ЦИВИЗАЦИОННОЕ НАСЛЕДИЕ СЛАВЯНСКОГО МИРА

 

Валерий Николаевич РАСТОРГУЕВ

доктор философских наук, профессор МГУ,
зам. главного редактора журнала
«Трибуна русской мысли»
 
«Обычно когда говорят о том или ином мировом регионе в парадигме "плюрализма цивилизаций", подразумевают нечто статическое, некий устойчивый сплав истории и географии, ценностей и уклада, в которых воплощен передаваемый из поколения в поколение кристаллизированный опыт. В случае нашей православной цивилизации более уместна метафора локатора, настроенного на то, чтобы улавливать зазоры, с одной стороны, между нормативным священным текстом и повседневными общественными практиками, с другой – между  универсалиями вселенского высшего, "передового" опыта и местническими уклонами "

А.С. Панарин

«Православная цивилизация в глобальном мире»

 Тайна славянства: кровь, вера и геополитический проект

 

Прежде чем говорить о наследии славянской цивилизации, надо задать себе вопрос о том, существует ли она ныне и существовала ли прежде. А этому непростому вопросу предшествуют три других: кто такие славяне и русские, что такое цивилизация и, наконец, что должно называться наследием? Ни на один из них нет, никогда не было и не будет однозначного ответа.

 

Политические сценарии славян и для славян

 

Ф.М. Достоевский, спрашивая себя, есть ли основания отчаиваться в воскресении и в единении славян, отвечал кротко: «кто знает пути Божии?» Если мы сожалеем о том, что славянство не стало единым политическим телом (а мы действительно сожалеем об этом, наблюдая, как исторические недруги славян разводят их во враждующие лагеря), то забываем о милости Божией. Только благодаря чуду славяне не были стерты с карты народов мира, не закостенели в янтарной оболочке политической истории, не потеряли душу живу, сохранили себя и веру отцов. Сохранили наперекор логике большой политики, без остатка вмещаемой в старую подлую формулу: разделяй и властвуй. Иногда полезно задуматься, какой ценой пришлось бы оплатить славянам свое политическое единение, если бы оно состоялось на  кровном родстве, сугубо племенной основе. Нетрудно реконструировать два сценария.

Первый сценарий – славянское единство без России, а, следовательно, против России. Подобная идея – в той или иной форме политически объединить славян против русских – время от времени озвучивается и сегодня, а если и не озвучивается прямо, то незаметно воплощается. Не случайно единственный способ оживления национального самосознания славянских племен, который охотно поддерживается «цивилизованным миром», – их самоидентификация по схеме «свой – чужой», где роль чужого уготована именно России и великороссам. Политика в отношении Украины свидетельство неизменности такого подхода. По той же причине славянские земли превращаются ныне наперекор воле народов в объект размещения систем ПРО, направленных против России. Соответственно, сами славянские страны впервые в истории назначены их «покровителями» на роль зон поражения – территорий нанесения неизбежных ответных или предупреждающих ударов со стороны России в случае войны, от которой, как известно, не застрахован мир в период системного кризиса. Как заметил Питирим Сорокин, подытоживая статистику войн за двадцать пять столетий (!), между кризисами и войнами существует неразрывная причинно-следственная связь.

 И второй сценарий: всеславянское единство строится во главе с Россией, которая в этом случае  вынуждена была бы, по сути, не только вступить в схватку за лучшие земли Европы, но и отречься от своей исторической имперской миссии собирания племен и народов не по этническому признаку, но под крылом Русского Православия. Русские – не национальность, а призвание служить России. Именно поэтому русский якут или русский немец ничем не хуже и не лучше в самой России русского славянина – великоросса, белоруса, малоросса. Что было бы с Российским государством, если бы русские расширили пределы Руси, но ограничили себя славянством? Предсказать совсем не сложно: великороссы, в жилах которых славянской крови не меньше, чем, к примеру, финно-угорской, должны были бы выбирать, какой брат ближе… А подлинное братство только северных народов России, проверенное тысячелетним опытом соработничества на полиэтнических землях, – это вечный и надежный ее тыл, ибо в памяти народов-единоверцев, принадлежащих к различным языковым мирам, нет, никогда не было и не могло быть образа «русского врага». По этой причине изрубленная до основания Россия каждый раз срасталась. Есть ли такой опыт сегодня у Европейского Союза, где пытаются «срастить» этнокультурные сегменты новообразованного политического тела – славянский, романо-германский, финно-угорский… Так и хочется посоветовать европейским коллегам: всмотритесь в российский опыт, не пожалеете.

