти поломка. А у нас их всего два. Купить новый пока нет возможности...
– Сколько ж за день выработка у косарей? – спросил я.
– До ста тюков, если трудиться от зари и до зари.
Оба механизатора с медными от загара лицами, глаза - с искринкой. Помоложе оказался племянником директора. Светловолосый, улыбчивый. Крепко пожал руку:
– Иван Сергеевич Пырин. Закончил Алапаевский индустриальный техникум. По специальности автомеханик. В колхозе шестой год.
– Не женат?
– Пока не нашел невесту. Живу с мамой и сестрами.
– Какого года рождения?
– Двадцать пять лет.
– По лицу – вроде не пьешь, работящий... Чего с невестой-то загвоздка?
Он смутился, опустил взгляд:
– Девчонки после школы норовят в город умотать. Куда тут пристроиться? Разве дояркой на ферму. Не каждая согласится.
– Значит, скучаешь?
– Некогда. На подворье три коровы, два теленка, поросята, куры. Излишки молока и мяса продаем.
– На машину не заработал?
– Ну да..! Попробуй при нынешнем раскладе. Зарплата всего десять тысяч рублей. Зимой и того меньше...
Другой механизатор Евгений Стафеев средних лет. Живет в соседней деревеньке Елань. Смеется:
– Пока служил в морфлоте в Архангельске присмотрел дивчину и привез на Урал. Сыну уже восемнадцать лет. Учится в техникуме. На жизнь не жалуюсь, но хочется куда-то вырваться и посмотреть, как другие живут. Мы ведь тут ничего, кроме работы, не видим. Дадут отпуск – надо сена накосить, дров напилить. В суете месяц и пролетит. Тоже держу корову, трех бычков, птицу. Все лишняя копейка! У нас с детства "прививка" к крестьянскому труду, а молодым ныне ничего не нужно. Коров у частников все меньше и меньше. Пасем по очереди. Раньше брался за кнут раз в месяц, теперь – через две недели. Хорошо, что колхоз дает зерно. Размелем – и в пойло скотине. Привыкли жить неторопливо...
Избы в Елани разбросаны. Петляем по деревне, выглядывая жилые дворы. Много домов с заколоченными окнами. У высоких ворот замечаем машину. Стучим в дверь. На стук откликнулся пожилой мужчина, по виду горожанин:
– Проходите. Как раз поспели к чаю.
– Да мы на минутку, – объясняет Пырин. – Слыхал, у вас на неделе сразу три дома сгорело. Отчего пожар?
– Кто знает... В такую сушь трава, словно порох. Бросил кто-то окурок – и пошло полыхать.
За чаем разговорились. Хозяин – Игорь Леонидович Свешников – бывший офицер. Имеет квартиру в Екатеринбурге. Восемь лет назад врачи обнаружили у него опухоль, посоветовали уехать в деревню, где экология получше. Так и сделал. Купили с женой подешевке дом в Елани, распахали огород. Он – охотник, рыбак. В этом отношении тут раздолье. Рядом поселились еще три городских семьи. Есть к кому сходить в гости. Но случилось непредвиденное: прошлой зимой среди ночи Свешниковы погорели.
– Чудом спаслись, – рассказывал Игорь Леонидович. – То ли проводка, то ли поджог... Успели взять только самые нужные вещи. Что делать? Посудили-порядили и решили купить вот этот пустовавший дом. Не охота была никуда уезжать. Чувствуем себя здесь хорошо. За продуктами ездим в село Кировское, что в восьми километрах. Всю деревню снабжаем. Так и живем...
Эта встреча всколыхнула душу. Вспомнилось собственное детство в таежном поселке Калья. Помнится, гордился тем, что у нас свой дом, огород, корова, теленок, птица. Радовались, когда родители брали на сенокос. Тучи комарья, мошки... На это не обращали внимание. Знали: надо заготовить не меньше трех тонн сена, чтобы зимовка у животных была сытной. Ну и, конечно, выручала картошка. Как ни крути, но Россия нынче держится за счет личных подворий, которые дают половину всего производимого молока и мяса, девяносто процентов овощей. У частников – 5 миллионов коров, тогда как в коллективных хозяйствах – всего 3,5 миллиона.
