Украина как граница цивилизаций
Искушение Руси

 
Виталий Юрьевич Даренский
канд. филос. наук, доцент кафедры
философии Луганского аграрного университета,
член Правления Союза писателей ЛНР,
(Луганская Народная Республика)

        Русский мир не имеет четко обозначенной западной границы своего распространения, и это совершенно естественно. Между внутренней Россией – Великороссией – и Западной Европой пролегает цивилизационное пространство   центральной Европы, в основном населенное славянскими народами, которые на протяжении нескольких веков в той или иной степени находились под глубоким влиянием русской культуры и государственности. Если одни из них – малороссы (ныне именуемые украинцами) и белорусы – фактически остаются органической частью Русского мира, не смотря на все попытки их отторжения со стороны Запада, то другие славянские народы лишь в большей или меньшей мере сохраняют в своем культурном и ментальном «коде» то российское влияние, которое имело место в период Российской Империи и СССР. Хотя американские идеологические установки, навязанные славянским государствам в период однополярного мира, стараются всячески приуменьшить и демонизировать это влияние (особенно советского периода, когда эти страны проходили особенно интенсивный Модерн), тем не менее, это наследие остается объективным историческим фактом. Более того, нет сомнения в том, что оно будет все более актуализироваться по мере кризиса модели однополярного мира, роста мирового влияния России и поисков новых оснований для культурного возрождения в условиях деградации «потребительского общества» эпохи Постмодерна.

Тем самым, есть основание говорить о наличии в цивилизационной основе  славянского мира неустранимой российской составляющей, значение которой по объективным причинам может лишь возрастать. При этом роль России в этом процессе не может быть лишь пассивной. В настоящее время Россия уже ведет активную информационную борьбу за умы европейцев и добилась в этом значительных успехов. Подобная же борьба вскоре будет вестись и за культурное влияние, в первую очередь, на славянские народы, являющиеся ближайшими соседями России. В свою очередь, для успеха такой борьбы нужно учиться на опыте прошлого.  Но наиболее драматичной борьба за умы и души ближайших славянских народов на протяжении нескольких веков велась на территории современной Украины, долгое время находившейся под государственным и культурным гнетом Запада и вызволенного из него лишь Российской Империей. Именно этот опыт требует первоочередного анализа.

Цивилизационная идентичность Украины с момента обретения ею независимости является предметом идеологических спекуляций, выполняющих политический заказ и весьма далеких от подлинно научного анализа. Среди стран, возникших на месте СССР едва ли не главной особенностью Украины является то, она представляет собой классический пример «идеологического государства», само существование которого обусловлено в наибольшей степени именно определенной идеологией, а вовсе не какими-то рациональными основаниями. Официальная украинская идеология, имеющая тоталитарные претензии «единственно верного учения», основана на догмате о якобы безальтернативности «европейского выбора» и его противопоставлении его факту цивилизационного единства с Россией по принципу «или-или». Этот «догмат» не выдерживают серьезной критики уже в свете самых элементарных фактов. Во-первых, так называемое «вхождение в Европу» в смысле формального присоединения к институтам Евросоюза, если таковое вообще когда-нибудь произойдет, для Украины вовсе не будет означать достижения уровня материального благосостояния «старой Европы»: «золотой миллиард» ради нас расширяться не будет, более того, он уже начинает сужаться вследствие внутреннего кризиса, который становится все острее. Так что о столь чаемом «месте у корыта» украинским евромечтателям следует забыть раз и навсегда. Если присоединение Украины к институтам Евросоюза все-таки произойдет, то исключительно ради выгоды самой Европы, получающей возможность жесткого контроля над ресурсами и экономикой Украины, причем уровень жизни в ней при этом не изменится или даже еще понизится, что мы видим на примере других.

Во-вторых, цивилизационное единство Украины с Россией не только является «упрямым» естественно-историческим фактом, но и более того, остается единственной предпосылкой самостоятельного развития Украины как в экономическом, так и в социо-культурном отношениях. В общеевропейской социально-экономической системе Украина может быть лишь никому не нужным конкурентом – и поэтому ее туда никогда не пустят. Зато в евразийском пространстве у Украины огромные перспективы развития – ее экономика, социальные и культурные ресурсы здесь востребованы и эффективны. Это не удивительно, поскольку так было всегда и именно такое положение дел определяло нашу историческую судьбу в течение многих веков. Исторически сам феномен Украины как этнотерриториальной общности есть продукт почти тысячелетнего развития Русского мира, органической частью которого она является. Второй из приведенных нами аргументов вполне признается той частью украинских идеологов (хотя эта часть и весьма невелика), которые имеют хотя бы минимальную способность к объективному мышлению.

