Малороссия – русская середина, а не польская или австрийская окраина.

Россия была империей, её стержнем был славянский русский Народ, состоящий из трех славянских ветвей: великороссов, малороссов и белорусов. Древнее название России – Русь. Когда Русь стала объединять в своих границах не только коренное русское население, но и другие этнические образования, то она стала Российской Империей, Россией. Термином “русский” или “православный” (это были синонимы) определялась на Руси принадлежность как этническая, так и национальная.

В последнее время, в связи с установлением имперского строя, термин “русский” стал иногда употребляться … в более узком смысле для обозначения этнической общности… Для общности же высшей категории, то есть национальной и государственной … пробовали было ввести термин “российский”, применявшийся в напыщенном литературном слоге XVIII века и ныне применяемый в официальном торжественном языке. Но этот термин, в книжном его значении …, привился очень слабо, а для народной массы он так и остался и неизвестным, и непонятным.

Делению русского народа на три ветви соответствуют Великороссия (в древности Великая Русь), Малороссия (в древности Малая или Киевская Русь и Галицкая) и Белоруссия (в древности Белая Русь). Кроме того, в старых документах упоминается иногда Черная Русь (нынешняя Буковина) и Угорская (Прикарпатская Русь). Галицкая Русь (теперь Галичина) называлась также Червонной Русью.

В зависимости от страны, малороссийская ветвь русского народа называла себя: русские, руськие, руснаки, малоруссы, малороссы, малорусины, русины и пр. Последнее название и сейчас крепко держится в народной толще в Галичине.

В документах с XIV века для Юго-Западной Руси появляется новое название, но название это не “Украина”, а “Малая Русь”. Выражение “Великая Русь” появляется как противоположение другим русским областям – Руси Белой и Малой. Под “Великой Русью” всегда подразумевалось не что иное, как только часть единой, целой России: “Божию милостию великий государь, царь и великий князь всея Великия, Малыя и Белыя Руси самодержец” – таков титул московских царей, формулировавший эту мысль. В дальнейшем развитии нашей терминологии она во многом уподобилась древнегреческой. Так, термин “великоросс” зародился сравнительно поздно, вероятно, по воссоединении Малороссии с остальной Россией, как противовес названию населения Малороссии. В широкий обиход это книжное слово проникло только в наши дни, после революции. Костромской крестьянин до сих пор так же мало подозревал, что он великоросс, как екатеринославский – что он украинец, и на вопрос, кто он, отвечал: я костромич или я русский (князь А.М. Волконский)[1].

Греки в каждой стране различали малую и большую части. Малая – центральная, главная, а большая – позднейшие приобретения. Так, Афины и Спарта – Малая Греция. Новые завоевания и приобретения – Великая Греция. Малая Азия – основа, цитадель. Великая Азия – позднейшие  приобретения. Малая Русь – центр, древнейшая колыбель русского народа, священное место, откуда пошла вся Русская Земля, Россия. Поэтому для каждого русского Киевская Русь может быть только малой, то есть главнейшей, древнейшей…

Для поляка из Варшавы, австрийца из Вены, немца из Берлина Киевская Русь действительно может казаться “Украиной”, то есть самостийной и ни от кого, кроме, скажем, Берлина, не зависимой окраиной.

Русские летописи знают украины: холмскую, переяславо-полтавскую, курскую, калужскую и т.д. Небезызвестны украины и актам Московского государства: Слободская украина, Псковская, Смоленская, Татарская, Мордовская и прочие и прочие... Наконец, та же терминология употреблялась и польскими хрониками, которые говорят о прусской, литовской и других украинах.

Таким образом, термины: “украина”, “украинец”, “украинянин”, “окраина”, как и прочие синонимы, заключают в себе понятия чисто географического свойства, не имеющие ничего общего ни с этнографией, ни с культурой; тем паче не содержится в них хотя бы намека на возможность какой-либо государственной обособленности.

В одном из вариантов известной песни о Морозенке имеются следующие строки:

Поглядае Морозенко на свою украіну
Ой, що своя украина, як мак, процвітае
А чужая украіна, як лист, опадае.
Прощай, прощай, та Морозеньку, ти найславний козаче!
Ой, за тобою, та Морозеньку, та вся украіна плаче!

По смыслу этих строк видно, что “украина” означает край, землю. Больше того, из контекста совершенно ясно, что это, с одной стороны, русский край, который Морозенко защищал от татар, с другой стороны – край татарский. Такое же значение имеют и производные от “украина” слова: “вкраина”, “краіна”.

<…> Термин “Украина” с большой буквы в значении существительного собственного имени появляется в истории дважды: в Австрии (провинция Краина) и в Польше. В конце XVI века польские документы начали именовать “Украиной” ту часть земель, отнятых от Киевской Руси после разгрома её татарами, которая лежала у Днепра. Это были польские пограничные воеводства: Киевское, Брацлавское и часть Подольского. Поляки никогда не распространяли названия “Украина” на остальную часть Малой Руси, в частности на Волынь и Подолию (полностью), а тем более на земли, выдвинутые еще дальше: на запад ли (Галицкая Русь и пр.), восток ли, север ли, юг ли.