Кстати, Пырин тоже держит на подворье корову. А как иначе? Трое дочерей: Татьяна – педагог, Мария – журналист, Наталья – архитектор. Подрастает внучок Ваня. Домашнее парное молоко – это же чудо!
Заехали на ферму в деревне Ключи. Скотный двор хоть и старенький, но прибранный, чистый. Упитанные коровы. Молокопровод, холодильник. Доярки ухаживают за животными, словно за своими. Потому и надои высокие.
Вера Борисовна Васильева, проработавшая на ферме одиннадцать лет, заметила:
– Деревне немножко надо помочь, и жизнь преобразится. Самое узкое место ныне – это животноводство. Хорошо, что вернулись к дотации на молоко – три рубля за литр, – но деньги ждем целый месяц. В магазине-то сразу расплачиваются. Получается, вроде в долг даем... Или вот такая проблема: в селе семьдесят малышей, и только треть ходят в детсад. Нет мест. Смешно: кругом тайга, ну выделите делянку и дайте лес на постройку! Нет, все медлят с этим...
Через Невьянскую слободу в старину проходил зимник от Верхотурья до Тобольска. Ямщики гнали тройки через села Меркушино, Бубчиково, Измоденово, Шипицыно, Тычкино, Мугай, Анисимово, Плюхино... В Ключах переводили дух, подкреплялись на постоялом дворе и снова отправлялись в путь, минуя деревни: Ницинскую, Брешно, Бердюгино... Там вскоре Ирбит, где в январе проходила знаменитая ярмарка. Жизнь била ключом. Сибирь давала полновесные урожаи зерна, пол-Европы снабжала коровьим маслом. Об этом не стоило бы забывать.
Побывав в хозяйстве у Ивана Александровича Пырина, понял простую истину: крестьянам не надо только мешать, они сами сообразят как возродить деревни. Уверен: даже в этот засушливый год в СХПК "Пламя" будут и зерном, и с молоком, и с мясом. На такие коллективы и следует делать ставку в развитии сельского хозяйства.
...А в Екатеринбурге, как и по всей России, кипят страсти с переделом земель. Сие считается очень выгодным вложением средств. Прикупают пашню сотнями тысяч гектаров. Спроса за использование ее по прямому назначению нет. Вот и пользуются этим разного рода проходимцы. Когда остановимся?
Возник конфликт даже из-за печально знаменитой Ганиной ямы, где были захоронены тела царя Николая II, его жены и детей, расстрелянных 17 июля 1918 года в Екатеринбурге. Здесь хотят сделать кладбище. Под него будто бы отвели аж пятьдесят гектаров. Понятно, что могилы будут продаваться. И не по маленькой цене. Кто-то хорошо продумал проект. Пока идет судебная тяжба, неизвестно еще чем дело закончится.
С такой бы вот энергией занялись бы по-настоящему реформой агропромышленного комплекса. Увы, все недосуг...
Не угасай, Тимониха
(раздумья публициста)
Купив билет на поезд в Вологду, позвонил другому классику русской литературы Юрию Васильевичу Бондареву. В свои восемьдесят шесть лет защитник Сталинграда, участник битвы на Курской дуге, автор знаменитых романов "Горячий снег", "Батальоны просят огня", "Тишина", "Берег", "Выбор", "Искушение" и многих других, так же как и Белов, очень остро переживает за судьбу деревни, заброшенные поля, редеющие год от года мужицкие подворья.
– Кто же будет кормить страну? – спросил меня Бондарев. – Ведь это чудовищно: вырезано две трети коров, впусте десятки миллионов гектаров пашни...
– Действительно, дошли до края, – ответил я. Ситуация в деревне очень тяжелая: ни зерно, ни мясо, ни молоко не приносят крестьянам прибыли, а работать себе в убыток никто не будет.
– Почему же раньше-то колхозы имели миллионные доходы?