Образование Русского мира как локальной цивилизации отнюдь не случайно: оно было обусловлено объективной необходимостью внутренней самоорганизации огромных культурно разнородных пространств перед вызовом перманентной внешней агрессии. Русский мир вобрал в себя множество этносов, ранее угнетаемых и уничтожаемых агрессивными соседями, что стало возможным благодаря уникальным государствообразующим качествам русского народа, умеющего вступать во взаимовыгодный симбиоз с любым другим народом, независимо от его качеств и уровня развития. (Как отмечал лорд Дж. Керзон, в свое время вице-король Индии, сравнивая русских с европейцами, «Русский братается в полном смысле слова… Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми расами… к чему англичане никогда не были способны» [1]) Помимо этого качества, становлению полиэтнического конгломерата Русского мира способствовал и особый характер русского государства как создателя общества по типу большой общины, интересам которой изначально подчинены все частные интересы. (В Европе было наоборот – уже сложившаяся общность создавала свое государство, чаще всего путем дробления и насилия). Соответственно, и в самом обществе индивидуальные и групповые интересы отступают на второй план перед принципом взаимопомощи, без первенства которого вообще нельзя было бы выжить в столь суровых исторических и природных условиях. И именно русский народ оказался способным ответить на вызов этой объективной необходимости и создать соответствующую цивилизационную модель – только благодаря своим особым качествам, воспитанным Православием. В частности, одним из таких качеств было совершенное отсутствие у русских какого-либо шовинизма. Как писал Н.А. Бердяев, «Россия – самая не шовинистическая страна в мире. Национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского, наносного, какой-то неметчины. Немцы, англичане, французы – шовинисты и националисты в массе, они полны национальной самоуверенности и самодовольства. Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже – увы! – чуждо национальное достоинство. Русскому народу совсем не свойственен агрессивный национализм, наклонности насильственной русификации. Русский не выдвигается, на выставляется, не презирает других» [2]. Описанный Н.А. Бердяевым феномен почти без изменений сохранился вплоть до настоящего времени и тем самым явственно свидетельствует, что христианское смирение настолько глубоко проникло в русское самосознание (во всяком случае, намного глубже, чем у народов Европы), что сохранилось даже и после эпохи насильственного атеизма.

Русское национальное самосознание никогда не основывалось и в принципе не могло основываться на шовинизме – в противном случае Русь никогда не стала бы великой Россией. Великую державу невозможно создать насилием – даже при самой великолепной армии завоеванная территория не удерживается долго, если её население не почувствует общую державу своей и не станет служить ей не на страх, а на совесть. Такова вообще общечеловеческая закономерность; например, Х. Ортега-и-Гассет специально демонстрирует ее на примере всех великих народов, делая такой общий вывод: «одной силой никто никогда ничего путного не добился. Насилие как таковое создавало лишь псевдогосударства, которые, просуществовав краткий срок, бесследно исчезли с лица земли… Насилие играет второстепенную роль в процессе подлинной централизации… Народы никогда не живут в совместности просто так. Априорное единство возможно только в семье. Отдельные группы, образующие государственное целое, всегда проживают вместе для чего-то… Рим завоевал окружавших его варваров отнюдь не силой оружия. Варвары подчинились Риму… ибо слово “Рим” сулило участие в великом жизненном подвиге, где каждый мог найти себе место… Итак, в крупных процессах национального сплочения сила играет второстепенную роль и тем не менее неотделима от того гениального дара, коим… обладают лишь подлинно творческие, имперские народы» [3].

История России также свидетельствует, что абсолютно-подавляющее большинство входивших в её состав народов и территорий не только делали это добровольно, но и более того, долгое время просили и умоляли русского Царя взять их под свою защиту. Еще более того, склоняясь на эти просьбы Царь очень часто шел против интересов своей державы, вовлекая её в длительные войны с сильными соседями – исключительно из нравственных побуждений защиты единоверных братьев (как это было с Малой Русью или Грузией) или защиты малых народов от хищников-паразитов (так чаще всего было с народами Азии, освобожденных Россией от ига ханств-наследников Золотой Орды).

