ТРИБУНА РУССКОЙ МЫСЛИ №16 ("Россия и славянский мир")

ВОСТОК И ЗАПАД СЛАВЯНСКОГО МИРА

Константин Николаевич НИКОЛАЕВ (1884-1965)

Присяжный поверенный в Киеве,
Юрисконсульт Синода
Православной Церкви в Польше

 

Дорога Рима в Россию*
(Рим – Польша – Россия)

 

Берегись лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.
Мф. 7, 15.

И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззакония».
Мф. 7, 13.

При том я старался благовествовать не там, где уже было известно имя Христово, дабы не созидать на чужом основании.

1.

В мае 1918 гола, в качестве апостолического визитатора*, при­был в Варшаву шестидесятилетний Ахилл Ратти. Ахилл Ратти не принадлежал к политической группе курии**. Это был ученый библиофил, долгое время работавший в Милане, в знаменитой Амвросиановской библиотеке. Он был ее префектом. «Имея дело с большим количеством русских книг, он должен был предпринять изучение русского языка» (1). Русский язык он, по-видимому, знал только теоретически, по крайней мере, нам неизвестны случаи пользования им русским языком в разговоре. Засим он работал в Ватиканской библиотеке и был её пpeфектом. Любовь к книгам сопровождалась любовью к альпинизму.

Это был человек, стоявший вне повседневных политических ин­тересов Ватикана, доброжелательный ученый, политическим способ­ностям которого курия не очень доверяла просто потому, что их не знала. «В поисках кандидата в апостолические визитаторы в Польшу, – замечает иезуит Белов, – не находя лица, знающего польский язык, Бенедикт XV остановил свое внимание на А. Ратти, как «не­много знающим русский язык» (2). По этому поводу Пий XI мог однажды сказать с улыбкой: «Рус­ский язык помог нам стать папой» (3). Для Бенедикта XV А. Ратти был, повидимому, также величи­ной неизвестной. «Мы знаем, как он обращается с книгами, но еще не знаем, как он будет обращаться с людьми», – будто бы заметил Бенедикт XV при его назначении.

Ватикан в это время был весьма озабочен. Приближалось окон­чание войны, победа склонялась на сторону Союзных держав, в от­ношении которых Рим допустил много ошибок. Русская революция ставила на очередь русский вопрос. Захват власти большевиками впервые за всю многовековую русскую исто­рию ставил Ватикан в сношения с таким русским правительством, для которого Православная Церковь не только не представляла никакой ценности, но являлась враждебной.

Этого никто предвидеть не мог, и к этому Рим не был подго­товлен. Вопрос сразу же был поставлен весьма ясно – наступило время обратить Россию в католичество или, во всяком случае, поста­вить её в зависимость от курии. Но как это сделать? Весь опыт и вся рутина Ватиканских канцелярий оказалась совершенно бесполез­ной и началась та импровизация в русском вопросе, которая при­вела Рим к поражению со стороны большевиков и лишила его воз­можности быть действительной силой в борьбе с коммунизмом.

Это происходило в отсутствие А. Ратти и он только издали наблюдал события. «В конце июля 1918 года его права визитатора были распро­странены на Россию, где ему была дана миссия изучить созданное революцией новое положение религии» (4).

А. Ратти был человеком искренним, и на него большевицкая революция произвела сильное впечатление. Кажется, что он сразу почувствовал, что эта катастрофа христианства отразится не только на России. Он просит у Венедикта XV разрешения ехать в Россию и пишет ему с некоторой экзальтацией: «Я думаю, что для того, чтобы спасти эту обширную страну, нужна не только молитва, но нечто большее, нужна кровь, кровь ка­толических священников, и не только местных, но также пришедших из Рима» (5).

Ватикан на дело смотрел более трезво и, вместо разрешения по­ездки в Россию, А. Ратти получил назначение нунцием* в Варшаву. Какие были даны инструкции нунцию, мы узнаем лет через сто. Можно только думать, что его внимание было обращено на Польшу, как на страну, где уже однажды был сделан, правда неудачный, опыт подготовления мер для обращения в католичество России. «Варшава, ставшая передовым бастионом римской церкви, была для него великолепным наблюдательным пунктом, где на его глазах сталкивались западные и восточные течения в это катастрофическое время» (6). В этом наблюдении помогало и истолковывало смысл событий католическое духовенство в Польше. Заслуги его перед польским народом велики. Оно умело бороться, страдать и ждать. Но велики и прегрешения его пред народом и прежде всего его нетерпимость, пренебрежение и высокомерие к православному и благочестивому соседу – России.

В польском кризисе XVIII века, который окончился утратой самостоятельности, одной из главных действующих сил было духо­венство, которое, вместе со шляхтой, со времен Сигизмунда III, вер­ного сына католической церкви и воспитанника иезуитов, поставило своей задачею борьбу с православием. Этим была вызвана Москва на защиту своих единоверцев и спор был решен, в конце концов, в пользу России. В утрате своей независимости виновата Польша и никто другой.