– Государство не стояло в стороне от деревни. Почти пятая часть бюджета направлялась на развитие сельского хозяйства. Было мощное тракторное и комбайновое машиностроение, росло производство минеральных удобрений и средств защиты растений, ежегодно вводились в строй сотни крупных животноводческих комплексов, прокладывались тысячи километров внутрихозяйственных дорог, газопроводов, водопроводных сетей, много строилось жилья, школ, детских садов, больниц. Все эти программы рухнули в начале девяностых годов с приходом к власти Бориса Ельцина. Затеянная им "реформа" агропромышленного комплекса обернулась очередным разором деревни. Ныне на село направляется лишь один процент бюджетных средств.
– Обидно за крестьян, – грустно произнес Бондарев. –
Сколько же безумных "экспериментов" вынесла наша деревня!
Крестьянский корень подрублен. Мне не раз приходилось бывать на
Вологодчине.
Удивительно красивый край! Трудолюбивый, сметливый народ. Однажды
главный
редактор журнала "Наш современник"
Такой вот был разговор. После этого я взял в руки дореволюционный статистический справочник и проанализировал положение дел в русской деревне на начало двадцатого века. Цифры поголовья крупного рогатого скота в северных губерниях России меня просто потрясли. Десятками лет нам внушали, что, дескать, у нас плохие климатические условия для ведения сельского хозяйства: суровые зимы, тощие поля, короткий световой день... Согласен, кукурузу на севере не вырастишь, как ни старайся, но производством-то мяса и молока тут искони занимались успешно. Ныне же животноводство – самая провальная отрасль.
Судите сами. В 1916 году вологжане имели 850 тысяч голов скота. В том числе: 485 тысяч коров. А еще 567 тысяч овец, 72 тысячи свиней, 290 тысяч лошадей. Понятно, скот без кормов не стоял. Хватало пастбищ и сенокосов. Крестьяне славно управлялись со всем этим огромным хозяйством. Вологодское маслице хорошо знали за границей.
А вот картина сегодняшнего дня. В здешних хозяйствах всего 203 тысячи голов скота – вчетверо меньше дореволюционного. Коров – 93 тысячи. Овец, можно сказать, вывели. Разве поголовье свиней нарастили до 117 тысяч.
Среди соседних областей Вологодчина выглядит еще солидно. А вот в Архангельской области коров осталось только 28 тысяч, в Новгородской – 25, Костромской – 36, Ивановский – 38, Псковской – 57, Ярославской – 68, в Карелии – 13 тысяч. Откуда же взяться молоку и мясу? Вся надежда на привозное. Почему терпим такое положение дел? Где спрос с глав регионов, районов, сельских поселений? В царской России не было ни одной губернии, где поголовье коров составляло бы менее 200 тысяч. Впрочем, приведу конкретные цифры: в Архангелогородской губернии дойное стадо исчислялось в 222 тысячи голов, Тамбовской – 281, Вятской – 469, Тверской – 759, Нижегородской – 378, Санкт-Петербургской – 635, Московской – 310, Пермской – 361, Рязанской – 327, Саратовской – 316, Смоленской – 460, Ярославской – 370 тысяч. В целом по России на 1916 год поголовье крупного рогатого скота составляло почти 39 миллионов, в том числе – 18 миллионов коров. Плюс 23 миллиона лошадей, 67 миллионов овец, 13,6 миллиона свиней.
Только в двух российских регионах удержали животноводство на высоком уровне. Это в Башкирии и Татарстане. До революции поголовье крупного рогатого скота составляло здесь соответственно – 1,4 миллиона и 800 тысяч, ныне – 1,7 миллиона и 1,1 миллиона. Как видим, даже увеличили стадо. Потому-то и демографическая ситуация в этих республиках не столь пугающая, как в исконно русских селах и городах. Чем объяснить такой разрыв? Получается: сами себя губим...
Такого бегства из деревень, как ныне, я что-то не припомню. Ежегодно родные гнезда покидает свыше 700 тысяч селян! Куда бегут? Где и кто ждет горемык? Это что, "лишние" люди? Из богатых крестьянских дворов никто никогда не убегал. Бегут от нищеты и безысходности.