Спасение Малой Руси от польско-татарско-турецкого геноцида, благодаря чему фактически вообще ныне существует украинский народ как таковой, является самым характерным примером сказанного. Как писал А.Е.Пресняков, «Идеология Московского царства в эпоху царя Алексея еще окрашивает понимание державной власти и ее задач религиозно-нравственными началами… Церковно-религиозные мотивы вносит он в осмысление вопросов и внешней, и внутренней политики. Политическим соображениям А.Л. Ордина-Нащекина против борьбы за Малороссию и в пользу сосредоточения всех сил на Балтийском вопросе царь противопоставляет мысль, что непристойно, даже греховно покинуть «черкасское дело» высвобождения православной страны из иноверного владычества» [4]. Как ни убедительны были аргументы и всей боярской думы, справедливо указывавшей Царю на крайнюю невыгодность вмешательства в «польские дела» и связи с «черкасами», что не может не привести к затяжным кровопролитным войнам не только с Речью Посполитой, но и с Турцией (так оно и вышло), но Царь был непреклонен в своем мнении. Малую Русь с Киевом – матерью городов русских следует отвоевывать любой ценой, совершенно не зависимо от какой либо «выгоды», но исключительно из соображений совести и благочестия! К сожалению, современные украинские историки воспитаны в совсем иных понятиях и совершенно не способны представить себе, что войны могут вестись исходя из соображений совести, а не выгоды – и поэтому приписывают Царю и «москалям» исключительно корыстные побуждения. Подобная низость не стоила бы упоминания, если бы не отравляла повседневно души детей на уроках истории в современных украинских школах.

Что и говорить, если даже при обороне объединенными силами на землях тогдашней Украины погибло и было продано в рабство не менее половины ее населения – наступила страшная Руина, после которой весь центр страны на сотни километров стал вообще необитаемым и спаслись лишь те, кто успел бежать на восток, под защиту русских границ. А что было бы, если бы русская армия в конце концов не изгнала бы турок, татар и поляков? Само существование южнорусского этноса, впоследствии названного «украинцами», есть результат самоотверженной политики Русского государства, вынужденного вести в течение десятилетий совершенно невыгодные для себя тяжелые войны с Польшей и Турцией ради спасения предков современных украинцев от прямого геноцида. Территория, контролировавшаяся войсками Б.Хмельницкого на момент их Переяславской присяги Царю, составляет менее 1/10 территории современной Украины, – всё остальное было отвоёвано для неё русской армией в течение нескольких веков, причем около половины ее современной территории вообще до этого не было заселено славянами! Всякий, кто зная перечисленные факты, продолжает говорить лишь об «угнетении» со стороны России, явно страдает либо врожденным слабоумием, либо полной ампутацией совести.

Россия представляет собой уникальный в истории пример великой державы, созданной не на основе принципа выгоды, как создавались империи Запада, а на основе принципа братства и взаимовыручки, требовавшего, однако, постоянной жертвенности в первую очередь именно государствообразущего русского народа. Мелкодержавные шовинисты из народов, когда-то спасенных Россией от полного истребления, боятся и стыдятся это понять, и поэтому продолжают бессовестно фантазировать на тему «российской экспансии». Факты же свидетельствуют о том, что Россия была и остается уникальным феноменом империи-«донора», в которой «колониям» всегда жилось вольготнее, чем самому русскому народу, несшему основные тяготы государства на себе. Даже в советский период РСФСР занимала второе место среди республик производству ВВП на душу населения (да и то после Эстонии, что весьма искусственно), но предпоследнее по потреблению на душу населения разных благ.     