Между тем, не только до освобождения, но и после восстановле­ния независимого государства, польский народ и общество воспиты­ваются в ложных взглядах о каком-то особом призвании Польши в Европе, и что это особое призвание возлагает на Европу обязанность охранять Польшу. Эти нездоровые взгляды с особой силой поддерживаются духовенством и укрепляется дурного тона клери­кализм, мешающий здоровому развитию Польши. Польша – госу­дарство разноплеменное и разноверное и залог ее развития – в мирном сожительстве этих различных национальностей.

Ко времени появления А. Ратти католическое духовенство успело уже вполне распорядиться на землях русской Польши. 5-го августа 1915 г. в Варшаву вступили немецкие войска. Вскоре германская и австрийская армия заняла все Царство Поль­ское, т. е. десять Привислянских губерний. Польское население встречало немцев, как врагов. Оно еще не забыло ужасов Калиша в начале войны. При наступлении немцев ушла не только русская администрация, но и православное духовенство, за немногими исклю­чениями. Была эвакуирована и часть населения.

Польские легионы, под начальством Пилсудского, в составе ав­стрийской армии, в русской Польше встретили враждебное отноше­ние. B ноябре 1914 года, при занятии русскими войсками Львова, от­ветственные польские политические деятели, во главе со Станисла­вом Трабским, позднее министром в Польше, осудили легионы и обра­тились с призывом об их роспуске.

Немцы, занимая Варшаву, не допустили вступления легионов. Вообще, будущее Польши не было еще ясно и этим определялась политика немцев. Мало того, при оккупации не была сохранена целость Царства Польского и оно было разделено на две части: на большую – окку­пированную немцами, с генерал-губернатором Безелером в Варшаве (с 4 сентября 1915 года), и меньшую – оккупированную австрий­цами с генерал-губернатором Диллеромом в Люблине (с 1 октября 1915 года) (7).

Католическое духовенство встретило немцев, как своих друзей, и сразу же проявило необычайную враждебную активность в отно­шении беззащитного православия.

То, что происходило в начале войны, больше не повторялось. При первом занятии гор. Келец, местный р.-к. епископ со всей энер­гией протестовал против обращения православного собора в конюшни. Он был впоследствии награжден орденом св. Станислава пер­вой степени, причем ленту и звезду передал ему лично помощник Варшавского генерал-губернатора Д.Н. Любимов (8). Через 18 лет, на глазах и по требованию того же епископа, тот же православный собор был разнесен по кирпичам.

На территории своей оккупации немцы не допускали насилий над православными и не позволяли по общему правилу захватывать и обращать в костелы православные храмы. Как могли, они сохраняли церковное достояние от расхищения. Благодаря этому, удалюсь многое сохранить в Варшаве и почти все в Лодзи. Православный собор в Варшаве был обращен в гарнизонный костел, с него сняты были кресты и металлическая облицовка крыши на военные надобности, но ключи хранились у немецкого коменданта, и имущество, которое не было вывезено, оставалось в сохранности до самого ухода немцев.

Совсем иное наблюдалось на территории австрийской оккупации. Они отдали на поток и разграбление католическому духовенству до­стояние православного народа. На всей территории многострадальных Холмщины и Подляшья началась ликвидация православия. Были за­хвачены храмы, никогда не бывшие католическими, и даже постро­енные перед самой войной. Захвачен собор в Холме, в Люблине и в других местах. Немедленно после ухода немцев, 16 декабря 1918 г., правительство И. Пилсудского издало декрет, по которому забрало в государственное управление около 20.000 гектаров церковной земли с постройками и угодьями.

В 1939 году все это имущество обращено в собственность казны. В общем, из 383 бывших до войны храмов к концу 1918 года было закрыто 111, разрушено 59 и обращено в костелы 150. Право­славным удалось сохранить только 63 храма. В 1938 году разрушены все закрытые храмы, часть открытых и построенных за время с 1920 года – всего около 200 храмов.

Несмотря на захват храмов и имущества православной церкви, католическое духовенство встретилось с неожиданным явлением. Русской власти больше нет, и казалось православие потеряло всякую опору, а между тем население оставалось православным. Не было никаких препятствий населению возвратиться в унию, но оно не воз­вращалось. Словом, на территории Холмщины и Подляшья находилось – 200.000 православных людей и они не собирались менять веру. На­оборот, просили об открытии церквей и о присылке священников.

В такой обстановке прибыл в Варшаву, накануне праздника Тела Господня, апостолический визитатор А. Ратти. Он принял участие в процессии, которая в Варшаве привлекает массу народа. Это не могло не произвести на него впечатления. Он сразу же выявил свое знание церковных дел Польши.

Весьма интересен рассказ б. министра А. Пониковского о первых шагах А.Ратти, который тогда проживал у Варшавского архиепис­копа А. Каковского. «Архиепископ рассказал мне, – повествует А. Пониковский, – что был весьма смущен, когда в первые моменты после появления у него кс. А. Ратти, апостолический визитатор спросил архиеписко­па, был ли он в Пратулине. Архиепископ ответил ему: «Как Вам из­вестно, я родом из Плоцка и никогда не был на Подляшьи». При­знаюсь, что в первый момент я не мог дать себе отчета, о каком Пратулине спрашивает кс. А.Ратти, засим я быстро сообразил, что идет речь о Пратулине, месте страданий униатов. Как происходящего из Седлеца, это Вас больше заинтересует.