Такое же происхождение собственного имени “Украина” признает и сам М. Грушевский, известный самостийный историк, впоследствии открыто перешедший на службу к большевикам. В книжке “Про старі часи на Україні” он рассказывает, как население из Подолии, Волыни и других мест шло в свободные края – “до Київщини та за Днипро”, и далее продолжает: “ці краї Наддніпрянські прозивались тоді Україною, бо лежали вже "на краю" держави, і за нею зачиналися дикі степи”.

Дикие степи – иначе “Дикое поле” – это нынешняя Новороссия, то есть Херсонская, Бессарабская, Екатеринославская губернии и Область Войска Донского. Только в XVIII веке они были отняты у турок Суворовым, Румянцевым и Потемкиным.

В таком же смысле, как у Грушевского, то есть правильном, термин “украина” употребляется в памятниках малороссийской письменности, включая произведения Т.Г. Шевченка.

Розбрились конфедерати,
По Польщі, Волині,
По Литві, по Молдованах
І по Україні (гайдамаки).

Украина здесь – Поднепровье, а Волынь – не Украина. В своем дневнике Т.Г. Шевченко употребляет термин “Украина” всего три раза, термин “Малороссия” встречается девять раз. Даже в своих письмах, притом писанных по-малорусски и адресованных малороссам (например Бодянскому), поэт употребляет термин “Малороссия”.

Другой самостийный деятель Б. Барвинский в своем труде “Звідки пішло ім'я "Україна"”[2] тоже вынужден признать что Украина “зразу означала справді і тільки пограничні землі”[3], но тут же прибавляет: “Коли одначе, для Польщі "Україною" були тліьки пограничні землі, які сусідували з Волощиною і Татарщиною, то для цілої Европи "Україною" повинні були бути і були всі землі нашого народу”.

<…> На Украине разыгрывались важнейшие в истории русского народа события. Порабощенное польскими панами и их прислужниками русское население, главным образом, там вело ожесточенную борьбу со своими угнетателями.

Визволь, Господи,
Невольника з невол;
На простії дороги,
На ясні зорі,
На руський берег,
На край веселий,
Між мир хрещений[4].

<…> Когда при Екатерине Великой значительная часть русских земель вернулась к России (“Отторженная возвратих”), то с ними вернулась и остальная часть тех земель, которые были называемы поляками Украиной. С того времени название “украина” потеряло смысл, так как одновременно с возвращением её к России наши границы настолько продвинулись на запад, юго-запад и юг, что географически Поднепровье (Украина) уподобилась скорей “середине”, нежели “краю”. Но оно перестало быть украиной не только географически, а также политически и государственно, то есть польской областью.

Украин у нас перебывало великое множество. И все они быстро теряли свое название, благодаря поступательному движению русских границ, неудержимо расширявшихся во всех направлениях. Такая же участь постигла и Поднепровье. Народ, вырвавшись из-под ненавистного польского ига, прильнул к лону матери-отчизны и перестал придавать значение тому, что части земель, на которых он жил, суждено было побывать на положении окраины, и притом польской.

<…> Так было до самого конца, то есть вплоть до революции 1917 года. Ведь иначе и быть не могло. Калужцы, смоленцы, псковичи, татары, мордва и прочие и по сей день живут на землях, которые когда-то были украинами (не частично, а почти сплошь), и притом украинами русскими, а не польскими. И тем не менее, эти украинцы, то есть псковичи, смоленцы и прочие, как всегда, так и сегодня называются только русскими, татарские украинцы – татарами, а мордовские – мордвинами.

Огромные просторы, в которых малороссы жили с древних времен (Малая Русь) и поселились позже (Новороссия), никогда Украиной не назывались. Исключение: относительно небольшое Приднепровье, да и оно было польской, а не русской украиной.

Спрашивается, почему после революции 1917 года, когда не стало России, жители всей Малой Руси, этой древнейшей колыбели русского народа, “откуда есть пошла русьская земля”, испокон веков сидящие у самого сердца России,– вдруг все до одного оказались на положении инородных украинцев?

Если бы поголовный перевод жителей юга России в украинцы не сопровождался лишением их, в том числе и малороссов, права продолжать быть тем, кем они есть, то есть русскими, то такой перевод был бы всего-навсего несерьезной попыткой увековечения памяти украины, поля которой впитали в себя столько русской крови и слез. Однако вряд ли найдется хотя бы один здравомыслящий человек, способный заподозрить интернационалистов-революционеров в склонности к сентиментально-патриотическим чувствам, в особенности к ненавидимой ими зеленой ненавистью России.

Преступники не только загубили Россию, но даже украли самое имя её, подменив его кабалистическими знаками СССР. Такая же участь постигла и малороссов: их просто обворовали, как Россию: лишили самого, что ни на есть дорогого у каждого народа – национального имени, то есть собственного лица. Наше историческое национальное имя “русский” (малорусе, малоросс и пр.) было украдено еще раньше – во Франции и Австрии, о чем будет сказано ниже. В России это сделали революционеры после того, как дорвались до власти над нею.