При всей своей уникальности, возникновение такого типа державы имело вполне определенные предпосылки. В течение почти тысячи лет высшие ценности, создававшие Русь и образовывавшие Русский мир, определялись, как и в любом традиционном обществе, религиозной традицией. Московская Русь создала цивилизацию, в максимальной степени воплощавшую в историческом бытии принципы жизни христианского народа. Помимо Св. Церкви, этому способствовали два особых социальных института – сакральная Монархия и крестьянская община. Первая приобрела своеобразный иконический характер по отношению к божественному миропорядку, где Царь – Помазанник Божий, и «дело Царево» есть поэтому и дело Божье – дело защиты и укрепления Православного Царства, дело защиты самой Истины. Православное Царство было уникальной цивилизационной формой, способствовавшей воцерковлению всех сторон социального бытия и его разрушение должно рассматриваться как катастрофа эсхатологического масштаба. Община, в свою очередь, не давала развиваться индивидуализму и накопительству, приучала жить не по «интересам», а по совести. Подвиг Москвы и Северо-Восточной Руси в целом, сохранившей исток русской государственности, заложил основу ее будущего величия – в первую очередь, формированием особого нравственного типа «государева человека», в котором этика жертвенного служения Руси преобладала над любыми личными интересами.

Феномен Украины – внутренний феномен Русского Мира, и вне его никогда бы не возник: но, с другой стороны – это именно внутреннее пограничье, оказавшееся наиболее восприимчивым к соблазнам Европы не только в силу исторических и географических причин, но также и вследствие культурно-психологических особенностей южнорусского этноса. Основные факторы, обусловившие отличия южнорусского этнического типа от великорусского – отсутствие крестьянской общины, обусловившее большую склонность к индивидуализму и поглощенностью материальными интересами, и более благоприятные природные условия, формировавшие привычку к комфортной жизни. Эти этнические особенности были заметны уже в XVII веке; так, например, великий реформатор Св. Церкви Патриарх Никон (правда, не избегая риторических преувеличений) писал: «малороссияне, как и греки потеряли веру и крепость добрых нравов; покой и честь их прельстили, они своему чреву работают и нет у них постоянства» [5]. По нашему мнению, именно эти отличия в конечном счете и были ключевым фактором того, что именно великороссы стали государствообразующим этносом и стержнем русской нации.

Как известно, классическое понимание русской нации предлагает, что она состоит как минимум из трех этносов – великоруссов, южноруссов и белорусов. Первый исследователь этого вопроса Ю. Венелин в книге «О споре между Южанами и Северянами на счет их россизма» в 1830 году, в частности, писал: «Весь русский народ… по огромности своей (удивительная вещь!) разделился только на две ветви (между тем как другие народы распались на многие отрасли); этих ветвей иначе назвать нельзя, как только по местоположению – Северною и Южною Русью», причем на уровне массового народного самосознания, отмечал Ю. Венелин, «каждая из ветвей признает русскою в сущности только себя» [6]. Таким образом, на уровне массового сознания (это прослеживается и на множестве других источников, в том числе фольклорных) сформировался своеобразный тип национальной идентичности, который можно определить как конкурентный, при котором из двух частей одной русской нации каждая сама себя считала «более настоящей». А относительно имеющихся языковых отличий первый ректор Киевского университета М. Максимович писал так: «Ни один филолог, по правилам и законам своей науки, не решится разрознить южнорусского и севернорусского языка: они, как родные братья, должны быть непременно вместе, во всякой системе» [7]. Более детально такое понимание соотношения южнорусского и севернорусского языков было развито классиком мировой лингвистики А. Потебней в его главном труде «Записки по русской грамматике». Современный же официальный украинский язык, как известно, нигде и никогда не был народным разговорным языком, и представляет собою искусственную конструкцию, основанную на принципе радикальной полонизации и диалектизации. По подсчетам специалистов, лексические и фонетические отличия украинского «литературного» языка от языка древних русичей и современного русского литературного языка почти на три четверти состоят из полонизмов (почти 700 слов) и тюркизмов (около полусотни слов), т.е. изначально и органически чуждых ему элементов [8]. Именно поэтому, как справедливо замечает один из наиболее ярких современных исследователей «украинского вопроса» С. Сидоренко, «удивительно красив и мелодичен народный украинский язык [т.е. южнорусский диалект – Авт.]… и в то же время нет ничего гаже его «канцелярского» варианта… на котором изъясняется украинская политическая элита… на котором дублируют иностранные фильмы и пишутся школьные учебники» [9]. Поэтому нисколько не удивительно упорное нежелание пользоваться этим языком основной массы населения, не смотря на все потуги агрессивной «украинизации». На «канцелярский язык» в качестве повседневного переходят лишь конченые карьеристы, лишенные элементарного эстетического вкуса, которым вообще все равно, на каком языке говорить.