...По приезде в Вологодскую область отправился в Грязовецкий район. Ехал старинным Архангелогородским трактом и внимательно всматривался в мелькающие за окном машины поля и деревеньки. Донимала назойливая мысль: "Ну не может быть такого, чтобы крепкие вологодские мужики вдруг все разом растерялись и опустили руки..."
Порадовала встреча с директором племзавода имени 50-летия СССР Василием Ивановичем Жильцовым. Он двадцать семь лет у руля колхоза. Сметливый, расторопный хозяйственник. На таких пока еще и держится российская деревня. Село Юрово, где центральная усадьба, никак не назовешь захолустьем. Хорошее здание школы, добротные многоквартирные дома, асфальт. Есть краеведческий музей, библиотека, спортивный зал. Ну и само производство на высоте. В хозяйстве 4,1 тысячи голов скота, в том числе 1520 коров. Пашни – 3652 гектара. Занимаются семеноводством зерновых и многолетних трав.
Побывал на животноводческом комплексе в деревне Савкино. Новенькие фермы, современный доильный зал. Часть стада доят четыре робота, закупленные совсем недавно за границей. Стоимость каждого – шесть миллионов рублей. Коровы сами идут на дойку, гуляя без привязи по двору. Потом получают определенную норму комбикормов. Особого пригляда не требуется. Надой в среднем на корову свыше семи тысяч килограммов. Ежедневно из хозяйства отправляют в Москву 32 тонны молока. Причем самого высшего качества.
Поинтересовался у главного зоотехника Раисы Петровны Легчановой:
– По какой цене отдаете молоко?
– Базисная ставка – одиннадцать рублей за литр, – вздохнула она. – Ну, еще доплачивают за жирность, белок...
– А себестоимость?
– Около десяти рублей.
– Не густо! – вырвалось у меня: – Бутылка газировки в магазине вдвое дороже.
– Куда же деваться? Не выливать же молоко в канаву...
Ныне вошло в моду закупать за границей высокоудойных коров. Вот и в Юрове соблазнились – приобрели сотню телочек голландской селекции. Оно, конечно, специалистам виднее, на что тратить деньги, только тут следует, как говорится, семь раз отмерить... Неизвестно: приживутся ли в наших северных суровых условиях иностранки? А то ведь недолго погубить отечественное племенное дело.
Теперь о роботах. Это хорошо, но разве без них нельзя обойтись? Племзаводу имени 50-летия СССР придется аж два года отдавать всю выручку от молока, чтобы расплатиться за это оборудование. Меж тем в 2009 году прибыль колхоза уменьшилась до 6,5 миллиона рублей – одиннадцать процентов от предшествующего года. Только из-за снижения закупочных цен на молоко потеряли 35 миллионов. А с мясом что? Ежегодно сдают на мясокомбинат 500 тонн говядины. По 62 рубля за килограмм. При себестоимости – шестьдесят рублей. Раньше получали дотацию на мясо, сейчас не дают. Обирают крестьян, что называется, до нитки...
Как выворачиваться? Приходится сокращать работников. Десять лет назад в хозяйстве было 368 человек, ныне на сотню меньше. Да и зарплата не ахти... Разговорился на скотном дворе с выпускницей Вологодского молочного института имени Верещагина Ольгой Пахолковой. Она из Мурманска. Ветврач. Приехала в Юрово, выйдя замуж за местного паренька. У них – пятилетний сынишка. Живут на съемной квартире. Муж работает слесарем где-то в Вологде.
– Сколько ж получаете? – спросил девушку.
– Чуть больше десяти тысяч рублей, – ответила она грустно, – маловато по нынешней-то жизни. Три тысячи отдай за жилье, а на оставшееся тяни месяц, как можешь.
– Но ведь молодым специалистам положены подъемные?
– Один раз дали: четыре тысячи, и все. Говорят – кризис, денег нет...