Если врагам России так необходимо было кого-то из русских обратить в иностранцев, хотя бы и украинных, чтобы окончательно разделить нас, разбить и обессилить, то почему это не сделано с великороссами? Не их ли отцы покинули батьковщину и разошлись по суздальским, владимирским, московским, сибирским и Бог весть каким только дремучим украинам?

Во Сибирской во украине
во Даурской стороне...

Ведь мы, малороссы, не с окраины, не с края – а с самой что ни на есть середки. Мы из-под Киева, про который еще князь Олег сказал: “Се буди мати градом русьским”.

Почему русское национальное имя было украдено у щирых не украинцев малороссов и почему щирых украинцев великороссов освободили от звания украинцев, этому посвящена следующая глава. Обратим внимание читателя на одно весьма характерное явление: население Австрийской Краины никто не пробовал “краинизировать”, и мы знаем, что оно будет пребывать вовеки тем, кем было и кем есть сейчас.

А как быть теперь нам, начисто от всего “освобожденным” малороссам, наблюдающим, в частности, как давно зачисленных в иностранцы белорусов некие силы пытаются на наших глазах обратить в полумифических кривичей?

Почему украинизировали малороссов, а не великороссов

Руска мати нас родила,
Руска мати нас повила,
Руска мати нас любила”.
“Вырвешь мені око и душу мені вырвешь,
Но не похитишь любви и веры,
Не похитишь, бо сердце мое руске,
И вера моя руска.

Маркиан Шашкевич (Галицкий народный поэт ХIX века)

После трех разделов Польши (1773, 1793, 1795 годов) к России вернулась главная часть захваченных у неё в XIII веке земель. Червонная Русь (Галичина) и Черная (Буковина) достались Австрии. В ознаменование воссоединения с Россией отобранных от Польши русских земель императрица Екатерина Великая повелела отчеканить медаль с надписью: “Отторженная возвратих”.

            Значительная часть польского общества не примирилась с этим актом, и некоторые поляки начали сейчас же после потери русских земель вести агитацию против варварской, реакционной России и её императрицы. Польским политическим деятелям в первую очередь необходимо было доказать, что императрица Екатерина Великая – захватчица, отнявшая у Польши нерусские земли, населенные чуждым России народом.

Сложившаяся к этому времени обстановка в Европе как нельзя больше благоприятствовала видам польских политических кругов. Дело в том, что к концу XVIII века во Франции обосновался революционный порядок, порожденный так называемой Великой французской революцией. И вот в ненавидевшей Россию революционной Франции появляется на французском языке работа польского эмигранта графа Яна Потоцкого, в которой впервые в истории утверждается, что на берегах Днепра живёт не русский народ, а украинский, правда, славянского происхождения.

Этого оказалось недостаточно. Очень скоро другой польский граф Фаддей Чацкий предлагает новую теорию: украинский народ не имеет ничего общего со славянством; его предки – кочевники из орды укров. Нечего говорить, что никаких исторических данных об этой орде никому открыть не удалось.

К слову сказать, этой теорией, но уже вывернутой наизнанку, усиленно пользовались в Польше Пилсудского, чтобы доказать монгольское происхождение москалей. Этим хотели создать расовую пропасть между великороссами и малороссами и установить ближайшую степень родства между поляками и малороссами, к этому времени уже переделанными в не русских украинцев. И сейчас в эмиграции, несмотря на провал расовых теорий о монгольском происхождении великороссов проговариваются некоторые польские публикации, а также галицкие газеты. По мнению авторов, сторонников расовой теории, монгольская кровь должна служить достаточно убедительным доказательством “подлосьці походзеня” москалей, то есть низости их происхождения.[5]

Итак, в самом конце XVIII века в революционной Франции двумя польскими графами для борьбы с Россией был создан нерусский украинский народ.

Первым пропагандистом теории графа Яна Потоцкого в России был его родной брат граф Северин Потоцкий. Вопреки деятельности этого графа и его преемников, широкие слои населения Малороссии, а также Новороссии узнали о своем нерусском украинском происхождении лишь спустя около ста лет, то есть после революции 1917 года, когда жители этих стран были переименованы революционерами из русских в чужестранных украинцев. Что касается интеллигентных кругов великорусской и малорусской общественности, равно и правительственных, то они в течение долгого времени относились к затее польских графов с чисто русской снисходительностью: например, граф Северин Потоцкий вел свою пропаганду, пользуясь положением попечителя вновь открытого Харьковского университета. Больше того, теории польских графов вскоре захватили умы некоторых польских политических деятелей, публицистов и писателей, а через них проникли в... Москву. Некоторые великорусские ученые во главе с самим М.П. Погодиным восприняли польские графские учения о нерусском происхождении малороссов, почему и оказались основоположниками в России так называемой “польской школы”.