Вплоть до большевистской «украинизации» 1920-30-х годов классическое понимание русской нации четко соответствовало самому народному самосознанию, что и обусловило полный провал сепаратистского движения в ходе Гражданской войны 1918-1920 годов. Характерно в этом отношении свидетельство одного из лидеров этого движения В. Винниченко: «Я ехал восемь дней, – пишет этот автор об одной из своих поездок по Украине в период гражданской войны, – среди солдат, крестьян и рабочих, меняя своих соседей на многочисленных пересадках. Тем самым, я имел возможность увидеть на протяжении этих дней словно у разрезе народных слоев их настроения... Я к тому времени уже не верил в особую приверженность народа к Центральной Раде. Но я никогда не думал, что могла быть в нем такая ненависть. Особенно среди солдат. И особенно среди тех, которые не могли даже говорить по-русски, а только по-украински, которые были не латышами и не русскими, а своими, украинцами. С каким презрением, злобой, с каким мстительным глумлением они говорили о Центральной Раде, о генеральных секретарях, об их политике. Но что было в этом действительно тяжелым и страшным, то это то, что они вместе с этим высмеивали и всё украинское: язык, песню, школу, газету, книжку украинскую... И это была не случайная одна-другая сценка, а всеобщее явление от одного конца Украины до другого» [Подчеркнуто нами – Авт.] [10].

В свою очередь тот факт, что идея «украинизации» все-таки находила какой-то отзыв, хотя бы и незначительный, также объясняется весьма просто, о чем в порыве откровенности «проболтался» один из деятелей этого направления Д. Дорошенко: «Автономия Украины и вообще национальные требования преподносились массам как своего рода выкуп, цена за панскую землю: хочешь получить панскую землю даром – требуй автономию! Понятно, это не создавало прочной базы для украинской государственности» [11]. Однако этот совершенно явный и бессовестный обман и вся деятельность бутафорских «украинских» правительств не могла не вызвать всеобщую народную ненависть и противодействие, которыми, затем воспользовались большевики для утверждения своей власти, выступавшей здесь не только под лозунгом передачи собственности народу, но и под лозунгом восстановления  единой  и  неделимой  уже советской  России.

Все эти явления объясняются отнюдь не «низким уровнем национального самосознания» в тот период, как привыкла бессовестно лгать официальная украинская историография, но как раз наоборот – его самым высоким и устойчивым развитием, опирающимся на тысячелетнюю традицию единства Руси. Об этом свидетельствует, например, факт широчайшей распространенности накануне революции среди украинского крестьянства и мещанства принадлежности к общерусским православно-патриотическим организациям. Например, в 1909 году на встрече с Николаем ІІ делегация от Волыни во главе с архиепископом Антонием (Храповицким) и архимандритом Почаевской Лавры Виталием преподнесла Царю книги со списками членов «Союза Русского народа», в которых было внесено более миллиона (!) человек, то есть всё взрослое мужское население Волыни. Известный публицист и политический деятель В.В.Шульгин, также входивший в состав делегации, свидетельствовал, что запись в эти организации имела характер стихийного народного движения протеста против революции, и добавлял: «миллион волынцев сказали в тот день Царю, что они не «украинцы», а русские, ибо зачислились в «Союз русского народа» [12]. Характерно, что из общего числа членов православно-патриотических организаций русского народа, бόльшая часть (около 2-х миллионов) приходилась именно на территории современной Украины, а не Великороссии! А современные украинские идеологи продолжают в чисто большевистском духе и даже в тех же самых выражениях всячески издеваться над «шовинистической черной сотней», – народными дружинами, остановившими революционный бандитизм 1905 года, – совсем не подозревая по своему невежеству,  что  это  в  первую  очередь  их  же  собственные  предки. Сам принцип национального самосознания как раз в том и состоит, что оно преодолевает этническую ограниченность ради причастности единству великой цивилизационной традиции. В здоровой нации наличие внутренних этнических различий не ослабляет, а наоборот, усиливает сознание единства, поскольку сами эти различия заставляют яснее осознавать ту общую традицию и те общие ценности, ради которых стоит жить. Пока такие ценности существуют, любой этносепаратизм бесперспективен и естественным образом вызывает отторжение и гнев в широких массах. Пример, описанный В. Винниченко относится как раз к этому случаю: то яростное неприятие акцентирования их этнических особенностей, которое шокировало упомянутого деятеля, объясняется глубоко народным сознанием принадлежности к единой Руси. Сама «украинская» идентичность в качестве феномена массового сознания является специфическим продуктом советского периода истории: «именно победа большевиков и их национальной политики обеспечила формирование отдельной украинской национальной идентичности и закрепила раскол русской нации» [13].

