ИЗ СОКРОВИЩНИЦЫ РУССКОЙ МЫСЛИ

 

РОССИЯ КАК ЦИВИЛИЗАЦИЯ В РАБОТАХ А.С. ПАНАРИНА*

 

Владимир Иванович Якунин

доктор политических наук,

Зав. кафедрой государственной политики

факультета политологии МГУ им.  Ломоносова,

президент ОАО «Российские железные дороги».

 

            В учебном пособии "Философия истории" под редакцией А.С. Панарина цивилизации определяются как "большие, длительно существующие самодостаточные сообщества стран и народов, выделенных по социокультурному основанию, своеобразие которых обусловлено в конечном счете естественными, объективными условиями жизни, в том числе способом производства". С точки зрения Панарина, цивилизация, с одной стороны, исходит из того, что есть свод неких надгосударственных норм, которые делают эту цивилизацию предсказуемой, с другой стороны, цивилизация – это не жесткий и неизменяемый код, а "некоторые предпосылки, установки и партитуры, достаточно неясно написанные, чтобы не стеснять нашу моральную и творческую свободу, и в то же время не давать вечных гарантий, которые человеку противопоказаны".

Панарин исходит из того, что цивилизации – многосоставное явление, в котором соседствуют разные религии и этносы. Существенно, что Панарин отвергает теорию Хантингтона о противостоянии цивилизаций по вероисповедному или этническому признакам. Известный политолог, не отвергая конфликтный потенциал различных религий и конфессий, указывает, что их историческая связь, в которой было место и диалогу, и конфликту, и создает уникальный облик цивилизации: так, взаимосвязь католичества и протестантизма определяет Запад, православия и ислама – Россию, буддизма и конфуцианства – Тихоокеанский регион. То же самое касается и взаимосвязи этносов в цивилизациях, где межэтнические конфликты – показатели кризиса.

Но кризисы как цивилизационных скреп, так и цивилизационного самосознания (цивилизационная критика) полезны для цивилизации, так как ведет к поиску новых видов синтеза.

Вообще "повальное" увлечение гуманитариев теорией Хантингтона слишком напоминает информационную ловушку по направлению мысли в ложную сторону. А сама "теория" – это скорее проект США по форматированию мира, чем футурологическая теория.

В любой цивилизации должны присутствовать и взаимодействовать три ветви власти: политическая, духовная, экономическая. Особое внимание Панарин уделяет духовной власти, указывая, что цивилизация держится в мирные годы именно ориентацией на идеал, терпит поражение прежде всего в духовной сфере, а в кризисный период цивилизация воссоздает себя благодаря усилению духовного измерения. Насколько это провидчески – можно оценить на примере современной России. Политолог особо отмечает, что необходима независимость духовной власти от политической. Когда политическая власть заставляет духовную служить своим целям и задачам, цивилизационный кризис неизбежен, как это произошло в царской России перед революцией. Подлинная духовная власть – на стороне изгоев, а не на стороне сильных мира сего.

Есть ли в цивилизационном развитии какой-то высший смысл? Панарин отвечает утвердительно, считая, что "осевой идеей мировой истории является универсализм – логика становления общечеловеческой цивилизации". Но не в линейном, а в цикличном времени, когда возникшие цивилизационные синтезы "раскрепощают человеческую энергию, стимулируют созидательные процессы, способствуют повышению уровня мотивации", потом они ветшают и сменяются другими, более масштабными и продуктивными. В историческом мегавремени это проявляется через так называемую "биполушарность": циклическую череду Востока и Запада. Сначала общецивилизационный эпицентр находился на Востоке (цивилизации Египта и Междуречья), потом он переместился на Запад (Древняя Греция и Рим), затем вновь вернулся на Восток (европейское Средневековье Панарин считает восточной парадигмой), затем вновь передвинулся на Запад (эпоха Нового времени). В нынешнюю эпоху вновь происходит реванш Востока. Панарин отмечает, что Восток и Запад не абсолютно отличаются и не совершенно не зависимы друг от друга, а содержат одинаковые импульсы, "различаясь лишь соответствующими доминантами". Единство мировой истории видно и в том, что в каждой из этих фаз "соответствующая доминанта захватывает и противоположную сторону – в ней резко усиливаются позиции адептов "чужого" принципа".

 

РОССИЯ КАК ЦИВИЛИЗАЦИЯ

У цивилизаций есть свойство географической локализации, но могут быть и государства-цивилизации. Панарин прямо называет Россию государством-цивилизацией, точнее – православной цивилизацией, Третьим Римом. У этой цивилизации есть ряд особенностей.