<…> Что же заставило малорусских ученых и патриотов столь энергично восстать в защиту попираемой правды? Только ли одна любовь к правде? Нет, еще и другое обстоятельство: чувство национальной и политической опасности! Это было время …, когда свежи были воспоминания о закончившемся в 1831 году польском восстании…

В 1815 году император Александр I Благословенный, в те времена полновластный хозяин Европы, милостиво даровал полякам государственную независимость. Он простил им участие в войне против России на стороне Наполеона (“Поляки! кто старое помянет, тому глаз вон” – так начинался высочайший манифест к полякам). И восстановил Царство Польское в этнографических пределах. Поляки, тронутые до глубины души бескорыстием и величием духа самодержца всероссийского и своего короля, прибывшего в Варшаву, чтобы возложить на себя польскую корону, выпрягли лошадей из его кареты и впряглись в неё сами. Так и несли они карету на руках перед толпами восхищенных соотечественников, певших гимн “Боже, цось польске”. Спустя пятнадцать лет поляки восстали, начав с заговора на жизнь родного брата государя цесаревича Константина Павловича, который едва избежал смерти от руки польской военной молодежи и черни.

Главной причиной восстания 1830-1831 гг., о чем свидетельствуют и польские историки, было стремление со стороны польских общественных кругов выйти из отведенных Польше монаршей милостью государственных … границ, чтобы расширить Польскую территорию до старых пределов – “от моря до моря”, иначе говоря – присоединить к Царству Польскому литовские и русские области, принадлежавшие Польше до первого раздела 1773 года.

Понятно, что при природном великодушии русских государей, благодушии, если не легкомыслии, тогдашнего русского общества и правительства теории польских графов об украинском происхождении якобы не русского населения у Днепра, стали бросать зловещие тени на воды этой реки. Ввиду столь явно выраженных польских претензий на значительную часть Малороссии, в том числе почти на всю Украину, малороссы почувствовали себя в опасности. Переписка Н.И. Костомарова с московскими друзьями полна тревоги и даже упреков. Общий смысл ее, выражаясь приблизительно словами самого Костомарова, таков: хорошо вам, москалям, сидя в Москве, разводить вздорные польские теории, а каково слушать их нам, испытавшим на себе многовековую польскую практику, от которой мы насилу избавились при вашей же помощи!

М.А. Максимович, который в переписке с М.П. Погодиным называет себя “щирым малороссиянином”, а не “щирым украинцем”, между прочим пишет ему дословно следующее: “...И люблю Малороссию, люблю язык ее народа и песни его и историю ... Что я люблю наш первопрестольный Киев больше, чем ты, это также естественно: ибо питаю к нему любовь общерусскую и ближайшую к нему любовь малоруссийскую...”.[6]

Итак, с теориями польских графов в научных кругах было покончено. Что касается русского общества и правительства, то скрытый политический смысл этих псевдонаучных теорий раскрылся вполне лишь после нового польского восстания 1863 года.

Царь-освободитель Александр II отменил в Польше суровый режим, установленный после восстания 1830-1831 гг. его отцом императором Николаем I. Государь даровал Польше очень широкое самоуправление, вплоть до учреждения польских министерств. Он призвал к деятельности польского патриота графа Вельопольского, но Вельопольскому не удалось осуществить воли русского царя и свои мечты: часть польской шляхты и духовенства, подстрекаемые Англией, Францией, Австрией и Ватиканом, ответила восстанием на реформы Вельопольского, только начинавшиеся и далеко еще не законченные. Цель восстания, по крайней мере для поляков, была все та же: восстановление государственной независимости Польши в старых границах с 1773 года, то есть до Западной Двины и Днепра, от Балтийского моря до Черного.

В восстановленной после Версальского мира Польской Республике украинские мечты не только возродились, но даже распространились на земли, лежащие на многие сотни верст западнее, южнее, восточное и юго-восточнее бывшей польской области Украины. К 1935 году эти мечты в головах некоторых наиболее пылких политиков уже достигали скал Уральского хребта. Живущее на этом огромном пространстве население было зачислено в разряд нерусских украинцев, жаждущих получить самостийность из рук братской Польши.

Как известно, еще задолго до появления Польской Республики Пилсудского теории польских графов об украинском происхождении нерусских малороссов были надлежаще оценены и усвоены германо-австрийскими кругами. Это было сделано в связи с планом “Drang nach Osten”, в котором украинскому вопросу отводилось приблизительно такое же место, как и революции: динамита, долженствующего взорвать Россию изнутри.

Ватикан с присущей ему тонкостью политического мышления проявлял и проявляет доныне глубокую заинтересованность не столько теориями польских графов, сколько практической деятельностью униатов-самостийников, возглавляющих самостийное украинское движение и задающих ему тон. Ватикан основательно надеется, что при благоприятной для него обстановке униаты будут проводниками католицизма в России.

Чехословацкая республика, копируя австрийскую политику, уделяла настолько серьезное внимание иностранному происхождению малороссов, что при деятельном содействии галицких самостийников устроила у себя в Прикарпатской Руси нечто вроде базы для будущей Великой Украины – наподобие той, которую Польша пыталась создать из принадлежавшей ей части Волыни при помощи самостийников петлюровского толка.

Для уяснения целей, преследуемых сторонниками теорий польских графов, достаточно дать себе отчет в том, что прежде чем скромная польская область с XVI века у Днепра увеличилась в мечтах некоторых поляков до Урала, она сильно видоизменилась еще за несколько лет до первой мировой войны в представлении чинов австрийского и немецкого генеральных штабов. Так, в Вене на страницах газеты “Украинише рундшау” можно было видеть, как Украина распространилась на самые плодородные земли юга, юго-запада и юго-востока России. К историческим границам когда-то действительно существовавшей польской области Украины эта новая Украина не имела никакого отношения.