Рядом стояла ветеринар Юлия Борисовна Нечаева. Отработала в колхозе 27 лет. Слушала нас молча, но не выдержала:
– Разве не обидно? Вроде как чужие государству... Ни внимания, ни заботы. За всю жизнь только два декретных отпуска и взяла, больше не отдыхала. А что заработала? Никаких сбережений. Обе дочки у меня окончили пединститут, однако работают продавцами. Учительская зарплата не устраивает. Наше хозяйство еще на хорошем счету, а другие вокруг давно разорились...
А потом был долгий разговор с директором Василием Ивановичем Жильцовым. Он поначалу вскипел, когда я ему рассказал о беседе с ветврачом Ольгой Пахолковой:
– Взяли ведь сверх штата, войдя в трудное семейное положение. Грех жаловаться.
– Да она вовсе не жаловалась, Василий Иванович. Просто, видимо, наболело на душе. Была бы зарплата и в пятнадцать тысяч рублей – это же, согласитесь, тоже крохи...
– Так-то оно так, – уперся взглядом в стол директор и продолжил уже миролюбивым тоном: – Но год от года связывать концы с концами все труднее и труднее. Успели построить восемнадцатиквартирный дом. Половину жилья отдали молодым семьям. Надо думать о будущем. Средний возраст работающих – сорок два года. При нынешней экономической ситуации строить жилье практически уже не под силу. Нужна помощь государства. Вроде бы все делаем по уму: производим в год сельхозпродукции на сто пятьдесят пять миллионов рублей. Недавно взяли под свое крыло соседнее хозяйство "Покровское". Забот прибавилось: три с половиной тысячи гектаров пашни, девятьсот коров. В целом надаиваем теперь ежедневно сорок пять тонн молока. Валовый сбор зерна – около восьми тысяч тонн. Продаем излишки. Со стороны могут подумать, катаются, как сыр в масле. Увы, на счету каждый рубль. Вот и думаю: как же развиваться дальше?
Впрочем, не все так грустно. В том же древнем селе Покровском недавно возродили из руин церковь и родовую усадьбу святителя Игнатия Бренчанинова. Съездил туда. Белокаменный храм на взгорье – вроде путеводной звезды. Сохранился чудный парк с вековыми липами. В доме раньше размещался санаторий для душевнобольных, теперь проводят выставки, экскурсии, устраивают вечера. Род Бренчаниновых пошел от боярина Михаила Андреевича Бренко – оруженосца святого благоверного великого князя Димитрия Донского. По легенде, накануне знаменитой Куликовской битвы, чтобы запутать неприятеля, он переоделся в военные доспехи князя и был убит. Отец святителя Игнатия, Александр Семенович Бренчанинов, исполнял должность Вологодского губернского предводителя дворянства, принадлежал к самому образованному кругу людей того времени. В семье было девять детей. В пятнадцать лет отрока Димитрия определили в Петербургское военно-инженерное училище, и, казалось бы, перед ним открывалась блестящая карьера. Он был вхож в высший свет, увлекался литературой. Его незаурядный поэтический талант отмечали Пушкин, Батюшков, Крылов, Гнедич. Но он мечтал об иной судьбе. Познакомившись с оптинским старцем Львом, учеником преподобного Паисия Величковского, Димитрий укрепляется в желании уйти в монастырь. Сам император был против его отставки. Однако Бренчанинов все же уединился в Александро-Свирской обители. Затем в течение 24 лет был настоятелем Свято-Троицкой Сергиевой пустыни. В 1857 году – епископ Кавказский и Ставропольский. Умер святитель Игнатий 13 мая 1867 года. Мощи его почивают в Свято-Введенском Толгском женском монастыре. На юбилейном Поместном соборе Русской Православной Церкви в 1988 году он был причислен к лику святых.
Такая вот трогательная история. Находясь в Покровском, чувствуешь какую-то особую Божью благодать. В 1992 году сюда приезжал покойный Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. В полуразрушенных стенах совершил торжественный молебен. До этого в храме складировали зерно. Патриарх прошел внутрь церкви по дощатому настилу и осенил стены крестным знамением. Началась служба. Пел хор Свято-Троицкого монастыря. Люди не скрывали слез. С этого дня и началось возрождение святыни.