Во-первых, для России характерно сложное взаимодействие между архетипами Кочевника (не привязанного к земле пассионария) и Пахаря (хранителя традиций). В победе над монголами-кочевниками Панарин видит связанную с православием доминанту смиренного Пахаря, который как кроткие, по евангельской заповеди, "наследует землю".

Во-вторых, для России характерно особое отношение к космосу и к взаимосвязям людей в нем. Природа воспринимается как дар Неба, а не как мастерская для потребностей человека. Тварный мир видится преображенным энергией Бога, и разные его элементы взаимодействуют на основе синергийности – согласования, сопряженности разнокачественных начал. Поэтому для России характерна взаимосвязь "космос-человек-социум", где космос как мироздание и воплощение божественных энергий первичен, человек – это его органическая и активная часть, и из таких частей созидается социум. Отсюда и русская соборность – свободное единство стремящихся ко спасению личностей, и этим оно сильно отличается от авторитарного коллективизма, навязанного сверху. Поэтому для России характерен примат духовных, а не национальных или прагматических связей между людьми: русские определяются скорее как духовная общность. Власть духовная, самая основополагающая для цивилизации, также космоцентрична: человек ощущает призыв Бога через Его энергии, которые, согласно учению св. Григория Паламы, пронизывают мир. Святой уходит из социума, стремясь ответить на этот призыв, и через какое-то время вокруг этого человека начинает строиться новый социум – духовная общность. Связь русских в единое государство тоже воспринимается как духовная связь: это не просто царство, а царство православное, которое строится не как могущественный Рим, а как Новый Иерусалим. И оттого, что реальное государство не соответствует этому идеалу, для русских характерно недоверие к общественным институтам и перманентный бунт против сильного государства (Отца), который слишком стесняет свободу, вкупе с осуждением слабого государства, которое самим фактом своей слабости заключает союз с грехом.

В-третьих, для России характерна западно-восточная гетерогенность. Как отмечает Панарин, "Россия – восточная страна по своей структуре, в ней преобладает не индивидно-номиналистическое, а соборное начало. Но в мотивационном отношении она приобщена к западному прометеизму, ее увлекают вселенские проекты фаустовской культуры. На Востоке ее воспринимают "полпредом" Запада, на Западе – носителем восточных начал. Эта неусыновленность России ни в одной из цивилизационных ниш делает ее существование рисковым, а историческую судьбу драматичной". Альтернатива между Западом ("западничество") и Востоком ("почвенничество) навязана, поскольку на самом деле предназначение русской цивилизации – находить равновесие между этими двумя полюсами.

В-четвертых, поскольку Россия никогда не была этноцентричной и моногенной, для нее характерна религиозная и этническая терпимость, связанная с приматом общей созидательной деятельности при уважении к этнической и религиозной специфике.

В-пятых, Россия всегда отличалась приматом особой ценностной мотивации, которую Панарин называет "ценностной пассионарностью". Основной пафос этой мотивации заключается в милосердии и сострадании к человеческой слабости, который выражает любимый русским народом образ прощающей и принимающей всех Богоматери, а исходя из этого – в принципиальной защите всех слабых и неустроенных и страстном требовании общественного равенства и общего служения.

В-шестых, Россия – не обособленный культурно-исторический тип, замкнутый на самом себе, а цивилизация, имеющая прямое отношение к общим для человечества историческим проблемам. Для России всегда была характерна обращенность к целому миру и озабоченность его спасением, что лежит в основе христианства, в частности, православия, которое, как подчеркивает Панарин, нельзя сводить только к этническому маркеру.

Россия всегда видела свою миссию в объединении человечества при сохранении цивилизационного многообразия культур, в православном глобализме времени (то есть общих целей и задач на определенном временном промежутке), а не в глобализме пространства, которое предлагает западная цивилизация.

У каждой цивилизации есть свои "слабые места" и изъяны, которые либо сложились исторически, либо появились в относительно недавнее время. Россия – не исключение. Среди давних исторических проблем российской цивилизации Панарин называет следующие.

Во-первых, в России так и не состоялся синтез лучших языческих (радость бытия) и христианских (аскеза) черт, что постоянно порождает то взрывы безудержной темной стихии, то чрезмерный аскетизм.

Во-вторых, так и не состоялся синтез между национальной идеей и претензиями на влияние на мировую историю, между универсальным и чисто этническим – в том числе и отсюда традиционный для русской культуры конфликт между западниками и славянофилами, и конфликт между так называемым "большим священным текстом" (например, сочинениями Маркса) и малой народной культурой, которая все время сопротивляется попыткам ее переделать по отвлеченным универсальным принципам, и конфликт между инерционным народом, живущим национальными традициями, и пассионарной элитой – конструктивистами-мечтателями. Любопытно, что Панарин, в целом критикуя советский период за отход от цивилизационного кода, отмечает, что в это время русский человек преодолел "доморощенность" и смог быть принят рядом представителей интеллектуальных элит как на Западе, так и на Востоке как носитель универсальной идеи равенства и свободы бедных.