«При этом случае апостолический визитатор рассказал архиепи­скопу, что он еще мальчиком прочитал книжку о польских мучениках в Подляшьи. Итальянская книжка говорила об «обращении униатов в 70-х годах прошлого века». Книжка на мальчика произвела громад­ное впечатление. Молодой Ратти сказал себе, что он должен когда-то быть в Польше, увидеть места мученичества и угнать людей, по ха­рактеру похожих на первых христиан. Поэтому апостолический ви­зитатор спрашивал архиепископа о Пратулине. B памяти его навсег­да остались мученичества униатов и ряд исторических местностей, и, прежде всего, Пратулин, где униаты отдавали жизнь за веру (9).

В октябре 1918 года Регентский Совет объявил независимость Польши. Немецкие и австрийские войска ушли, а из Магдебурга прибыл И. Пилсудский, враг России. 11 ноября 1918 года – это дата, с которой начинается история возрожденной Польши.

На праздник Троицы 1919 г. «апостолический визитатор посе­тил Унию, – рассказывает тот же А. Пониковский, – с благогове­нием осматривал исторические места и благословил немногих жи­вущих еще людей, на телах которых были следы мученичества 70-х годов».

Как ни старались скрыть от А. Ратти то обстоятельство, что в этих местах, несмотря на все, сохранилось православие, он не мог не видеть, проезжая полями, православных храмов и православных людей. Внешнего различия не было никакого. Тот же народ, так же одетый и сожженный солнцем, ведет одинаковую трудовую земле­дельческую жизнь, несмотря на разницу религий. У православных и католиков одинаково золотятся поля рожью и над теми и другими жаворонки поют свои песни.

Впервые за свою долгую жизнь А. Ратти увидал православный народ и при этом на польской земле. Что он мог думать, созерцая «схизму» не как отвлеченное измышление самолюбивых греков, а как нечто, облеченное реальной и живой плотью православия. И, может быть, взволнованный взор А. Ратти охватывал православный восток, лежащий недалеко за горизонтом и раскинувшийся на ши­роких просторах, этот бескрайный мир, загадочный и такой упорный в своих верованиях.

Об этом посещении рассказывает и о. Ян Урбан: «Вспоминаю праздник св. Троицы 1919 года в Янове на Подляшьи». Там восстанавливалась епархия. «На это торжество прибыл также визитатор Ратти и хорошо знал, что приходит на землю, орошенную кровью исповедников Восточного Обряда, пролитой в за­щиту Унии... Визитатор знал об этом, из монографии кс. Прушков­ского, которую имел c собой... Можно догадаться какие чувства наполняли сердце А. Ратти, когда после пламенной проповеди, нового подляшского епископа Лшездецкого на тему об этих преследованиях униатов, уделил собравшемуся народу благословение от имени св. Отца. В какой славе должна была стать перед его душой эта трагедия и эта восточная униатская церковь, которая воспитала таких мучеников.

На обратном пути из Янова в Варшаву я имел счастье сопро­вождать апостолического визитатора. На основании обрывков раз­говора о старой унии и ее преследовании, которые сохранились в моей памяти, о миссии среди униатов, – будет позволено мне вы­сказать убеждение, что, если когда-либо «воспламенился» А. Рат­ти к делу Унии, то именно тогда, во время пребывания на Подляшьи» (10).

6 июня 1919 года А. Ратти назначается первым нунцием в Польше после векового перерыва и возводится в сан епископа. После хиротонии, которую совершает арх. А. Каковский, впо­следствии кардинал, 28 октября 1919 года в соборе св. Яна в Вар­шаве, на торжественном обеде А. Ратти, между прочим, сказал: «Да будет забвенна десница моя, если я забуду тебя, Поль­ша» (11) (псалом 136-й).

Так завязывались отношения между будущим папой Пием XI и католическим духовенством в Польше. Из этих отношений обе стороны извлекли все, что можно было извлечь.

2.

Для Польши начались дни испытаний. Вызванная И. Пилсудским советско-польская война, в связи с походом на Киев, чуть не закончилась катастрофой для поляков. Большевики были у ворот Варшавы и Польшу спасло «чудо над Вислой». Значительную помощь оказали и французские генералы.

Нунций не желал покинуть Варшаву. Он решил встретить боль­шевиков, истинное лицо которых еще ему не было вполне ясно.

Россия потеряла часть Волынской и Минской губерний и около 4 млн. православного населения. В Пределы. Польши снова вернулась часть тех русских областей, на которые свои права заявлял еще Иван III. Эти области Польша считает своим «жизненным простором».

