Пути и
судьбы российского либерализма
Алексей
Николаевич Швечиков
доктор
философских наук, профессор
Международной славянской академии
Либерализм
как идеология внешних форм жизни категорически чужд самому духу России
и
русского народа, поскольку никогда для нас эти внешние формы не были
определяющими. Наш православный народ крепко усвоил евангельскую
заповедь:
«Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей
повредит? Или
какой выкуп даст человек за душу свою?»[1]
Продавать душу свою за внешние удобства и телесное благополучие русский
человек
не хотел и любым попыткам заставить его сделать это он сопротивлялся,
иногда
глухо и внешне безропотно, а иногда шел и на крайние меры, т.е.
восставал и
силой защищал непродажную душу свою.
Твердость
позиции в отстаивании целостности своей внутренней духовной жизни
определялась
силой его веры в те идеалы и цели, которые он перед собой поставил.
Временами
эта вера ослабевала, и внешние формы жизни теснили формы внутренние,
тогда
неизбежно возникал духовный кризис, и наступали черные дни в нашем
историческом
бытии, и колебались сами основы русской жизни и русского духа. Однако
народ
находил в себе силы собраться, стряхнуть с себя иллюзию благодатности
внешних
форм жизни, навязанную ему в силу определенных внешних и внутренних
обстоятельств и вернуться к живительным истокам и основным направлениям
своего
исторического пути.
Либеральная
идея с русской национальной идеей несовместима, поэтому она всегда
вступала в
неразрешимое противоречие со всем строем русской жизни, подрубала её
корни,
извращала и опошляла её существо. Она всегда шла к нам с Запада, и
поэтому она
есть существенная часть взаимоотношений России с Западом. По этой
причине
проникновение либерализма в Россию необходимо рассматривать в общем
контексте её
отношений с Западом, а эти отношения истинно дружественными, а тем
более
благостными, не были никогда.
«Повесть
временных лет» сообщает нам, что уже на заре возникновения русского
государства
наши далекие предки настороженно относились к своим западным соседям и
не
хотели идти под их веру. Посланцам папы, желающему навязать молодому
государству и народу католическую веру, князь Киевский Владимир заявил:
«Идите
откуда пришли, ибо отцы наши не приняли этого». Пытались они и силой
навязать
свою веру и власть. Александру Невскому пришлось вступить в вооруженное
противостояние с тевтонами, защищая свою землю и веру. Но уже тогда он
предупредил
спесивых европейцев: «Кто с мечом к нам придет, мечом и погибнет». Были
со
стороны Европы попытки и невооруженной экспансии, когда на окраинах
Москвы
стали создаваться локальные поселения (слободы) иностранцев. Однако и
этот
вариант подчинения Западу Московии не привел к успеху. Сначала
Киевская, а
затем Владимирская и Московская Русь шла своим путем и не позволяла
никому
навязывать ей чуждую волю и чужие стандарты жизни. Русь твердо
держалась отчей
традиции, исходя из принципа: Не нами положено, не нам и менять.
Крутую
ломку этой традиции произвел Петр I,
возненавидевший как русское прошлое, так и настоящее. Он позволил себе
не
только отвергать традицию, но и открыто глумиться над ней. В этом
глумлении он
дошел до самого святого и неприкосновенного – до Православной веры, за
что и
получил от народа звание «антихриста». Циничное и огульное отвержение
им всего
русского как скотского и варварского и навязывание силой всего
западноевропейского как истинно человеческого и цивилизованного
буквально
взорвало и поставило на дыбы всю страну. Многие поверили в то, что ими
правит
не сын царя Алексея Михайловича Тишайшего, а подставное лицо, какой-то
иностранец, откровенный враг страны и русского народа.