Суть «украинской идеи» основана на отсутствии культуры исторической жизни, и ее цель состоит именно в уходе из истории – в построении маленького государства по принципу «моя хата с краю», озабоченного исключительно корыстно-эгоистическими интересами и готового для этого холуйствовать перед Западом. В метафизическом смысле – это легко объяснимое названным отсутствием желание перепрыгнуть из доистоического состояния сразу в постистоическое, – бессмысленное и безнравственное, но комфортное существование «экономического животного». Столь примитивные устремления также легко объяснимы исторически. Например, в мемуарах бывшего в 1918 г. гетмана Украины П. Скоропадского читаем: «Узкое украинство – исключительно продукт, привезенный нам из Галиции, культуру каковой целиком пересаживать нам не имеет никакого смысла: никаких данных на успех нет и это является просто преступлением, так как там, собственно, и культуры нет. Ведь галичане живут объедками от немецкого и польского стола. Уже один язык их ясно это отражает, где на пять слов – 4 польского или немецкого происхождения… Великороссы и наши украинцы создали общими усилиями русскую науку, русскую литературу, музыку и художество, и отказываться от этого своего высокого и хорошего для того, чтобы взять то убожество, которое нам, украинцам, так любезно предлагают галичане, просто смешно и немыслимо» [14].

Естественно, что на остальных территориях страны «украинская идея», основанная на менталитете этномаргиналов, выполняет функцию, пользуясь термином А.И. Солженицына, «отрицательного отбора», втягивая в число своих приверженцев в первую очередь людей эгоистически озлобленных, обремененных комплексом неполноценности и стремящихся к самоутверждению за счет принижения инакомыслящих, а также откровенных приспособленцев.

Этот психологический тип в свое время был описан великим русским ученым, создателем фонологии, Н.С. Трубецким. По его наблюдениям, которые лишь подтверждаются множеством новейших примеров, людям этого типа свойственны «печать мелкого провинциального тщеславия, торжествующей посредственности, трафаретности… дух постоянной подозрительности, вечного страха перед конкуренцией» [15]. Общаясь с новообращенными «идейными украинцами» каждый раз ужасаешься, в какую экзистенциальную яму, в какую культурную и психологическую резервацию они сами себя загоняют. Поза вечной обиженности, ощущение постоянной окруженности врагами и предателями, сочетающаяся, однако, с хамством и наглостью по отношению к инакомыслящим, которые фактически воспримаются как недочеловеки («манкурты», «янычары», «колорады», «ватники» и т.д.), – и пребывание в таком состоянии неизбежно приводит к разрушению всех нормальных нравственных понятий: возникает патологическая агрессия и неспособность к диалогу с оппонентами.  