Православный вопрос принял совсем иное очертание. Между Польшей и Россией оказалась довольно широкая полоса сплошного русского Православного населения и не трудно было Риму учесть выгоду этого положения. Рим получил территорию и население, где мог производить новые опыты воздействия на православный рус­ский народ.

А. Ратти встретился с Россией, куда он предназначался, в Польше. «Он приобрел, по его собственным словам, непосредственный широкий опыт в познании дел и лиц востока, переходя и проходя в течение трех долгих лет вдоль границы восточного мира, и в осо­бенности, мира славянского» (12).

Едва ли это справедливо. Настоящего опыта он не приобрел. Он утвердился в господствующем в Риме взгляде на православную Россию, как на объект католического воздействия, который делает такой бесплодной политику Рима в русском вопросе. Можно сказать, что, проявляя интерес к русским делам и имея полную возможность непосредственно познакомиться с православием в Польше, А. Ратти этого не сделал. Больше того, он не почувство­вал ни духа православия, ни его внутренней силы, ни его огромной способности к сопротивлению.

Из Польши А. Ратти увез, в виде исторической истины, глубо­кое историческое заблуждение, что душой, русского человека можно овладеть при помощи восточного обряда и ему подобных выдумок римских бюрократов. Сознание А. Ратти в отношении православия и Востока было отравлено в Польше на всю его жизнь.

Одновременно с подписанием Рижского договора (18 марта 1921 года) Законодательным Сеймом Польской республики была утверждена конституция (17 марта 1921 года). Вокруг этой конституции в особенности в связи с вопросом по­ложения Католической Церкви, велась напряженная борьба между силами польского клерикализма, облеченного в национальные формы, и началами современного государства, равного в правах и обязанно­стях для всех граждан. Победил национализм и клерикализм. Речь Посполитая, в которой поляки и католики составляют только 60%, была Построена, как государство национально-польское. «Римско-католическое вероисповедание, – говорит конститу­ция, – будучи вероисповеданием преобладающей части населения, занимает в государстве первенствующее положение среди иных равноправных исповеданий» (статья 114).

Это преимущество чести практически было понято в том смысле, что католическая религия господствующая. Теперь в этом никто не сомневается. «Римско-католическая церковь управляется по своим собствен­ным законам», и каноническое ее право стало обязательным для госу­дарства. «Церкви религиозных меньшинств», в том числе и православная, – говорит ст. 115, – «управляются по их собственным зако­нам», однако, законы эти не должны «содержать каких-либо поста­новлений, противных государственному закону». Иными словами, Кормчую книгу нужно рассмотреть с точки зрения ее соответствия польскому законодательству и тогда «госу­дарство не откажет в признании» этих церковных законов. Что это должно было означать – показало будущее. Польское правительство, основываясь на этой статье, признало такие «собствен­ные законы» православной церкви, которые передали все управление церкви в руки правительства.

            С Апостолическим престолом Польша должна была заключить конкордат*, отношение же государства к церквам меньшинства, в том числе и к православной, – «будет установлено, говорит Кон­ституция, в законодательном порядке по соглашению с их законны­ми представителями». Соглашение это выразилось в том, что Пра­вославная Церковь должна была принять все то, что ей предложило правительство (13).

Какую долю участия в эту конституционную работу внес апо­столический визитатор, мы не знаем, но победу Рим одержал пол­ную, и А. Ратти в Польше нечего было больше делать. Осенью 1921 г. А. Ратти покинул Польшу, назначенный архи­епископом Милана и вюзведенный в сан кардинала. Некогда сказанные им слова, что русский язык помог ему стать папой, можно расширить в том смысле, что большую ему помощь оказало пребывание в Польше. О нем стали говорить, как о канди­дате на папский престол.

В числе разных приятных воспоминаний А. Ратти увозил из Польши убеждение, что польское духовенство знает русский вопрос и что в этом вопросе на него можно опереться.

Бенедикт XV был тяжко болен. К концу его недолгого понти­фиката, иезуиты могли считать свои позиции прочно закрепленными. В центре стоял русский вопрос. В начале он не представлял особых затруднений, временное правительство, после некоторого сопротив­ления, легализировало Восточный Обряд и в 1921 году экзархом с правами епископа этого обряда был утвержден Леонид Фёдоров.

Католики Восточного обряда в России получили законную ор­ганизацию. Рим мог считать себя удовлетворенным и за 1792-1794 и за 1839, и за 1875 г.г. Уния, ликвидированная при Екатерине II, Николае I и Александре II, победоносно возвратилась в Россию и угрожает всей ее территории. Мало того, Православная Церковь на Святой Руси оказалась гонимой. Для Рима было ясно, что это явление всемирно-историче­ского значения. Но, вообще говоря, смысл этого явления Рим не понял, ибо вообразил, что это начало свободного завоевания России католичеством.

Обращение России в католичество. Напрасная мечта – думаем мы. Как знать – говорит Рим. У Курии – большой опыт сношений с Россией. У нее пре­красно сохраняются архивы. Достали старые акты времен Флорен­тийской унии, Софии Палеолог, Ивана Грозного, Смутного времени, Петра Великого и новых времен, и пришли к выводу, что нужно еще раз попробовать договориться с Москвой. Нашлись живые люди, такие как М. д-Ербиньи, молодой, бле­стящий, самоуверенный, будущий чрезвычайный посол Курии к Советам.