Спору
нет в том, что Петр I
осуществил прорыв
своей страны в Европу, попытался сделать её составной частью
европейской
цивилизации, встряхнул и вывел страну из полусонного состояния,
возродил
образование, заложил основы отечественной науки, заставил Европу
по-новому
посмотреть на эту варварскую, по их мнению, страну. Позитивы петровских
реформ
никто из историков под сомнение не ставит. Материальная сторона жизни
приобрела
новые, современные формы. Это усилило государство, подняло его
международный
авторитет, развило и расширило его внешние связи.
Однако
вспомним снова слова Христа о том, что мало человеку проку от того, что
он в
процессе решения своих материальных, внешних вопросов потерял свою
душу. И,
когда мы возьмемся за духовную сторону петровских реформ, её анализ,
состояние
и последствия, то величие и значимость петровских реформ сразу блекнут,
и
возникает вопрос о необходимости сопоставления их материальных плюсов и
их духовных
минусов. Тогда мы начинаем убеждаться в ходе этого сопоставления, что
успешно
решив многие вопросы внешней, материальной жизни, эти реформы нанесли
непоправимый вред душе и духу русского народа.
Эта
душа в течение полувека вынесла два тяжелейших удара: церковный раскол
при отце
и бездуховные реформы при сыне. Эти удары так деформировали душу
русского
человека, так ее обессилили, что придти в нормальное, полноценное
состояние она
уже никогда не смогла. Получилось так, что отец в своем духовном рвении
разорвал единое тело Церкви, а сын в своем материальном рвении вообще
забыл о
том, что у его подданных есть душа и духовная традиция. Последующие
Романовы
занимались не столько лечением больной души своего народа, сколько были
озабочены укреплением своей власти, хотя духовные вопросы находились в
их
непосредственном ведении, т.к. со времени выхода в свет петровского
«Духовного
регламента» (1721 г.) император стал не только главой государства, но и
главой
церкви.
Мы
уже говорили о том, что либерализм есть идеология внешних форм и, стало
быть,
там, где оказывается предпочтение этим формам, там создается
благоприятный
климат для формирования либеральных идей. Поэтому мы вправе утверждать,
что
краеугольный камень российского либерализма был заложен реформами Петра
I, т.е.
около того времени, когда он зарождался в Европе. Тут
мы, кажется, не отстали.
В
роли просвещенного (т.е. либерального) монарха любила выступать
Екатерина II,
большим либералом стал ее внук Александр I. В
контексте нашей темы есть необходимость остановиться на
либерализме Александра I
несколько
подробнее, ибо именно в это время либеральная идея начинает активно
развиваться.
После
триумфальной победы над Наполеоном офицерский корпус российской армии,
представляющий тогда интеллектуальную элиту российского общества,
оказался
зараженным масонскими и либеральными идеями, ставшими на Западе некой
иконой,
на которую молились высшие круги западных стран, освободившихся от
имперской
власти Наполеона. Существующие порядки крепостнической России слишком
очевидно
контрастировали с либеральным порядком Запада не в пользу России. Время
требовало радикальных перемен, крепостничество России стало пониматься
как
нетерпимый анахронизм варварства. Зараженное западным вольнодумством во
время
военной заграничной кампании, часть русского офицерства пошла на
подготовку
военного переворота. Для подготовки и осуществления этого переворота
были
созданы тайные общества.
Самодержавная
власть не могла не учитывать наличие нового духовного фона в российском
обществе после победы в войне и допустила ряд политических послаблений
в духе
идей европейской свободы и демократии. В России, как грибы после дождя,
начинают расти масонские организации. В столице России создается
Библейское
общество, в котором верховодят масоны во главе с Р.А. Кошелевым –
консультантом
царя по религиозным вопросам, а не христианские подвижники.
Кошелев
и обер-прокурор священного Синода безбожный князь Голицын сбивают на
масонско-либеральный настрой Александра I. В
столице
наступает настоящая Вальпургиева ночь открытой борьбы с православием.
На
тревожные сигналы епархиального руководства о немедленном принятии мер
по
защите православной веры высшее руководство не реагирует должным
образом.
Наконец 22 апреля 1824 г. происходит встреча графа Аракчеева с правящим
архиереем Санкт-Петербургской епархии митрополитом Серафимом.