Недавно в швейцарском издании какого-то галицкого “наукового” института мы встретили карту, на которой Украина западными границами глубоко врезывается в территорию дружественной нации кривичей, а на юго-востоке доходит до снежных высот Эльбруса с тем, чтобы окончиться на востоке где-то у берегов Тихого Океана (“Зеленый клин”), прихватив по дороге часть тех земель, которые большевики назвали Казахстаном (“Сірий клин”).

Вообще, в Галичине теории польских графов нашли самую благоприятную почву для “наукового” обоснования. Одно из таких обоснований дал галицкий деятель ксендз В. Калинка. “Лучше,– говорит он,– самостоятельная Русь (Малороссия), чем Русь Русская (“Коsyjskа”). Если Гриць не может быть моим,– заключает ксендз,– то пускай, по крайней мере, не будет он ни моим, ни твоим”[7].

Вот почему в “украинцы” попали все малороссы и вообще жители юга России, почти ничего не имеющие общего с украинами, тогда как несомненная украинскость поголовно “щирых” великороссов долго оставалась без внимания.

Одним словом, вопрос, почему силы, не владеющие Россией, а лишь стремящиеся к завладению ею, всячески стараются прививать русскому сознанию самые совершенные и самые передовые теории,– настолько ясен, что не требует дальнейших разъяснений. Не пора ли нам начать жить умом, а не теориями? Ведь нам вскоре могут предложить очередную самую передовую, самую совершенную теорию, например, что мы – это не мы, а нечто вообще в природе не существующее. И как быть тогда нам, столь ревниво оберегающим свою репутацию самых передовых, самых прогрессивных и, сохрани, Боже, не отсталых людей?

Но спрашивается, зачем понадобилось интернационалистам-революционерам прибегать у себя в СССР к теориям графов Я. Потоцкого и Ф. Чацкого (отнюдь не передовым с точки зрения далеко ушедших вперед марксистов), когда вся Российская Империя и без того была прибрана к мозолистым рукам рабочих и крестьян? Иными словами, с какой целью победивший пролетариат ринулся переводить русских малороссов (и не только малороссов, а просто всех жителей юга России) в разряд украинных иностранцев?

Ответ на этот вопрос мы попытаемся дать во второй части настоящей брошюры, которая будет посвящена самостийному украинскому движению. Сейчас постараемся доказать, что вплоть до гибели России малороссы были русскими, считали себя и называли только русскими.

Теперешние украинцы – русские люди

Скажи ж нам, Пруте престарый,
У тих прекрасних сторонах
Хто проживав давно?
Струями Прут нам каже так:
Тут споконвеку жив
Тот сын, що матарь Русь
Над все, над все любив.

И. Воробкевич, буковинский поэт (“Що старый Прут каже”)

До революции самостийники не смели открыто пропагандировать среди русского народа очевидную ложь о тысячелетней истории Украинского государства, созданного древнейшим украинским народом. Это было им не под силу, так как в дореволюционные времена внутренняя культура населения России, самостоятельность мышления, патриотизм и чувство собственного достоинства, не говоря о национальном, начисто исключали возможность такого наглого обмана.

Современный пропагандный миф об Украинском государстве и нерусском украинском народе легко опровергается не только европейской и русской историей, но также византийскими, арабскими, персидскими и прочими документами. В них есть речь о Руси, России, русских и проч., но нет даже намека об Украине и украинцах. Доказывать отсутствие в истории Украинского государства и народа – это значит разоблачать подлог, что, между прочим, блестяще сделал князь А.М. Волконский (князья Волконские – Рюриковичи, которые, согласно самостийной истории, суть украинцы, а не русские) в своей брошюре “Историческая правда и украинофильская пропаганда”[8].

Поэтому здесь мы ограничимся лишь указанием на то, что для определения личности народа или племени важно, в первую очередь, знать, как он называет себя сам.

Не будем вдаваться в подробности, где и как называли себя русские люди, жившие на юге России и в Австрии (Галичина, Буковина и Прикарпатская Русь). Это подробно указано в брошюре князя Волконского. Отметим лишь следующее: в России никто не называл себя иначе, как только русский, руський, малоросс, малорусе. Стоит обратиться к любому жителю России из старшего поколения – не лгуну и не потерявшему окончательно памяти,– чтобы получить подтверждение правильности этих слов. Слово “украинец” было настолько не известно в России, что, когда в 1917 году его навязали населению, то люди (в том числе и малороссы) спрашивали друг друга, где на нём ставить ударение.

В Австрии среди русских было наиболее распространенное название руський и русин. В середине прошлого века, то есть еще перед появлением плана “Drang nach Osten”, русских жителей Австрии пытались убеждать в том, что там, в России,– русские, а вы, мол, рутены. С конца прошлого века в австро-германских планах стала рисоваться заманчивая картина отделения южной России от остальной при помощи создания “Украины”. С этого времени австрийская правительственная пропаганда пытается внушать своим подданным русской национальности, что и жители юга России тоже не русские, а такие же рутены.