Что такое большевизм, – Рим узнал позднее. Пока казалось, что с большевиками договориться легче, чем с царским правительством. Из России шли довольно утешительные вести. Конечно, есть за­труднения, и большие, и их не стоит скрывать, но не с такими затруднениями приходилось бороться Риму.

Католичество интернационально и это должны понять больше­вики. Борьбу большевиков с православием необходимо отделить от борьбы с религией. Первая понятна с политической точки зрения, вторая – бессмысленна.

Борьба с православием для большевиков есть борьба с рус­ской национальной идеей, а так как католицизм никакой связи с русской национальной идеей не имеет, то надлежало, показав большевикам политическую благонадежность католицизма, создать соблазнительную мысль утверждения вненационального католицизма, как средства охранения народа от политической реставрации.

Это весьма странно, но не менее странно и то, что у таких вы­дающихся людей, как бывшего митрополита католических церквей в России, барона Роппа и его заместителя архиепископа Цепляка, создалось убеждение, что католическая церковь именно при больше­виках может получить в России полную свободу.

Многое, что выявилось впоследствии, было еще в тайне. Многое останется в тайне навсегда. Весной 1922 года Ватикан отправил миссию под руководством священника из Америки, Др. Вальха, для оказания помощи голо­дающим. Тогда же происходила знаменитая генуэзская конференция и кардинал Гаспари вступил с Чичериным в переговоры по церковным делам. Весьма дипломатично были смешаны вопросы и православ­ные и католические, говорили вообще о гарантиях религиозной сво­боды, но все понимали, что дело касается католической, церкви в России.

Bo время завтрака на королевской яхте в Генуе, архиепископ Генуэзский оказался рядом с Чичериным. На вопрос о свободе като­лической церкви в России, Чичерин ответил, что она пользуется не меньшей свободой, чем в Америке. Это было похоже на то, о чем еще недавно доносили из России католические епископы. Разговор между Чичериным и архиепископом носил самый изысканный характер, засим они чокнулись и выпили за здоровье друг друга. Говорили еще о красной розе, которую архиепископ преподнес Чичерину, но вопрос этот остался невыясненным.

Перед этим, в связи с посылаемой в Россию миссией, монсиньор Пизардо, заместитель Гаспари, посетил Чичерина в С. Маргерит.

Как будто для Рима все складывалось наилучшим образом. Од­нако, тактика католического духовенства, которая приносила свои плоды во время царского правительства, оказалась совершенно не­годной при советской власти.

Как бы то ни было, Рим пытался осуществить какие-то про­екты соглашения с Советами. Деятельность эта до известной степени становилась известной и в этом чувствовалась угроза положению Православной Церкви в России.

Все это вместе взятое в минуту катастрофы и гонения на Право­славную Церковь производило такое впечатление, что пользующийся европейским авторитетом, ныне покойным заслуженный профессор Н.H. Глубоковский, заявил, что «Рим кружится, как изголодавшийся волк, и готов пожрать, как свою добычу, погибающее православие».

Любезности курии к большевикам с особой силой выделяются на фоне хотя бы того Послания, которое Русский Всезаграничный Церковный Собор отправил Генуэзской конференции и в котором, между прочим, писал: «Народы Европы! Народы мира! Пожалейте наш добрый, от­крытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки ми­ровых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам, Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм – этот культ убийства, грабежа и богохуль­ства из России и всего мира».

С большим политическим предвидением послание заканчи­вается такими словами: «Если поможете восстановиться исторической России, то скоро исчезнут те, пока неразрешимые политические и экономические затруднения, которые по всему миру сделали жизнь столь тяжелой; тогда только возвратится на землю желанный для всех людей мир (Ефес. 8, 13)» (14).

3.

Таков был план соглашения. Но был еще и другой план.

Трудно сказать, думал ли Игнатий Лойола о России и знал ли он вообще что-либо об этой стране, когда в 1540 поду организовывал Общество Иисуса, но уже в марте 1582 года, т.е. через 42 года, бле­стящий политик своего времени, иезуит А. Поссевин вел богослов­ско-политический диспут в Москве с Иваном Грозным и соблазнял его выгодами подчинения папе.

А.Поссевин содействовал примирению Ивана Грозного со Сте­фаном Баторием и окончанию несчастной Ливонской войны. Он был принят любезно в Москве.

На все богословские аргументы, сам не плохой богослов, Иван Грозный возражал: «Антоний. Нам с вами не сойдется; вера наша, вера Христиан­ская из давних лет была себе, а Римская церковь была себе... Нам мимо своея истинныя христианския ни которыя веры хотети нечего, ни учения ни которого мимо истинныя христианския своея веры не требуем... А мы веру истинную христианскую веруем и с нашею христианскою Римская вера во многом не сойдется. Да только мы о том говорить не хотим для супротивных слов, что вам будут за досаду наши речи, и мы для того и говорит и нe хотим, чтобы розни меж нас с папою за то и гневу не было, и любовь бы наша, что почалась меж папы Григория и нами тем не порвалась; и ты, Анто­ний, о том перестани».