Убранство Покровского храма скромненькое. Старики рассказывали, что в тридцатые годы прошлого века все древние иконы сложили рядом с церковью в кучу и сожгли. Всего в Грязовецком районе до 1917 года насчитывалось 72 церкви и семь монастырей. Основательно пеклись о людских душах, и потому ели свой, а не чужой хлебушек.
Подтверждением тому, что с душами нынче не все ладно, является растущее год от года число брошенных родителями детей. Беда эта не обошла стороной и Вологодчину. В том же Грязовецком районе сейчас зарегистрировано 327 сирот. Их, конечно, берут под опеку, усыновляют, удочеряют, устраивают в детские дома, семьи. Кстати, немало больных, недоразвитых. А чему удивляться? Пьянство на селе повальное. У алкоголиков и наркоманов дети по определению не могут быть здоровыми. Жалко несчастных. Однако все же находятся добрые души. Скажем, в деревне Панфилово в девяти семьях приютили 31 ребенка! Государство оказывает таким финансовую поддержку. И слава Богу! Только ведь отца и мать никто не сможет заменить. В масштабе России каждый год при живых родителях количество брошенных детей увеличивается на 100 тысяч! Возможно ли нечто подобное в какой-либо другой стране мира? Сомневаюсь.
Оцепенение от демократических "реформ", кажется, проходит. В российской глубинке все больше людей начинают понимать, что судьбу надо брать в собственные руки. Со стороны жизнь никто не направит. В Верховажском районе, граничащем с Архангельской областью, есть такое село Сметанино. Так вот там развернул довольно бурную деятельность фермер Александр Васильевич Мызин. Раньше работал агрономом в колхозе "Верховье". Пока был жив толковый председатель Петр Федорович Игнатовский, дела в хозяйстве складывались неплохо. К сожалению, он умер. Избрали нового руководителя, но тот не справился с должностью и, по сути, привел колхоз к банкротству. Что делать?
Мызин решил попытать счастья в фермерстве. По началу взял 179 гектаров земли. Приобрел два трактора. Реконструировал под молочную ферму старый телятник, куда поставил 39 коров. Молоко возил на маслозавод в Верховажье. Потихоньку раскрутился. Теперь у него 1870 голов крупного рогатого скота, в том числе 360 коров. Причем родной, холмогорской породы. Средний надой: 4200 литров. Молоко – на вес золота, поскольку экологически чистое. Фермер принципиально не использует премиксы: только сено и зернофураж. В Вологодском учебно-опытном молочном комбинате, куда отгружает продукцию, вырабатывают из мызинского молока детское питание. От покупателей нет отбоя.
А еще Мызин взялся за возделывание традиционной на Русском Севере культуры – льна-батюшки. Многие хозяйства в последние годы перестали его сеять, льнозаводы зачахли. Помню, как дважды Герой Социалистического Труда председатель колхоза "Путь Ленина" Котельничского района Кировской области Александр Дмитриевич Червяков с гордостью показывал мне свои льняные поля. В хозяйстве под долгунцом было 700 гектаров. Лен буквально озолотил колхозников. Имели на нем баснословные доходы. А совсем недавно Червяков позвонил и сказал, что не засевают льном ни одного гектара: сырье никому не нужно... Поэтому, прослышав о планах Мызина, очень удивился.
Встретились с Александром Васильевичем. Коренастый, кряжистый, бородатый, с приветливым русским лицом, он с первых минут знакомства сразу расположил к себе. Из потомственной крестьянской семьи. Отец, Василий Егорович, был трактористом, мать, Нина Петровна – доярка. Семеро детей. Жили как все: огород, корова, поросята, куры... С ранних лет мальцов приучали к труду. Наука не прошла даром.
– Ну разве это дело – носить китайские рубашки? – улыбнулся Мызин. – На Руси искони лен был в почете, что ж свое-то хаить? Начинал с двадцати пяти гектаров. Ныне – шестьсот. Заканчиваем строительство завода по переработке тресты на длинное волокно. Вологодский текстильный комбинат гарантирует сбыт. Думаю, не прогорим...
– Трудности есть? – поинтересовался у фермера.