Доведенный
творящимся безобразием до предела раздраженный Серафим в резкой форме
высказал
Аракчееву все, что у него накипело. Он даже пошел на то, что просил
Аракчеева
передать царю о его личной ответственности перед Богом за происходящее
в
духовной жизни страны. «Боже мой! – воскликнул митрополит, – страх
одолевает
меня. Что делается у нас? И все как спят и пробудиться не могут. Из
святейшего
Синода сделали отхожее место. Церковь явно поругается. До чего мы
дожили!»
Потом митрополит снял с головы своей белый клобук, бросил его на стол и
сказал
Аракчееву: «Граф, донеси царю, что видишь и слышишь. Вот ему клобук
мой! Я
более митрополитом быть не хочу, – с князем Голицыным не могу служить,
как
явным врагом церкви и государства»[2].
Вот,
до какой точки кипения был доведен первый иерарх (первый, потому что
столичный)
Русской Православной Церкви, что пошел даже на прямое обличение царя,
ибо знал,
что Голицын – друг его молодости и верный ему человек. Сам царь
назначал его
руководить Синодом, хотя и знал, что он далек от Православия.
Создавшейся
духовной ситуацией был возмущен не только митрополит Серафим, роптало
все
духовенство РПЦ. Об этом свидетельствует позиция очень известного в это
время в
петербургских кругах неистового архимандрита Фотия (Петра Никитича
Спасского).
Он открыто поддержал позицию митрополита Серафима и, обращаясь к нему,
заявил:
«Стой, владыко, святый, стой до конца. Что сказано царю, то и верно:
все рушат,
все раздирают, и нет ниоткуда помощи; весь Синод в плену у слуги
дьявольского
(т.е. князя Голицына как главы Синода – А.Ш.). Теперь одно остается
делать,
ежели царь не исправит дело веры и не защити благочестие, – взять Св.
Евангелие
в одну руку, а в другую – Св. Крест, идти в Казанский собор и, посреди
народа,
возгласить: православные! Веру Христову попирают, а новую какую-то,
бесовскую,
хотят ввести»[3].
Дело
запахло народным взрывом, ведомым Церковью. И тут нельзя было царю не
задуматься и не принять каких-то очевидных мер по пресечению этого
либерально-масонского шабаша, разыгранного в столице империи. Царь был
вынужден
лично встретиться с митрополитом Серафимом, который высказал ему все,
что
наболело. Затем царь удостоил своей встречи архимандрита Фотия и
выслушал его
оценку сложившейся духовной ситуации.
После
этого царь принял ряд радикальных мер по оздоровлению духовной жизни в
столице
и в стране в целом.
Рассадник
либерализма и масонства – Библейское общество – было закрыто,
прекращена
публичная деятельность масонских лож, Кошелев и Голицын были лишены
своих
должностей. До бунта либералов и масонов на Сенатской площади
оставалось чуть
больше года. На подходе была николаевская эпоха, которая не нуждалась в
либеральных идеях.
Но
все проходит. Наступила новая либеральная полоса для России. Император
Александр II взял
за образец для подражания не своего
отца Николая I, а
своего деда – Александра I. Ему
уже не намекали на либерализм в проведении политики,
его уже просто называли императором-либералом. Во время его правления,
как не
без юмора заметил М.Е.Салтыков-Щедрин, либералов в России было столько,
что ими
заборы подпирали.
Александр
III
либерализмом не болел и либеральной
политикой своего отца не восхищался, либеральных принципов правления не
принимал и поводок либеральной публике существенно укоротил. Из-под
гнета
своего отца высвободил либеральную идею Николай II. И это закончилось трагедией как для его семьи
так
и для всей страны – сначала трагедией
1905 г., а затем – 1917 г. – либеральной февральской революцией, а в
октябре того
же года – радикальной ломкой всех основ жизни страны – изменением её
социального и политического строя. Либерализм потерпел в России
очередное
поражение. Но рухнул и советский строй, так ненавидимый либералами. И
снова у
либерализма появилась возможность завоевать Россию.