Сначала было важно порвать у русских галичан сознание родства с русским народом, жившим под скипетром русского царя. Потом, ввиду появления идеи самостийного австрийского королевства Украины, необходимо было внедрять чувство единства между галичанами и населением юга России, но на противоестественных основаниях: антирусских украинских.

Сделать этого сразу было нельзя, отсюда сначала попытка рутенизации русского населения Австрии, а потом украинизации. Однако, несмотря на все виды давления как со стороны австрийского правительства, так и его агентов – галицких самостийников, прибегавших даже к массовым убийствам (например Талергоф) до последнего дня русское население Австрии считало и называло себя русским. Это признает и Грушевский в своем “Очерке украинского народа”: “Я напоминаю еще раз, что в Галиции удержалась и доселе традиция русского имени”.[9]

То же наблюдение сделал другой видный самостийный деятель, бывший приват-доцент Киевского университета И.И. Огиенко ныне митрополит Илларион, упорно не желающий присоединяться к липковцам или самосвятам (Украинская Автокефальная Церковь): “В Галиции еще и теперь народ называет себя только русским народом, а язык свой русским”.

Так, например, в 1879 году в уставе галицкого политического общества во Львове, называвшегося не иначе, как только “Русская Рада”, говорилось: “цель общества "Русская Рада" есть защита прав русского народа”.

Сами самостийники еще недавно пользовались термином “русские”, не смея употреблять “украинцы”. В 1893 году антирусский украинствующий ученый Смаль-Стоцкий совместно с немецким филологом Гартнером издал “Русскую граматику”. В 1894 году Коцовский и Огоновский издали “Методичну граматику рускої мови”. В 1901 году такому ярому ненавистнику всего русского, как Львовскому униатскому митрополиту Андрею Шептицкому (умер в 1945 году), приходилось так озаглавливать свои обращения к пастве: “До интеллигенции русской”, а в 1912 году – “Памятка для русских рабочих”.

В 1915 году, во время первой мировой войны, группа галицких самостийников почувствовала прямую необходимость, дабы не прививающиеся в народе названия “Украина”, “украинец”, “украинский народ” были наброшены ему сверху австрийским правительством. С этой целью самостийные деятели обратились к австрийскому правительству с запиской[10]. В этой записке авторы пытались обосновать употребление термина “Украина”, “украинский” якобы научными доводами.

Под влиянием сокрушительной критики этой записки со стороны знаменитого венского ученого слависта, академика Ягича, даже австрийское правительство вынуждено было отказать украинствующим самостийникам в их просьбе.

В своем выводе академик Ягич, между прочим, указал на то, что Украина (польская провинция у Днепра) имеет ближайшую себе аналогию в бывшей Сербо-Хорватской крайне, тянувшейся вдоль по южной границе Венгрии и Хорватии (Австрийская Империя). Но Галичина, Буковина и Прикарпатская Русь никогда не имели никакого отношения к Украине. По этому поводу академик Ягич говорит дословно следующее: “В Галиции, Буковине и Прикарпатской Руси эта терминология (“Украина”, “украинец” и т. д.), а равно все украинское движение является чужим растением, извне занесенным продуктом подражания”. Свой пространный и блестящий научный вывод знаменитый: ученый закончил такими словами: “Таким образом, о всеобщем употреблении имени украинец в заселенных русинами краях Австрии не может быть и речи; даже господа, подписавшие меморандум, едва ли были бы в состоянии утверждать это, если бы они не хотели быть обвиненными в злостном преувеличении”.

Депутат австрийского парламента небезызвестный В. Василько обратился 13 января 1917 года с письмом к австрийскому министру иностранных дел графу Чернину. Предметом этого письма была упомянутая выше записка (с 1915 года) галицких самостийников к австрийскому правительству. В своем письме В. Василько писал: “Уже сначала, после объявления войны, национально настроенные антирусские русины возбудили ходатайство об употреблении официального наименования "украинцы", чтобы не иметь ничего общего с старо-русинами и русинами-русофилами”. В конце письма Василько уверяет, что удовлетворительному разрешению этого вопроса австрийские, лояльно настроенные русины, придают колоссальное значение.

В 1923 году галицкие украинствующие самостийники обратились с аналогичной просьбой к правительству Польской республики[11]. Однако в те времена и польское правительство не осмелилось идти официально (неофициально шло) против слишком уж очевидной действительности: оно отвергло несправедливые требования украинствующих политиканов, прикрывающихся наукой, и признало официальным термином для обозначения национальной принадлежности населения Галичины термин “русский”, “русин”, издревле употребляемый народными массами этой страны.

Может показаться странным, почему австрийское правительство не переименовало населения Галичины из русского в украинское в порядке правительственного распоряжения, как это сделали большевики и как этого просили у него “национально настроенные антирусские русины?” Во-первых, потому, что это было правительство, коварное и жестокое австрийское, но все-таки правительство, а не шайка интернациональных убийц и грабителей, вроде той, что присвоила себе власть над Россией. Сознание элементарной правды, необходимость считаться с действительностью и чувство меры не могли не быть присущи в какой-то степени даже австрийскому правительству. Конечно, с течением времени оно переименовало бы русское население Галичины в украинское. Но украинское движение было еще только движением, то есть еще незаконченным процессом, и австрийское правительство принуждено было пока считаться с реальной действительностью, хотя бы и неприятной для него.