Ввиду всего вышесказанного не удивительно, что основой для официальной украинской идеологии стало не традиционное народное самосознание основной части населения страны, которое как раз усиленно искореняется, но идеология этномаргиналов – населения Западной Украины. Большой иллюзией является представление, будто бы население этих территорий, выпав из русла общей истории Русского мира на многие века, стало европейцами и якобы несет в себе европейский исторический опыт. В действительности, это выпадение было выпадением из Истории как таковой – став колонией европейских стран, русины вплоть до начала ХХ века пребывали в состоянии grundvolk (термин В. Зомбарта) – т.е. населения, остающегося на доисторической стадии развития, живущего на уровне натурального хозяйства (с элементами феодализма). Поэтому их выпадение из Русского мира – не только и не столько в том, что их язык в наибольшей степени изуродован иностранным влиянием и диалектизацией, но в первую очередь, именно в утрате способности к историческому бытию как главной черте менталитета. На происходящие вокруг исторические события это население в течение многих веков привыкло смотреть как на непонятное стихийное бедствие, от которого нужно всячески уклоняться. Культура исторического бытия, присущая основной части южноруссов, в течение веков создававших единое государство Российское, распознается по способности делать выбор в пользу одной из борющихся исторических сил, даже если это требует жертв и самоотречения. Например, строить новую столицу Петербург – за полторы тысячи километров от своей малой родины – строить свою великую столицу, столицу своей великой Родины. Например, защищать советскую Родину – даже после того, как она устроила коллективизацию и голод, разрушила храмы и весь нормальный уклад человеческой жизни. Просто потому что она сейчас Родина – и никакой другой нет. А если же вместо этого этномаргиналы прячутся в «схроны», мешая стране восстанавливаться после войны, убивая и терроризируя собственных соплеменников, стремящихся делать что-то полезное – то это не «патриотизм», а преступный инфантилизм и отсутствие элементарной культуры исторической жизни. Бандеровщина была именно антинародным движением, полностью противоречащее интересам абсолютного большинства украинцев, искренне считавших СССР своей Родиной и отдавших за нее миллионы жизней.

В свою очередь, известно, что население Западной Украины, хотя и выпавшее из Истории, но вплоть до 1920-30-х годов твердо сохранявшее русскую идентичность и самоназвание, приобрело характер этномаргиналов относительно недавно и вполне насильственным образом. В октябре 1914 года М.М. Пришвин, служа фронтовым фельдшером, записывал в дневнике: «когда я попал в Галицию… я почувствовал и увидел в пластических образах времена инквизиции» – геноцид русинов австрийским режимом объясняется их симпатией к России: «В Галиции есть мечта о великой чистой прекрасной России. Гимназист, семнадцатилетний мальчик, гулял со мной по Львову и разговаривал на чистом русском языке. Он мне рассказывал о преследовании русского языка, не позволяли даже иметь карту России, перед войной он принужден был сжечь Пушкина, Лермонтова, Толстого и Достоевского. – Как же вы учились русскому языку? – Меня потихоньку учил дедушка… А я учил других, и так пошло. Мы действовали как революционеры, мы были всегда революционерами» [16]. Можно привести сколько угодно подобных свидетельств, а также напомнить о массовости «москвофильских» движений в Галиции, просуществовавших до 1945 года, и ликвидированных именно большевиками-украинизаторами! Перед Первой мировой войной именно «москвофильство» имело самую массовую народную поддержку, поэтому не удивительно то, с какой радостью русины встречали войска генерала Брусилова в 1914 году, и какой геноцид устроили им вернувшиеся австрийские власти в 1915-1916. Более тридцати тысяч русинов Галиции, сознательно исповедовавших свою принадлежность к русскому народу, погибло в концлагерях Терезин, Талергоф и Освенцим (вот когда началась его история!), что стало первым в ХХ веке прецедентом геноцида но национальному признаку (по воспоминаниям выживших, стоило лишь русину объявить себя «украинцем», как его сразу же отпускали из концлагеря). Этот геноцид национально сознательной части русинов, в которой самым активным образом принимали участие и еще малочисленные тогда идейные «украинцы» в качестве доносчиков, и стал главной основой создания новой, искусственной «украинской» идентичности, безуспешно внедрявшейся австрийскими властями еще до войны.

Решающее значение для формирования идеологических предпосылок становления Украины как национально-государственной единицы, для возникновения национальной идентичности «украинец» имела деятельность русофобствующей интеллигенции, начиная со второй половины ХІХ века. Деятельность этих поначалу мелких и маргинальных групп была направлена на дискредитацию высших народных святынь – единства Руси, Православия и Самодержавия – за счет всяческого любования бытовыми особенностями жизни южно-русской народности. Поэтому при всем своем внешнем «народолюбстве» деятельность этих людей по своей глубинной сущности была радикально антинародной. В дальнейшем на «раскрутку» идеологии украинства среди народных масс Галиции были отпущены большие деньги австрийским правительством, строившим накануне Первой мировой войны экспансионистские планы расчленения России. Наконец, большевики в 1920-30-е годы провели кампанию по насаждению «украинского литературного языка» и украинской национальной идентичности, не брезгуя для этого даже услугами своих недавних  заклятых врагов типа профессора и по совместительству шпиона М. Грушевского.