Но Антоний перестать не мог и Иван Грозный ему весьма твердо заявил: «А что папу называешь, что он наместник верховного Апостола Петра, а Петр Апостол в Христово место; и Апостол Петр так не делал, как папу на столе носят и целуют в ногу, и то есть гордостная, а не святительская; а Апостол Петр на коне не ездил и на сто­ле его не носили, а ходил пеш и бос».

Не помогли и соблазны.

«А коли будет вера одна, – говорил А. Поссевин, – то и Церковь одна Греческая с Римскою совокуплена будет вместе. А ты, великий Государь, будешь с папою и с Цесарем и все государи в любви и соединении; и Ты, Великий Государь, не токмо будешь на прародительской вотчине на Киеве, но и в царствующем граде (в Константинополе) Государем будешь; а Папа и Цесарь, и все госу­дари великие о том будут стараться».

Потерпев неуспех в Москве, А. Поссевин писал 5 ноября 1582 года папе Григорию VIII: «Поелику вера Московского государства прежде всего зависела несколько от той части России, которая ныне под державою Поль­ского короля, ибо и не очень давно Московские епископы постав­ляемы были митрополитом Киевским (город королевской России принадлежащий): то весьма бы способствовал к обращению москов­ского народа, если бы епископы или владыки королевской оной Рос­сии присоединились к католической церкви» (15).

Вот когда еще намечался путь Рима в Россию через Польшу.

«Увидав совершенную невозможность убедить, заговорить или обольстить Москву, – замечает Ю.Ф. Самарин, – Поссевин при­советовал папе круто повернуть атаку от центра к окружности и на­править главные батареи не на Москву, а на Вильно и Киев, упо­требив в дело act mijorem Dea gloriam материальную силу и государственное владычество Польши. Один этот совет и план кам­пании, составленный Поссевиным, для отклонения Юго-западной Рос­сии от естественного её тяготения к Москве и Византии, для система­тического подкупа высшего, православного духовенства и для вве­дения латинства, не касаясь на первых порах обрядовой стороны пра­вославия, – этот совет и этот план по широте и смелости замысла, по необыкновенной дальновидности и по истинно, сатанинской злона­меренности в выборе средств ставит Поссевина на ряду с перво­классными политиками XVI и XVII веков и нас русских заставляет отнести его к числу самых заклятых врагов России, наиболее ей повредивших» (16).

Со времени А. Поссевина иезуиты больше не отрывали своего взора от России. Своей главной и, можно сказать, единственной задачей они поставили подчинение этой огромной страны и народа Риму.

Нужно сказать, что иезуиты с первых шагов поняли невозмож­ность вести пропаганду на Востоке без сохранения Восточного об­ряда. Борьба за этот обряд внутри католической церкви одна из по­учительных страниц церковной истории Запада.

В 1546 году И. Лойша был занят организацией миссии в Эфиопию в целях «отыскания для католичества этой древней церкви, зараженной ересью александрийских якобитов». Миссия была орга­низована только в 1556 году, в год смерти И. Лойолы.

«Экспедиция в Эфиопию впервые поставила перед апостольской работой Ордена вопрос обряда. Из 12 участников миссии в Эфиопию трое по указанию св. Престола должны были принять епископский сан, а один из них о. Баррето был назначен патриархом и, несмотря на это, все они сохранили латинский обряд. Это совпадало с канонически-богословскими взглядами того времени, и никто не допу­скал, в особенности после декретов Иннокентия IV и Пия V, чтобы латинский миссионер мог изменить свой обряд на восточный».

B Эфиопии выяснилось, что латинский обряд не мог быть приме­нен. Начальник миссии Баррето это предвидел и указывал еще Лойоле, что «было бы глупостью уничтожать столь древнее христи­анство». Он требовал, чтобы Рим разрешил вопрос обряда. Рим этого вопроса не разрешил, восточного обряда не признал, и дело в Эфи­опии окончилось катастрофой и кровавыми преследованиями.

Вскоре возникли осложнения в Польше в связи с развитием про­тестантизма. На Триденском Соборе этот вопрос поднял известный кардинал Гозий.

«Он видел, что защита католицизма должна была быть разде­лена! на два фронта: протестантский, с одной стороны, и православ­ный, – с другой. Быстрое подчинение протестантизму Руси (За­падной) может неожиданно привести к объединению двух против­ников в очень грозную для церкви силу».

Вот почему Гозий считал необходимым, прежде всего, объеди­нить католицизм с православием, этим пресечь наступление ереси на польском востоке, а засим общим фронтом стать на борьбу с про­тестантизмом, идущим с запада. Дело это должно было быть возложено на иезуитов. Снова возникал вопрос о восточном обряде. Хотя Поссевин и Скарга относились к восточному обряду без всякого рас­положения, так как для них идеалом было «единство во всем», тем не менее Поссевин в 1583 году обратился в Рим. Рим отнесся весьма скептически к этому вопросу, «не желая приложить руку к делу, о котором потом можно было бы жалеть».