Также трудно было бы понять, почему польское правительство, которое силой украинизировало русское население у себя, особенно на Волыни, официально не уничтожило традиции русского имени, если бы эта традиция перестала существовать среди малорусского населения.

В Прикарпатской Руси, которая добровольно присоединилась к Чехословацкой Республике, чехи, вместо исполнения обещания об автономии этому русскому краю, стали заниматься украинизацией его, и, несмотря на это, чехословацкое правительство официально называло свое малорусское население русским, а его страну – Подкарпатской Русью, а не «Підкарпатською Украіною», как ее самостийники, вопреки действительности и принципам науки, сознательно называют.

Мало того, вплоть до последней войны, то есть до 1939 года, самостийные украинствующие деятели на Прикарпатской Руси не осмеливались обращаться к народу во время парламентских выборов с воззванием “украинский” народ, а лишь с воззванием “русский” народ. Вот почему уже неоднократно цитированный нами ученый М. Грушевский и тот вынужден признать …: “Край этот теперь называем Украиной, а народ украинцами. В давние времена он назывался Русь, а люди – русины; так до сих пор называют себя наши люди в Галичине и в Прикарпатской Руси – русины, руснаки”.

Ни у Котляревского, автора знаменитой “Энеиды” на малороссийский язык переведенной, с которой начинается малорусское литературное возрождение, ни у Шевченка, в лице которого малорусское поэтическое творчество достигло своей высшей точки развития, термин “украинец”, “украинский” в значении национального самоопределения не встречается. Русский литературный язык Шевченко называл русским или руським языком. В своем дневнике Шевченко употребляет только термин “русский”, а не “російський” или “московский”, как это делают современные самостийники. Он говорит о русском солдате, русском языке, русском стихе, русском царстве, русском мужичке, русской хрестоматии, и т.д… Термин “украинец”, “украинский народ” в дневнике не встречается. Один раз только соединено прилагательное “украинский” с существительным “вечер”, там, где это нужно. Впрочем же, употребляет Шевченко здесь термин “малороссийский”: малороссийские стихи, малороссийский язык, малороссийские песни, малороссийская история, малороссийский вкус, и т.д. Под термином “русский” Шевченко подразумевает понятие “общерусский”. Когда он желает указать на различия южноруссов от североруссов, то он прибегает к терминам “великороссийский” и “малороссийский”.

В 1509 году Киевский митрополит Иосиф жаловался польскому королю Сигизмунду I: “Многие люди Русь незаконно мешкают; жены поймуючи не венчаются, а урядники (то есть польские чиновники, прим. мое.– И. Б.) за таковых стоят”.[12]

<…> Враги России, “австрийские лояльно настроенные русины”, не могут доказать наличия особого не русского украинского народа. Искажая историю и прибегая к путаным, сбивчивым доводам, они также ссылаются на отдельную украинскую культуру, выходящую-де из рамок общерусской культуры. В частности, усиленно выдвигают разницу между русским языком и его малороссийским ответвлением, которое искусственно пытаются возвести в степень самостоятельного языка.

В последнее время “ученые” из “австрийских, лояльно настроенных русинов” договорились до того, что стали приписывать малорусскому наречию происхождение непосредственно от прародителя всех европейских языков – санскритского языка. По-видимому, этим, “санскритским”, языком и написана “История Украины” Грушевского, который всемерно стремился сделать его отличным от русского. Не удивительно, что малоросс просто не понимает ни речи Грушевского, ни вообще ученых самостийников.

Насильственное введение надуманной искаженной “мовы”, объявленной “рідною”, в официальную переписку на юге России вызвало в свое время сильное неудовольствие. В результате даже большевикам пришлось отказаться от этой затеи.

Ниже мы будем говорить не о польско-галицком “санскрите” подвергнутом искусственной самостийной обработке, а о нашем народном и литературном малорусском языке, кровь от крови плоть от плоти общерусского языка (наречие).

По поводу малорусского языка в свое время имел место обмен мнений между упоминаемыми в предыдущей главе великорусским ученым М.П. Погодиным и малорусским ученым и патриотом М.А. Максимовичем…: “ни один филолог, по правилам и законам своей науки, не решится разрознить южнорусского и севернорусского языка: они, как родные братья, должны быть непременно вместе, во всякой системе” .[13] Малороссийская разновидность русского языка – явление не так уж и старое. Во всяком случае, до татарского ига о какой-либо разнице не может быть и речи. “Русская правда”, “Слово о полку Игореве” и прочие памятники Киевского периода написаны на русском языке и уж во всяком случае не на украинском, как беззастенчиво лгут самостийники. Русский язык и славянский, по свидетельству произведенного в украинцы летописца Нестора, “одно есть”. Не потому ли “австрийские, лояльно настроенные русины” с такою ненавистью искореняют церковно-славянский язык, к которому малорусское наречие особенно близко?