Сила и слабость славянства в том и заключены, что оно соединяет в себе несоединимое – «кровь» и религиозную веру, для которой кровно-племенная чистота – не самоцель, а ярмо и суета. С одной стороны, славянский мир реально существует как Богом сотворенная кровно-культурная и языковая общность, которая наверняка переживет нынешние смутные времена навязанной нам глобальной утопии, как пережила все действительно великие европейские династии, «вечные» империи и столь же «вечные» учения, не раз делившие славян на «своих» и «чужих». С другой стороны, славянство именно потому и выстояло под натиском иноверцев, что в массе своей предпочло поголовную племенную погибель отречению от веры, не знающей ни эллина, ни иудея.

 

Всеславянская альтернатива ущербной глобализации

 

Есть и еще одна (третья, невидимая) «сторона» разделенного, но не сломленного славянского мира. Славянство – это совершенно особый цивилизационный, а позднее и геополитический проект, который родился на свет задолго до того, как в европейские языки, в том числе и в русский язык, прочно вошли сами понятия «цивилизация», «геополитика», «пан-идея». Важно сразу отметить, что проект этот, а точнее, сама возможность такого проекта или множества проектов (от славянской цивилизации Н.Я. Данилевского и бакунинской «республиканской федерации всех славянских земель» до «Варшавского блока» включительно) – не голая идея, а возможность, которую никто не отнимет у нас, пока живо славянство. Речь может идти здесь не об утопиях, а только о политической целесообразности осуществления какого-то из названных или не названных проектов и о цене, которую придется заплатить за их воплощение. Эта данность всегда будет по-разному восприниматься людьми, связанными своими культурными предпочтениями или разделенными политическими «измами».

Для многих из нас, независимо от наших идейных позиций и даже верований, сама возможность Единого Славянства была и остается реальной альтернативой тотальному загниванию и «утилизации европейских культур», превращаемых в коллективный Содом. Достаточно вспомнить, что и ревнитель христианской Европы Ф.М. Достоевский, для которого всеединство славян – это «настоящее воздвижение Христовой истины, сохраняющейся на Востоке, настоящее новое воздвижение Креста Христова и окончательное слово Православия», и атеист Бакунин видели «великую будущность славян» в их призвании «обновить гниющий западный мир». Правда, причины «загнивания» и пути «обновления» они видели по-разному. Надо ли говорить о той динамике, с которой протекает ныне процесс разложения древних культур некогда христианской Европы, оставляя после себя ниши для заполнения иноцивилизационными мутантами? Свято место пусто не бывает. Не будем лукавить: проект Единого Славянства вселяет в нас надежны. Мы надеемся и на способность Европы выстоять перед смертельным недугом полного слияния-растворения культурных миров (слияние – смерть, согласие – жизнь), и на внутренние силы естественного братолюбия между родственными славянскими народами, и на восстановление в своей полноте с таким трудом обретенного суверенитета славянских стран, который на глазах тает в пекле глобализации. А глобализация не признает никаких границ – ни внешних, ни внутренних, ни государственных, ни культурных, ни языковых, ни нравственных, как не признает она и право славян на единение.

В этом отношении глобализация является правопреемницей дехристианизации – мощного инструмента в руках «прорабов», окончательно превративших на рубеже ХIХ и ХХ веков мир европейских династий в единую стройплощадку для конструирования «нового мирового порядка». Борьба между «великими учениями» шла не на жизнь, а на смерть, о чем свидетельствуют кровавые мировые войны прошлого столетия, выборочно разрушившие лучшую часть европейского потенциала и, прежде всего, человеческого потенциала. Эта борьба не знала пределов, поскольку в основе ее лежала конкуренция трех проектов построения новой вавилонской башни, которую следовало возвести на «зачищенном европространстве». Все эти варианты сконструированного будущего были построенные по одному известному принципу: «если Бога нет, все позволено». Среди них и либеральная «башня золотого тельца», и тоталитарная «башня высшей расы», и «башня бесклассового общества». В сознании, отравленном богоборческими идеологиями и хронической болезнью многих европейцев, имя которой – славянофобия, сама возможность единения славян и восстановления славянского мира воспринималась и воспринимается ныне почти как конец света, как начало «Русской Европы».

Славянофобию и ее двойника – русофобию нельзя недооценивать. Не следует забывать, что апологетами антиславянства были не только нацисты, о чем хорошо известно, но и многие просвещенные европейцы – властители умов и создатели учений, изменивших мир. Не составили исключения и основоположники «научного коммунизма» – пророки общества без наций и классов, не скрывавшие своего презрительного отношения к балканским славянам, которые, по их мнению, не заслуживали свободы, поскольку, якобы, ничего не сделали для Европы и ее развития.[1]

Да и кто может сегодня, в начале третьего тысячелетия от Рождества Христова, после тяжелых потрясений в России и проведения границ, разделивших народы на отдельные племена, после надругательств над христианскими святынями и геноцида славян в Косово, поручиться, что откровенно расистские идеи об этнонациональных селекциях по отношению к Славянскому миру и России никогда не повторятся? Имеет ли мировое сообщество хоть какое-нибудь противоядие от повторения внутриевропейского геноцида по отношению к отдельным этическим группам или семьям народов и от его превращения в повседневный инструмент геополитики? Эти вопросы следует отнести к разряду риторических, если учесть динамику этнокультурных и конфессиональных изменений в новой Европе, явно не готовой к широкому обсуждению, а тем более к разрешению назревающих внутри- и внешнеполитических противоречий, способных обернуться идеологическим и даже военным противостоянием между Россией и странами НАТО.