Как
видим, история либерализма в России похожа на качели и нет никаких
оснований
полагать, что на этот раз качели остановятся и зафиксируют полную и
окончательную победу либерализма в «этой» чуждой самому духу
либерализма
стране. По нашему мнению – не остановятся, но очередной скачок может
быть актом
полного забвения этой идеологии как совершенно не приемлемой для России
и ее
народа.
Беглый
просмотр истории либерализма в России не может дать полной картины
развития
либеральной идеи, если мы не определим её носителей. Либеральная идея –
не
абстрактное нечто, а система взглядов и принципов, распространяемая их
конкретными носителями и пропагандистами. Эти носители всегда были и,
как мы
уже убедились, бывали даже на самой вершине власти, но по объективным
внешним
причинам вынуждены были отступать от признанных ими либеральных
принципов.
Этими
носителями были, как правило, те наши соотечественники, которые, как и
Петр I,
очень недружелюбно относились к нашим отечественным традициям
и очень не критично воспринимали чужеземные, западные традиции. Это
были, как
правило, люди внешних форм жизни, которые процветали на Западе и
пребывали в
запустении у нас.
Отвержение
народом навязываемых чуждых ему внешних форм жизни они объясняли
бескультурьем
и варварством нашего народа. Увлекаясь внешними формами жизни,
абсолютизируя
их, они не брали в счет внутренних установок народного духа, не
понимали того
душевного строя, который формировался в народе под воздействием
христианства,
придавал его жизни глубинный смысл и великую цель.
На
русской почве либералы не прорастают, они прорастают там, где почвой
становится
иная культура, поэтому либерал в России – это, как правило, «западник»,
т.е.
человек, очень низко ставящий свою страну и народ, и завышено
оценивающий
западный образ жизни и его культуру. Западник, как правило, либерал,
покидающий
почву национальной культуры, базирующейся на внутренних духовных
ценностях, а
не внешней привлекательности и удобности. Очарованный внешними формами
жизни
западной цивилизации, он воспринимает её как некий непререкаемый идеал,
к
которому должна стремиться Россия, предварительно отказавшись от своих
традиционных «варварских» ценностей и принципов жизни. Его начинает
интересовать именно внешний строй жизни, а не её внутреннее содержание.
Иногда
либералу-западнику кажется, что его помыслы чисты и непорочны, что,
отвергая
«варварское» состояние национальной культуры, ее отсталость и косность,
он, тем
не менее, помогает Отечеству выйти из состояния отсталости и влиться в
семью
цивилизованных народов. Ярким примером такого либерала-западника был
П.Я.Чаадаев.
Блестящий
армейский офицер, участник войны 1812 г., единомышленник декабристов,
однако не
прямой участник заговора, он рано уходит в отставку и начинает активно
заниматься философией и размышлять о судьбах своего Отечества.
Результатом этих
размышлений стали знаменитые «Философические письма», которые принесли
ему
воистину геростратовскую славу. Возмущение в российском обществе
содержанием
этих писем было так велико, а национальное чувство победоносной России
(после
победы в войне 1812 г.) так оскорблено, что Чаадаев подвергся
настоящему
общественному остракизму и забвению одновременно. Некоторые даже
объявили его
сумасшедшим и требовали его помещения в клинику для душевнобольных.
Пытаясь
оправдаться перед властью и обществом, в «Апологии сумасшедшего»
Чаадаев писал,
что его не правильно поняли, что он патриот своего Отечества и любит
его даже
больше других: «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою
родину,
желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа, но верно и
то, что…
я не научился любить свою родину с закрытыми глазами. Я нахожу, что
человек
может быть полезен своей стране только в том случае, если хорошо
понимает ее, я
думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде
всего
обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий, научил
меня
любить его. Мне чужд, признаюсь этот блаженный патриотизм, этот
патриотизм
лени, который умудряется все видеть в розовом свете и носится со своими
иллюзиями, и которым, к сожалению, страдают теперь у нас многие дельные
умы»[4].