– Как без них? Приходится крутиться словно белка в колесе. Недавно вот мировой судья наложил взыскание за задержку зарплаты работникам – дисквалифицировал меня. Почему так вышло? Мне задержали выплаты по субсидированному кредиту. А я как раз рассчитывал на эти деньги. Три месяца длилось разбирательство. Слов нет...
Мне вдруг подумалось: "Господи, ведь тот самый судья трижды в день садится за стол есть. Неужели ему в голову не приходит, что без таких мужиков как Мызин тяжко придется народу. Это – опора России".
Встреча с фермером зарядила меня оптимизмом. Лишний раз убедился: возрождение деревни пойдет не сверху, а снизу. Мызину никто не помогал. Сам построил добротный дом, поднял на ноги троих сыновей. Старший Илья – электромеханик, средний Артем – программист, младший Иван – строитель. Все под отцовским крылом. У них есть будущее. Так бы везде.
Ну и, конечно, побывал я у Василия Ивановича Белова. Пришел к нему вместе с вологодским писателем Михаилом Ивановичем Карачевым. Страстный ревнитель деревянной Вологды, защищающий от разрушения памятники истории, он взялся за, казалось бы, неподъемное дело: возрождение деревни Тимонихи. С группой энтузиастов разработали общественно-благотворительный проект, целью которого является создание модели комплексного развития сельских территорий с учетом исторических, культурных и духовных традиций Русского Севера. Здесь испокон веку проблемы решались всем миром. Нашлись желающие переселиться в Тимониху, чтобы заняться земледелием и животноводством. Разрабатываются туристические маршруты. Например, вот уже несколько лет ездит сюда профессор Токийского университета Ясуи Рёхей. Что тянет его в глубинку? Необыкновенно красивая природа и загадочная русская душа. Высоко ценит творчество Василия Ивановича и так же, как писатель, остро переживает за опустение русских деревень.
...Проговорили с Беловым допоздна. О литературе, театре, живописи (у него приличная коллекция картин известных художников). Ну и, конечно, зашла речь о крестьянских проблемах.
– Приходится признать: колхозы не удались, – сокрушенно покачал головой писатель. – Сталинскую политику в отношении деревни считаю неправильной. Много наворочали ошибок...
– Ваш-то колхоз как назывался?
– "Северная деревня". По соседству был "Красный пахарь". Беды одни и те же... Помню страшный голод после войны: мерзлой картошке радовались. Ныне кругом заросшие кустарником поля, брошенные фермы. Жутко! А ведь проложили хорошую дорогу, подвели электричество. Чего бы не жить? До последнего времени в Тимонихе держалась одна старушка, но и та захворала и перебралась в город к детям. Представьте, каково думать о покинутом родном доме? Надо понять простую истину: без молодежи у деревни нет будущего. Нашим правителям следовало бы бросить ныне все силы и средства на создание хороших условий жизни в глубинке. Порознь решать экономические и социальные проблемы нельзя. С землей неладно... Паями завладели богачи. Вряд ли они будут заниматься сельским хозяйством: купил, перепродал... Кто на них будет батрачить? Земля должна принадлежать крестьянам. И еще: нельзя переводить коров. Нет коровы – нет семьи, а значит, и детей. Хорошо помню свою Красулю, которая нас вскормила. По гроб буду благодарен ей.
– Тянет в Тимониху? – поинтересовался я.
Лицо Белова просветлело, глаза повлажнели:
– Жду не дождусь лета... Хочется в баньку. Зима нынче выдалась снежной, морозной. Сижу вот и думаю: "А избы-то в деревне, поди, занесло по самые стрехи"...
Голос Василий Иванович осекся. На прощание он крепко пожал мне руку и глухо произнес:
– Скоро День Победы. Передай поклон Юрию Васильевичу Бондареву. Скажи, что я его очень люблю и ценю. И как солдата, и как писателя. Отец мой погиб под Смоленском. Ездил туда, искал могилу. Увы, не нашел. Сталин был скуповат на деньги: не все имена павших выбиты на обелисках. Вернись батяня и другие мужики с войны в Тимониху – думаю наша деревня бы не угасла...