Брестская уния сохранила восточный обряд, тем не менее она требовала помощи со стороны монашеских орденов и В. Рутский, будущий униатский митрополит, около 1600 года поднял этот вопрос в Риме. Рим как будто согласился и в 1625 году послал ему не­сколько кармелитов, которым было позволено принять восточный об­ряд. «Однако, история не оставила никаких следов исполнения этого важного распоряжения».

«На новый призыв из Руси (западной), – говорит исследова­тель этого вопроса, кс. С. Лаский, – о восточных иезуитах нам при­дется ждать еще целый век».

Немного ранее, а именно в 1609 году, вопрос восточного обряда возник у миссионеров, работавших среди греков. Миссионеры эти ставили задачу широкой организации унии на всем востоке, а для этого требуется восточный обряд. Снова обратились в Рим и вопро­сом этим занялся знаток Востока, кардинал Беллярмин. Несмотря на все расположение курии к Восточному обряду, он отнесся отрица­тельно. Он нашел, что доводы в пользу обряда недостаточны «чтобы рисковать столь деликатной и до сих пор небывалой импрезой».

«Дело обряда, поэтому, снова утихло на многие десятки лет». Однако, иезуиты не сдавались.

Николай Пападопюли, профессор академии в Падуе и ученик иезуитов, обратился к папе Клименту XI, своему другу, с длинным ме­морандумом, в котором, между прочим, писал, что католическое дви­жение среди православных греков так долго будет бесплодным, пока туда не будут посланы отцы Общества Иисуса, но греческого обря­да».

B 1696 году, в связи с заключением Ардельской унии православ­ными румынами, кардинал Колонич желал, чтобы иезуиты приняли румынский обряд, т.е. восточный, пока не будет образован клир восточного обряда. Конгрегация рассмотрела вопрос и, несмотря на сочувствие папы, отказала. Папа подчинился.

«Кардинал Колонич получил бреве, восхваляющее его ревность, которая, однако, должна искать иных средств для осуществления унийных планов, чем принятия иезуитами восточного обряда».

Затем происходили разные события, орден был ликвидирован, снова восстановлен, а вопрос обряда не двигался с места. В виде некоторого снисхождения, на протяжении XVIII века, некоторым маронитам и халдеям, которые, вступив в орден иезуитов, перешли из восточного в латинский обряд, было разрешено возвратиться в вос­точный обряд.

Засим этим вопросом занялись русские иезуиты, князь Гагарин, вступивший в орден в 1843 году, затем Иван Мартынов – в 1845, и Евгений Балабия, все люди хорошело общества, а князь Гагарин даже Рюрикович.

При наличности иезуитов восточного обряда, по мнению кн. Гагарина, можно рассчитывать на широкое поле деятельности в Галиции среди Русин, в Боснии, Болгарии и даже в некоторых местах России. В 1861 году возник у него вопрос об организации миссии восточ­ного обряда в Иерусалиме для русских православных паломников. Засим он и Мартынов оказались в Константинополе и, ввиду церковных недоразумений, между Болгарией и Вселенским Патриархом, опять .возбудили вопрос о восточном обряде в целях подчинения болгар. Гагарин ставил вопрос очень широко: «Мы находимся у порога великого кризиса, который, наверно, отворит нам двери в Россию, но ни в России, ни в Австрии мы не сможем сорганизовать церковной группы, восточных славян, пере­ходящих в унию, если нам не удастся сделать это в современной Болгарии».

Болгарию нельзя удержать, если не будет прочно поставлен восточный обряд и исключительно важным является то обстоятель­ство, чтобы в тот момент, когда Россия будет для нас открыта «уже существовала солидно организованная восточная Церковь того са­мого, что и в России обряда, способная подготовлять для нее апостолов».

Как видим, ничего нового нет. План, который сейчас осуще­ствляется в Польше, есть именно создание «солидно организованной восточной церкви того самого обряда, как в России», но под главен­ством папы.

Планы Гагарина осуществлены не были. В общем, нужно было ожидать инициативы св. Престола и только тогда будет ясно вы­явлена «воля Божья».

Дело было внесено на Ватиканский Собор. Доклад представил Мартынов, но Собор не был закончен и «дело восточных иезуитов снова замерло».

Тем не менее, пропаганда разослала запросы монашеским орде­нам о принятии Восточного обряда. В конце 1870 года были полу­чены ответы от Францисканцев, Капуцинов, босых Кармелитов, До­миниканцев, Варнабитов, Пассионистов, Августинцев, Лазаристов, Асумпсионистов и Иезуитов. В общем, все соглашались, но с разными оговорками. С наибольшей осторожностью выразился генерал иезуитов. Он полагал, что, согласно дисциплине восточной церкви, епископы выбираются среди монашеского клира, а принятие иезу­итами епископского сана противно традициям и духу ордена. Нахож­дение двух обрядов внутри одного ордена могло создать несогласие, и во всяком случае это могло бы повлечь за собою изменение правил Общества, что не может быть допущено. С этим согласилась Пропа­ганда и дело снова замерло.