Несмотря
на горделивое заявление о том, что он любит родину больше других и
понимает ее
лучше других, Россия не простила Чаадаеву того поношения, которому он
ее
подверг в своих «Философических письмах».
Хотя
свои «письма» Чаадаев назвал философическими, их главной темой стала не
философия, а Россия, ее прошлое, настоящее и будущее. Это не что иное,
как
философская концепция понимания России. Эта концепция с очевидностью
страдает
односторонностью, поскольку основное внимание Чаадаев сосредотачивает
не на
объективном анализе ее достоинств и недостатков, а концентрирует его на
описании и критике ее пороков, заблуждений и несовершенств. Такой
подход к
оценке России и вызвал прежде всего отторжение книги Чаадаева в
российском
обществе. Даже у его сотоварищей по войне и декабристскому движению.
Его бывший
однополчанин М.И.Муравьев-Апостол заявил, что писать русскому о России,
таким
образом как это сделал Чаадаев, можно только сошедший с ума.
Что
же такого крамольного написал о своем отечестве Чаадаев?
Провидение
оставило Россию, в то время, как западные страны находятся под его
контролем и
обеспечиваются его идеями. Поскольку мы лишены внимания Провидения, то
мы, в
отличие от других народов, оказались лишены традиций, на основе которых
сплачивается и воспитывается народ. Мы, утверждает Чаадаев, «не
принадлежим ни
к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к
Востоку, и
не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени,
всемирное
воспитание человеческого рода на нас не распространилось»[5].
Мы, по Чаадаеву, появились на свет как незаконнорожденные дети «без
наследства,
без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в
сердцах
ничего из поучений, оставленных еще до нашего появления»[6].
Одним словом, мы, русские, – Иваны, не помнящие родства, люди без рода
и
племени. Поэтому мы и живем без убеждений, без правил, без зачатков
добра.
Русские, стало быть, – это изгои человечества.
Наше
развитие идет как бы в стороне от всемирного исторического процесса и
мы существуем
только для того, чтобы однажды преподать миру какой-то «великий урок».
Чаадаев
утверждает, что, если другие народы, приняв христианство, стали
свободными, то
наш народ именно с помощью христианства обратили в рабство. Если
западное
христианство боролось за освобождение крестьян от крепостной
зависимости, то
наша Церковь почему-то «не возвысила материнского голоса против этого
отвратительного насилия одной части народа над другой»[7].
Одним
словом, Россия – это страна какого-то беспросветного ночного мрака, не
желающая
и не умеющая выйти на свет Божий. Подвергнув уничтожающей критике
собственное
Отечество и его народ, Чаадаев разделил мир на идеальный Запад,
загадочный
Восток и неприкаянную Россию. Очарованный внешним блеском Запада, он
забыл (или
не понял), что в нашем подлунном мире нет ни идеальных стран, ни
идеальных
народов, как нет и безнадежно плохих изгоев. Ни Россия, ни русский
народ не
являются здесь исключением. Но либерала-западника эта общеизвестная
истина не
устраивает, ему надо доказать, что плохая Россия и плохой русский народ
могут
стать полноправными участниками исторического процесса и прогресса
только
тогда, когда они очистят себя под Запад и полностью отрекутся от
Востока. А
очистят они себя только тогда, когда освободятся от бескультурья, от
своей
варварской традиции во всех сферах человеческого бытия: политического,
экономического, социального, духовного, нравственного. Только тогда они
могут
рассчитывать на то, что их примут в семью цивилизованных стран и
народов.
Такова в общих чертах идеология Чаадаева – первого
в России теоретика либерального
западничества.
Несмотря
на гонения и запреты властью, несмотря на общественное осуждение
изложенных
Чаадаевым идей, унижающих Россию и русский народ, его дело не пропало.
Нашлись
и единомышленники, особенно в эпоху царствования Александра II.