Наука филологии до сей поры не знает самостоятельного малорусского языка, а об украинском, если кто и говорит с видом ученой серьезности, то только самостийные политиканы и их иностранные покровители, не считая просто наивных и безграмотных невежд. Князь А.М. Волконский приводит такой пример. “Вот, – говорит он, – малороссийская народная песня по-русски и по-малороссийски:

Веют ветры, веют буйны,
Аж деревья гнутся.
Ой, как болит мое сердце,
Сами слезы льются.

Віють вітри, віють буйні,
Аж дерева гнуться.
Ой, як болить мое серце,
Самі сльози ллються.

Ясно, что после того, как ученые из “австрийских, лояльно настроенных русинов” выбросили из русской азбуки три буквы и прибавили две новые – разница в целых пять букв,– от этого их малорусский язык, испорченный польским и немецким влияниями, прошедший разные “науковые” переработки, оказался окончательно изуродованным. Но все же и в таком изуродованном виде он не перестал быть русским языком. Тут никакое панибратство с самим санскритским родичем не поможет.

Существование украинского народа стараются доказать антропологическими измерениями. Приводят таблицы размеров черепов “русского”, “украинца” и поляка; вывод – это народ отдельный, отличный от русского и польского.

Доказательство, рассчитанное на наивного читателя: измерения бранденбуржца и баварца дали бы не менее различные числа сантиметров, но это не значит, что баварец не немец, хотя между немецкими племенами существует целый ряд других разниц, которых и в помине нет между малороссами и великороссами. То же самое будет с размерами черепов миланца и тосканца, хотя оба они итальянцы; то же – с пикардийца и провансальца, хотя они французы (князь А. М. Волконский).

Не вдаваясь в глубины филологических и антропологических изысканий, мы вправе попросить, чтобы нам указали другое такое государство, как Россия, где можно ехать по пространствам, равным русским пространствам, и всюду говорить на своем русском языке. Почему никто не говорит о многонациональности даже такого молодого государства, как Соединенные Штаты Северной Америки? А что же говорить об Англии? Между тем, на пространстве только самой Англии (остров) существуют такие ярко выраженные диалекты, что, например, лондонец с большим трудом понимает сомерсетский диалект. Кроме диалектов, в Англии бок о бок существуют совершенно чуждые друг другу языки. Например, в Валлисе (Уэльсе.– Ред.) говорят на валлийском языке, не имеющем ничего общего с английским. В Шотландии опять-таки живет совсем другой народ, который говорит на своем собственном языке. И это на пространстве одного небольшого острова.

Мы вправе задать вопрос: известно ли, что Германия носит следы своей многовековой раздробленности, что шваб говорит на другом диалекте, чем, скажем, саксонец?

Известно ли, что пруссаки происхождением ближе литовцам, нежели баварцам? Что баварец принадлежит к южной длинноголовой расе Средиземного моря, а саксонец круглоголов, как славянин?

Известно ли, что во Франции баски, бретонцы, корсиканцы и прочие разного расового происхождения и говорят на разных языках?

Почему же никто не говорит о шотландской, баварской, бретонской и прочих угнетенных самостийных нациях, не выделяют этих народов из английской, немецкой и французской “тюрьмы народов”?

Ведь и все другие народы, в особенности ближайшие соседи, как например, литовцы, румыны, мадьяры, немцы, – никогда не определяли иначе наш народ, как только русским.

И, наконец, почему выдающие себя за антибольшевиков враги России, в том числе и “австрийские, лояльно настроенные русины” так охотно пользуются подхваченным Лениным лозунгом о “тюрьме народов”?

Не потому ли, что украинский вопрос не национальный, а политический, и что так называемая украинская нация не столько “нация”, сколько политическая партия, созданная и поддерживаемая общими усилиями всех тех, кто со времени падения России точит зубы на ее искровавленное тело в надежде урезать для себя по возможности больший кусок? Борьба с мировым злом большевизма, захватившим в рабство Россию, в том числе и Малороссию, не входит в программу украинской партии.

<…> Но как бы то ни было, малороссов никто не русифицировал, ибо излишне русских русифицировать, напротив, их постоянно пытались полонизировать, мадьяризировать, рутенизировать, а в последнее время и украинизировать.

За тридцать лет неслыханного в истории рабства (с 1917 по 1938, когда была написана эта статья – ред.) русскому народу пришлось многое испытать, ко многому привыкнуть. Но привыкнуть – не значит признать. Малороссы привыкли к навязанному им названию “украинец”, но даже от этого они не перестали быть русскими. Какой народ когда-либо перестал быть собою от того, что враги (или друзья) стали называть его по-иному?

И если современные малороссы называют себя или даже считают украинцами, то разве от этого они перестали сознавать себя и чувствовать русскими? Тем более далеки они от того, чтобы в слово “украинец” вкладывать антирусский смысл, придавать ему враждебное русскости значение.

<…> Нельзя отрицать революции, а вместе с тем считать ее злодейства и их последствия за “национальную” истину и благо. Можно жить только согласно прадедовского завета: “Не носите розно Земли Русской”, или согласно завещания агента международных темных сил и германского генерального штаба Ленина: “На Россию нам, господа хорошие, наплевать, лишь бы победила мировая революция”.

Третьего пути не существует.