В 1884 году этот же вопрос возник в связи с работою иезуитов в Румынии и Галиции и, хотя Лев XIII отнесся к вопросу благопри­ятно, но ввиду оппозиции гилицийского духовенства «осуществление проекта снова было отложено и при этом надолго».

Великая война и русская революция все изменили. Иезуиты увидали свои сны наяву. Однако и здесь их ждали разочарования. Уже в 1922 году «ввиду возрастающих предубеждений в отноше­нии Ордена в России, экзарх (Федоров) стал опасаться вредных по­следствий для развития католической миссии в России, переживав­шей очень критический период, от перехода иезуитов на восточный обряд». Он советовал им вести свою работу очень скромно и шаг за шагом (17).

В 1923 году иезуиты одержали вековую победу. Епископ Пшездецкий нашел в Риме все готовым, короткий разговор с генералом Ордена Ледоховским и оказалась налицо восточная ветвь Ордена.

Борьба велась 376 лет и, хотя в рядах иезуитов не было согла­сия, дело закончилось в пользу восточного обряда. Орден пошел дальше, чем это предполагали инициаторы унии. А. Поссевин пред­ставлял себе оставление Руси и Москве восточного обряда, как неко­торую уступку, носящую временный характер, которая после укреп­ления церковного единства окажется ненужной (18). Скарга мечтал «об единстве во всем».

Создавая восточный обряд, независимый от православной церкви, и переходя в него, иезуиты стремятся создать такое поло­жение, которого не было и до разделения церквей. Они хотят пра­вославную церковь возглавить папой, считая, что в настоящий мо­мент нет ни Византии, ни России, и стало быть нет той силы и того авторитета, который мог бы спорить и противопоставлять себя рим­скому епископу.

В начале 1922 года было ясно, что Бенедикт XV неизлечимо болен. Складывалось убеждение, что преемником ему будет А. Ратти. Это понимали и этого желали в Польше.

13-го января 1922 года Иосиф Пилсудский наградил кардинала А. Ратти высшим польским орденом Белого Орла.

«В это время, – рассказывает А. Пониковский, – тяжело забо­лел папа Бенедикт XV. В качестве премьера, а равно министра испо­веданий и народного просвещения, немедленно отправляю в Рим представителя правительства, дабы вручить кардиналу Ратти знаки ордена, ибо папа никаких орденов принимать не может и потому нужно спешить. Кто знает, если в случае смерти Бенедикта XV, вы­бор падет на кардинала Ратти, то будет поздно вручать орден не кардиналу, а папе. Кардинал любезно орден принимает, а Началь­ника государства благодарит за орден уже как папа».

20 февраля 1922 года папа благодарит личным письмом А. По­никовского, в котором, между прочим, пишет: «С удовольствием принимаем эти отличия и мы особенно тро­нуты этим новым доказательством благоприятного расположения, каким И. Пилсудский пожелал нас одарить. Это еще больше усилит нашу привязанность к Польше, которая уже и так дорога нашему сердцу» (19).

6-го февраля 1922 года папою был выбран кардинал Ратти, ко­торого, по утверждению А. Пониковского, правильно называли «польским папою»

Примечания

1. Р.-М. de Belloy. S.J. Pie XI et le retour а l’uniti de l’Orient separi. Orientalia Christiana. ? 55, 1929. С. 6.
2. Там же. С. 6.
3. Там же.
4. Там же.
5. Там же.
6. Там же. С. 7.
7. Stanislaw Kutrzeba. Polska Od rodzona (1914–1928) wydanie 3. Варшава, 1928. С. 33, 41, 45.
8. Возрождение (Париж) от 11 ноября 1935, ст. Д.Н. Любимова.
9. A. Ponikowsа.Wizytator — Nuncjucz — Kardynaі — Papieї // Kurjer Warszawski. 12 февраля 1939 г.
10. Oriens. 1939. С. 35.
11. Там же.
12. De Belloy. Цит. соч. С. 6; Речь. 6.12.1923.
13. Акты Польской Республики за 1918–1921 гг. / Пер. под редакцией сенатора Н.М. Рейнке со статьями Ю.П. Кистера и К.Н. Николаева. Изд. Русского комитета в Варшаве. 1921. С. 39 и сл.
14. Церковные ведомости. Ср. Карловцы (Югославия), 1922. № 3.
15. Бантыш-Каменский. Исторические известие о возникшей в Польше унии. М., 1805. С. 18, 19–20, 27, 32.
16. Самарин Ю.Ф. Газета «День». Москва, 1863, 21 сент.
17. Ks. Stan. Laski. Jezuici a obrzudek wschodni //Oriens, 1935. С. 38–43, 74–79, 99–103.
18. Kurjer Warszawski. 12 фев. 1939.

---