Однако не смолкла и оппозиция в лице славянофильского и
почвеннического движения. Его вершиной стало творчество Ф.М.
Достоевского.
Никому
из русских мыслителей как Достоевскому не удалось достичь самых
сущностных
глубин русского духа, понять ту особую цивилизационную роль, которую
выполняет
в нашем неспокойном земном мире Россия. Если, по Чаадаеву, Россия
существует
только для того, чтобы преподнести миру какой-то важный поучительный
урок (т.е.
показать как делать нельзя), то Достоевский считает, что главный смысл
и
предназначение России – не искать путей в западную цивилизацию, а
хранить и
оберегать христианство – одну из важнейших (если не важнейшую) основ
духовной и
нравственной жизни человечества.
Именно
поэтому русский народ так предан высшему проявлению христианства –
Православию.
«Русский народ, – писал Достоевский в своих записных книжках, – весь в
православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет – да и не
надо,
потому что православие это всё. Православие есть церковь, а церковь –
увенчание
здания и уже навеки… кто не принимает православия – тот никогда и
ничего не
поймет в народе. Мало того, тот не может и любить русского народа, а
будет
любить его лишь таким, каким бы желал его видеть»[8].
Петр
I,
например (а он был примером для
Чаадаева), видел в нем лишь «материал, платящий подати, деньгами и
повинностями» и любил только ту часть народа, которая безропотно шла за
ним и
помогала ему в преобразованиях России по западному образцу. Духовная
сторона
жизни народа Петра интересовала лишь постольку, поскольку она не мешала
ему
решать материальные внешние задачи. Понижение или полное отсутствие
интереса к
духовной жизни народа (особенно русского) есть проявление неуважения и
презрения к нему. Не случайно на сочувствие Петру I одной
знатной немецкой дамы в том, что ему, очевидно, очень
сложно управлять таким большим народом, Петр ответил: «Я управляю не
народом, а
животными».
Презрение
к собственному народу – характерная черта российских
либералов-западников. На
это обратил внимание Ф.М. Достоевский. Он писал: «Одна из характерных
черт
русского либерализма – это страшное презрение к народу и взамен того
страшное
аристократничание перед народом (и кого же? Каких-нибудь семинаристов).
Русскому
народу ни за что в мире не простят желания быть самим собою… Все черты
народа
осмеяны и преданы позору… Демократы наши любят народ идеальный,
отвлеченный, в
отношении к которому тем скорее готовы исполнить свой долг, что он
никогда не
существовал и существовать не будет»[9].
Со
времен Достоевского российский либерал-западник изменился более
символически,
чем реально. Ельцинско-гайдаровско-чубайсовская реформы с полной
очевидностью
это подтвердили. Наши либеральные гуманисты во имя раскоммунизации
России и торжества
либерализации готовы были пойти на многомиллионные жертвы и пошли. Они
даже в
открытую заявляли, что во имя торжества либеральных принципов и
введения России
в мир цивилизованных стран стоит пожертвовать несколькими десятками
миллионов
наших людей. Они фактически и подошли к этим показателям, но всеобщей
либерализации так и не осуществили.
Они
не поняли, что русский народ либералом (т.е. носителем идеи приоритета
внешних
форм жизни) не будет никогда. У него иные жизненные идеалы и ценности,
которые
он носит в себе, а не на себе, и судить его надо не по внешним формам
поведения, которые часто его не украшают и не возвеличивают, а по тому
внутреннему духовному сплаву его души, который в лихую годину позволяет
ему
подняться на такие высоты человечности, которые и не снились никакому
цивилизованному европейцу.
Не
случайно поэтому великий прозорливец и тонкий знаток русской души
Ф.М.Достоевский призывал судить русский народ не по его внешним
мерзостям, а по
тому, как он эти свои мерзости осознает и как казнит себя за них.