В-третьих, в российской цивилизации постоянно нагнетался разрыв между "верхами" и "низами" общества: первые приобщались к достижениям Запада и отходили от своей традиции, для вторых это приобщение выливалось в еще большее усугубление своего бесправия.

К цивилизационным проблемам, порожденным в советское время, Панарин относит:

Во-первых, плагиаторский характер советского коммунизма, его списанность с западных образцов. Соответственно, и советский тоталитаризм, и тоталитарный коллективизм Панарин считает не порождением "азиатчины", а прямым результатом европейского Просвещения с его культом разума и прогресса;

Во-вторых, большевики нарушили изначальный космизм русского бытия, породив во многом идентичную Западу механистическую цивилизацию. Отсюда и разрушение деревни большевиками, и разрушение цивилизационного сознания в городе, и устремленность ставшего экзистенциально "бездомным" советского человека "либо в европейский дом, либо в светлое будущее".

В-третьих, как считает Панарин, большевики подменили всеобщее спасение классовым, сделав духовную идею России из универсалистской по сути дела сектантской (спасение только для избранных), а спасение в Царстве Небесном – построением Царства Божьего на земле.

К проблемам, порожденным современным пореформенным периодом, Панарин относит захват духовной власти в России зарубежной элитой и неумелое заимствование достижений западной культуры без той аскезы, которая их породила. Несмотря на критическое состояние российской цивилизации, Панарин оптимист: по его мнению, самая сильная ценностная мотивация приходит тогда, когда отдельный человек, общество или цивилизация находятся на дне. Политолог считает, что для возрождения России как цивилизации необходимо, во-первых, возрождение духовной власти, когда церковь и государство, церковь и культура строят гармоничные и взаимоуважительные отношения, во-вторых, не изоляция от Запада, а содержательный диалог с ним, в-третьих, принципиальный отказ играть по правилам, навязываемым так называемым "глобальным миром".

 

РОССИЯ В ДИАЛОГЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Прежде всего, следует отметить, что Панарин считает, что взаимодействие цивилизаций отнюдь не сводится к конфликту, как писал Хантингтон, а "ведут к резкому усложнению траектории развития человечества". Таким образом, диалог и взаимодействие – естественный и нужный процесс. Для того чтобы определить место России в этом диалоге, необходимо представлять, как выглядит нынешнее взаимодействие цивилизаций. Сейчас в этом диалоге стремится доминировать Запад, которому, как отмечает Панарин, больше, чем какой-либо цивилизации, свойственен провинциализм – самоуверенная убежденность, что цивилизация – это только Запад, что все его достижения – "общечеловечны" (отсюда и стремление объединить мир на основе западных ценностей), и все страны и культуры, которые не вписываются в западные стереотипы, относятся к "варварским". При этом такое понимание существует на уровне политическом, то есть на уровне принятия решений, а не на уровне культурологическом, то есть на уровне интеллектуальном, где давно уже признано существование равноправных цивилизаций.

Россия для Запада остается "священным изгоем". Впрочем, замечает Панарин, русская культура серебряного века уже находила альтернативу западному мироустройству.

Во-первых, деятели русской культуры ввели в научный дискурс космизм в противоположность "социоцентризму, отрывающему человека от природы и проповедующему независимость социума от космоса. При этом русский космизм отличается от восточных мировоззренческих постулатов, отводящих человеку роль песчинки мироздания и обрекающих его на пассивность, утверждением человека как активного полноценного соработника".

Во-вторых, концепция всеединства избегла как крайностей принципиальной мозаичности мира, так и тотального "экологического нигилизма технической цивилизации".

В-третьих, русская культура создала "своеобразный натурфилософский органицизм. Если для классической западной науки универсальной моделью мира и источником исследовательских установок является неживая природа, то у нас доминирующим оказывается теллургический образ живой матери-Земли и живого Космоса". Все эти процессы были прерваны большевистской революцией, вновь повернувшей Россию на путь подражательства.

СССР воспринимался большей частью западной и российской интеллигенцией как главное препятствие подлинной цивилизации. Во-первых, за свой "сектантский" настрой в противоположность христианскому универсализму; во-вторых, за свою секулярную идеологичность и милитаризм; в-третьих, за стихию "революционного скифства".

Однако СССР рухнул, а отношение к России лучше не стало. Ей позволяют быть просто "этнической диковиной", а не государством-цивилизацией. Панарин замечает: "...то, в чем нам по-настоящему отказывают сегодня, – это наличие особой цивилизационной идентичности. Нашу специфику пытаются подать в сугубо отрицательных терминах – как традиционализм, отсталость, нецивилизованность".