На протяжении советского периода своей истории Юго-Западная Русь постоянно жила в режиме «украинизации», имевшем в 40-х – начале 80-х годов пассивно-сдерживающий, а в 20-30-е годы и с конца 80-х годов агрессивно-наступательный характер, перерастая в период после 1991 года в формы лингво-культурного геноцида русскоязычного большинства граждан «независимой» Украины. Сама ситуация, когда большинство населения страны не имеет своего языка в качестве государственного в современном мире является совершенно уникальной и беспрецедентной – кроме Украины, таких стран вообще нет. О какой-либо «демократии» и «европейских принципах» здесь говорить вообще смешно – имеет место лингвототалитаризм в чистом виде. Однако несмотря на это, на протяжении всего ХХ века продолжался процесс стихийной реинтеграции Русской нации в единое культурно-языковое пространство. В том числе, и нынешний режим лингво-культурного геноцида не может противодействовать этому процессу, хотя и возымел существенное влияние на определенный тип людей, принявших украинскую националистическую идеологию как своего рода «моральную компенсацию» своей материальной нищеты, социального унижения, пессимизма и общего комплекса неполноценности, а также для достижения корыстных карьерных устремлений.

Тем самым, совершенно очевидна лживость тезиса об «угнетении» Украины Россией, лежащего в основе «украинской идеи». Это «угнетение» состояло в том, что в период до 1917 года Россия как государство: 1) спасла южнорусский этнос («украинцев») от польско-татарско-турецкого геноцида и, вероятнее всего, полного истребления и ассимиляции соседями; 2) предоставила ему уникальную возможность расселиться на огромных территориях и увеличиться в численности более чем в десять раз – ничто подобное было бы принципиально невозможно за пределами Русского мира, там оставалась лишь роль самого отсталого захолустья, каковым была, например, Галиция до середины ХХ века; 3) обеспечила намного более благоприятные условия социального и культурного развития, чем у любого другого центральноевропейского этноса – все достижения этнических украинцев в сфере культуры созданы в период Российской Империи и СССР.­­­­­­­­­­­­­

Само возникновение и дальнейшее существование независимой Украины является частью глобального проекта стабилизации однополярного мира в главе с США и диктатурой стран «золотого миллиарда» в сфере мировой экономики. Как отмечал А.С. Панарин, «как только ситуация диалога двух систем сменилась монологом победившего Запада, с последним стали происходить необъяснимые вещи. Обнажился процесс неожиданной архаизации и варваризации Запада: вместо Запада демократического миру явился Запад агрессивный, Запад вероломный, Запад циничных двойных стандартов и расистского пренебрежения к не западным народам» [17]. Проект глобального однополярного мира предполагает недопустимость воссоздания самостоятельного цивилизационного пространства Евразии, которое чем-либо выделялось бы из общего болота «третьего мира». В соответствии с этим проектом, «народы Евразии теряют единое большое пространство и погружаются в малые и затхлые пространства, где царят вражда, ревность и провинциальная зашоренность. Они теряют навыки эффективной экономической кооперации, социального и политического сотрудничества, превращаясь в разрозненных маргиналов нового глобального мира. Они теряют язык большой культуры и великую письменную (надэтническую) традицию,  возвращаясь к этническим диалектам или даже придумывая их в случае реальной ненаходимости в прошлом» [18]. Современная Украина является характернейшим примером реализации всего перечисленного.

Проект глобальной диктатуры не встречает сопротивления до тех пор, пока у населения колонизируемых территорий сохраняется иллюзия возможности вхождения в число стран «золотого миллиарда» (на Украине это называют «вхождением в Европу»). Однако когда иллюзорность этих мечтаний станет очевидной большинству населения, его политические и цивилизационные предпочтения радикально изменятся. Возможно, на это уйдут даже десятки лет, однако итог предопределен и неизбежен, а сам процесс начинается уже сегодня. Более того, в определенном смысле можно сказать, что временное разобщение Русского мира, уже далеко не первое в его истории, как и раньше, пойдет лишь на укрепление его дальнейшего единства – после того, как очередная «европейская» утопия продемонстрирует свою полную несостоятельность.

 Литература