«Обстоятельствами
всей русской истории народ наш до того был предан разврату и до того
был
развращаем, соблазняем и постоянно мучим, что еще удивительно, как он
дожил,
сохранив человеческий образ, а не то, что сохранив красоту его. Но он
сохранил
и красоту своего образа. Кто истинный друг человечества, у кого хоть
раз билось
сердце по страданиям народа, тот поймет и извинит его непроходимую
наносную
грязь, в которую погружен народ наш, и сумеет отыскать в этой грязи
бриллианты.
Повторяю: судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так
часто
делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой
мерзости своей
постоянно вздыхает… Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по
тому,
чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его
в века
мучений; они срослись с душой его искони и наградили его навеки
простодушием и
честностью, искренностью и широким всеоткрытым умом, и все это в самом
привлекательном гармоническом соединении»[10].
Как
мы уже отмечали, либеральная идея взрастает в России на базе ее
отношений с
Западом. Усиление западнических настроений в российском обществе
неизбежно
вызывает активность в стане отечественных либеральных идеологов. Здесь
связь
неразрывна и непосредственна. Но вопрос заключается не только в том,
чтобы
выяснить, как мы относимся к Западу, но и в том, как Запад относится к
нам, как
он отзывается на стремление наших либералов слиться с ним в братских
объятиях и
стать единым целым в высокой европейской цивилизации. Приходится
констатировать, что как либеральная идея не смогла покорить русский
народ, так
и наши либералы, несмотря на свои титанические усилия и рабское
заискивание
перед Западом, не смогли пробить броневой щит его неприязни,
высокомерия и
презрения к России.
Европа
боится России как некоей темной и страшной непредсказуемой варварской
силы,
нависающей над нею. Поэтому, считал Достоевский, «Европа не станет
верить
никаким нашим уверениям до самого конца и все будет смотреть на нас
враждебно.
Трудно представить себе, до какой степени она нас боится. А если
боится, то
должна и ненавидеть. Нас замечательно не любит Европа и никогда не
любила;
никогда не считала она нас за своих европейцев, а всего лишь за
досадных
пришельцев»[11].
Аналогичной
позиции в оценках отношения Европы к России придерживался и современник
Ф.М.
Достоевского Н.Я. Данилевский, исследовавший эту проблему в своем
знаменитом
труде «Россия и Европа». По мнению Данилевского, Европа знает Россию не
такой,
какой она является на самом деле, а такой, какой она сама хочет ее
знать, т.е.
так как представляется Россия ее предвзятому мнению, ее «гордости,
ненависти и
презрению» в отношении России.
Европа,
считал Данилевский, не только в прошлом и сейчас не признает нас своим,
но не
признает таковыми никогда. Она продолжает и будет продолжать смотреть
на Россию
лишь с чисто материальной стороны, т.е. извлечения какой-то выгоды для
себя.
Она смотрит на Россию как на материал, «который можно бы реформировать
и
обделывать по образу и подобию своему»[12],
т.е. превратить Россию в такой же сырьевой источник, в какой превратила
она
Китай, Индию, Африку, Америку. Попытки добиться этого вооруженной силой
не
удавались, ибо здесь Европа всегда терпела поражение. Упорство России в
защите
своего суверенитета вызвало еще большее раздражение и ненависть у
Европы. Она
поняла, что Россия не колос на глиняных ногах, а нечто великое и
прочное, что
под ее «поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь,
не
размолотить, не растворить, – которое, следовательно, нельзя будет себе
ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, – которое имеет и силу
и
притязание жить своею независимою, самостоятельною жизнью. Гордой…
своими
заслугами Европе трудно – чтобы не сказать невозможно – перенести это»[13].
Это
было сказано более ста лет назад. Может, кому-то покажется (да нашим
современным либералам-западникам именно так и кажется), что давно уже
все
изменилось в наших отношениях, и нас в Европе ждут как желанных гостей.