Что приобрела Россия в своей попытке стать "цивилизованной" по-западному? Панарин замечает, что Россия одинока как никогда: ее не приняли на Западе, потому что она так и не стала богатой, ее отвергли на Востоке, потому что она предала бедных. Что касается собственно Востока, то из-за цивилизационного проигрыша в России архаизируется евразийское пространство, а перед лицом крепнущего Китая российская цивилизация идеологически безоружна. Отрицая другие цивилизации и культуры, Запад никак не оправдывает своих претензий быть нравственным гегемоном человечества. Им утрачиваются обретенная христианством ценность труда, нематериальные ценности, изживает себя попытка "прометеева человека" покорить мир, и следовательно – угасание пассионарной энергии. Налицо широкомасштабный цивилизационный кризис, который может привести к новому "осевому времени. Возникает закономерный вопрос: кто будет агентом этих перемен?

Запад больше не в состоянии порождать новые идеологии, стало быть, дело за другими цивилизациями. Панарин отмечает, что при всей критике западной цивилизации, не следует забывать об общецивилизационной ценности ряда его достижений, которые, однако, следует не слепо копировать, а воспринимать в процессе диалоге культур, как это делают Китай и Япония. С точки зрения Панарина, агентами альтернативной Западу траектории развития могут служить принципы буддийской и конфуцианско-даосистской культур (Индия, Япония, Китай), которые уравнивают элементы живого мира, не допуская потребительского и насильственного к ним отношения со стороны человека, во-вторых, указывают на воздержание от произвольных действий в отношении космического порядка. Достойной альтернативой Западу выглядят также африканская и латиноамериканская цивилизации, которые прагматичному западному демиургу противопоставляют деятельность художника-творца. Поэтому, как отмечает Панарин, Западу жизненно необходим диалог с Востоком. Более того, с 1950-х гг. такой диалог активно ведется на уровне увлеченности восточными религиями и незападными традициями. При этом не все участники диалога могут реально вывести мир из кризиса: по мнению Панарина, Япония играет по правилам западного мира, а Китай – слишком закрытая и самодостаточная цивилизация.

Политолог замечает, что в мире не осталось иных пассионарных сил планетарного масштаба, кроме мессианизма русских и евреев.

Эти два народа связывают особые отношения, поскольку, по мнению Панарина, именно евреи и русские воплощают общечеловеческое изгнанничество в мире: евреи – изгнанники в пространстве, русские – во времени. И те, и другие считаются другими народами и цивилизациями бунтовщиками и смутьянами. Однако, если мессианизм евреев – хилиастический, предполагающий построение Царства Божьего на земле здесь и сейчас, то мессианизм русских – эсхатологический, отодвигающий земные перспективы для служения подлинному и вечному, и поэтому именно русская пассионарность может реально вывести мир из кризиса, не повергнув его в бездну очередной утопии. Кроме того, как отмечает Панарин, "циклы российской истории – то же чередование западно-восточных фаз, только, в отличие от цивилизаций Востока, это чередование является внутренней судьбой России, продуцируясь изнутри". Россия в силу этих особенностей – "центральное место планеты, не только в геополитическом смысле, но и в историософском". Именно Россия, в силу гетерогенности своей структуры, в кризисные моменты "берет на себя задачу сращивания разошедшихся мировых структур. В ней, таким образом, заложен механизм восстановления единства мировой истории". В связи с этим политолог предостерегает от двух крайностей, свойственных многим "почвенникам": от тотального отвержения Запада и от попытки построить православную теократию, отвергнув народы исламской культуры, потому что Россия тогда станет изоляционистским государством, а не всемирно значимой цивилизацией.

Россия может с одинаковым правом говорить как с буддийским Востоком и мусульманским Югом потому, что сходна с ними по своему мироощущению, так и с Западом, поскольку напоминает ему об отвергнутом им греческо-византийском ядре и, не отвергая западную рациональность, наполняет ее ценностным содержанием. Россия может достичь этих целей, участвуя как в проекте "Средняя Европа", объединяющая восточно- и южнославянские народы, так и в славяно-тюркском синтезе. Как отмечает Панарин, необходимо, чтобы Россия была центром не только славянской, но и мусульманской письменности. Что касается Средней Азии, то ее можно интегрировать так же, как Россия интегрировала Финляндию (сохранение независимости во всем, кроме внешней политики) или как Китай – Тайвань (одно государство – две разные экономические и политические системы).

Достижение же общецивилизационного ценностного единства, по мнению Панарина, будет реваншем не Востока или России, а истории в целом.

 

В оглавление ТРМ №15

---