Вот
даже в Совет Европы приняли, даже разговоры о принятии в НАТО заводят,
в ВТО
пускают, безвизовый режим обещают ввести. Одним словом, Европа
«распахнула»
перед нами свои двери и с нетерпением ждет нашего прихода. Но ситуация
в наших
отношениях сегодня та же, что была и во время жизни Достоевского и
Данилевского. Просто сегодня Европе надувать щеки и говорить России
«фи» – себе
дороже. Материальная зависимость от России становится для благополучной
Европы
все ощутимее, а само благополучие – все бледнее. Похоже, грядет время
(не очень
отдаленное), когда Европа начнет нуждаться не только в материальной, но
и
духовной помощи России. Время и обстоятельства сбивают с Европы спесь и
самонадеянность, но выработанная веками неприязнь к России и русским
сохраняется, она никуда не ушла: Европейский обыватель трепетно
относится к любым
традициям, а неприязнь к нам давно стала в Европе традицией.
Было
бы легкомысленным обвинять в напряженности наших отношений с Европой
только
европейцев, а себя считать правыми во всем. Во-первых, мы сами не
ангелы и даем
достаточно поводов для того, чтобы подвергаться справедливой критике со
стороны
европейцев. Во-вторых, в нашем общественном мнении (за исключением
тонкой
прослойки) сформировалось исторически устойчивое мнение, что они нас не
любят и
во всем нам противоречат.
Что
касается идеологии либерализма, на основе которой веками формировался
весь
строй жизни Европы и северной Америки, то эту идеологию воспринимал в
России
лишь тонкий слой интеллигенции, а временами и правящей элиты.
Исторические
всплески либеральных увлечений в России имели место, но на ход ее
развития
существенно не повлияли и к деформации ее христианской идеологии не
привели.
Либеральная идея не приживается в России и сегодня, несмотря на
сверхусилия со
стороны внешних сил и энтузиазма наших доморощенных либералов. Она
натыкается
на то крепкое и твердое ядро, о котором говорил Данилевский и которое
не
поддается либеральной деформации. Так было и так будет пока Россия жива.
***
Мы
попытались провести историко-методологический анализ либерализма как
идеологии
буржуазии, развившейся в лоне капиталистической цивилизации. Попытались
проследить процесс, его воздействие на развитие западной цивилизации.
Подвергли
анализу и оценке ее основополагающие принципы и процесс их развития.
Убедились
в том, что либеральная идеология как главная духовная сила капитализма
и его
рынка, завела западное общество в исторический тупик и всеохватный
кризис,
выход из которого она пока не видит и замирает в ожидании своего
трагического
конца. В этих условиях присоединяться к Западу и составить ему компанию
на пути
к пропасти Россия не может и, согласно своему духовному предназначению
(быть
духовным вождем человечества), не имеет права, ибо восстанет против
Божьего
замысла о России и навлечет на себя беду. Либерально-капиталистический
путь
России заказан. Реальный же альтернативный путь нами пока не определен,
что
искусственно сдерживает развитие нашей цивилизации и порождает
пессимистические
настроения в обществе. Чем быстрее и вразумительнее мы определим этот
путь, тем
быстрее выйдем из того полусонного, полубезразличного состояния, в
котором
сегодня, к сожалению, пребывает российское общество. Найти этот путь –
главная
задача власти и общественности.
[1] Мф. 16, 26
[2] Цит. По кн. Мережковский Д. Больная Россия. Л., 1991. С. 164.
[3] Мережковский Д. Там же. С. 165.
[4] Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма в 2-х тт. Т.1. М., 1991. С. 533.
[5]Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма в 2-х тт. Т.1. М., 1991. С. 323.
[6] Там же. С. 326.
[7] Там же. С. 347.
[8] Достоевский Ф.М. Записные книжки. М., 200. С. 56-57.
[9] Собрание мыслей Достоевского. М., 2003. С. 281.
[10] Достоевский Ф.М. Собр. Соч. в 15-и тт. Т. 13. СПб., 1994. С. 48-49.
[11] Собрание мыслей Достоевского. М., 2003. С. 341.
[12] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 51.
[13] Там же.