 

Культурное пространство славян

 

Так что же представляет собой славянство – фантом, созданный в воображении славянских мечтателей и их врагов – славяноненавистников, или фантомную боль об утраченном единстве? Не то и не другое. Славянство, как град Китеж, скрытый под мутными водами смутного времени, в любой момент может подняться из небытия, свободно преодолев так называемую зону возврата, за которой некогда грозные державы, славные эпохи и великие народы превращаются в зыбкие и недостоверные образы, хранимые в чужой исторической памяти, иногда предвзятой и недоброй. Славянство же стоит вне суеты, поскольку оно сегодня лишено собственного политического лица, что воспринимается даже актерами, занятыми на сцене мировой политики во «втором составе», как небытие. И напрасно: не ставшее самостоятельным геополитическим игроком, расколотое в политическом плане, славянство сохраняет себя наперекор изменчивым временам и неизменной в своей беспринципности политике.

Оно живо, ибо пребывая в закрытом от посторонних глаз пространстве. Это пространство находится между историей творения и той историей, которая каждый раз пересказывается и переписывается с белого листа. В той первой истории, никем не написанной и не придуманной, оно было, есть и пребудет – вплоть до Страшного суда, на котором ответ будут держать и люди, и народы.

 

Русские славяне: что произошло с русской цивилизацией?[2]

 

Мир без России

 

Трудно говорить о славянской цивилизации в начале третьего тысячелетия, когда мы видим воочию результаты геополитического курса, направленного на то, чтобы разделить и на века поссорить три основных ветви русского суперэтноса. Можно выделить три основных этапа, а точнее, три синхронизированных направления никогда публично не заявленного (за исключением нацистских идеологов «коричневой Европы») политического проекта, направленного на полное исчезновение с политической карты мира самого имени России. На самом деле проект был не только значительно сложнее и изощренней, но и являлся звеном долгосрочной программы-утопии полного миропереустройства – без России и без славян. Сегодня на смену этой утопии пришли другие утопии-правопреемницы, не менее опасные. Преемственность подобных программ глобального изменения мира необходимо отслеживать, поскольку проверенные временем палаческие методы устранения препятствий на их пути (Россия – главное из препятствий) долго еще будут востребованы.

Первое и основное направление было связано с долгосрочными манипуляциями с русским языком и массовым сознанием.  В результате был, по сути, изъят из обращения, из сознания и даже подсознания миллионов людей в России – и высокообразованных в том числе – исторически сложившийся адекватный образ и, что особенно важно, самообраз русского народа. Так, почти незаметно «потерялся» исконный смысл слова «русские» – общего имени для граждан России и самоназвания мощного суперэтноса, основу которого, как известно, составляют великороссы, белорусы и малороссы, подавляющая часть которых относила и относит себя к православию (отсюда традиционное для исторической России отождествление русских и православных). Теперь эти значения если и упоминаются, то с отсылкой на процесс естественного обновления языка и поправкой «устар.».

Осуществить столь сложную политическую задачу помогла тотальная, ничем и никем не ограниченная власть. Власть над всеми информационными потоками, прессой, образованием и наукой. А также власть над самим языком (соответствующие реформы) и всей литературой – как  отечественной, так и мировой, которая была полностью и многократно просеяна и профильтрована, переосмыслена и перекомпонована, «перередактирована», а частично и заново переписана под контролем единого центра. Далеко не каждая страна могла выделить необходимые для такого масштабного и многолетнего деяния денежные, человеческие, интеллектуальные, организационные и иные ресурсы.

Вторая составляющая проекта заключалась в том, чтобы ввести в обиход обновленное до неузнаваемости слово «русские», но уже в совершенно новом значении – как слово-бирку для обозначения одной из ветвей русского народа – великороссов. Смысл фокуса – окончательное вымывание из языка и культурной памяти людей еще живого, реально существующего суперэтноса, который в результате теряет способность осознавать себя как целое и теряет право на жизнь. Эта задача в технологическом плане была попроще, поскольку опиралась на уже проделанную работу, а кроме того, не противоречила традиции и языковому узусу. Дело в том, что большинство великороссов редко использовало это имя, поскольку они считали себя прежде всего русскими, то есть подданными Российской империи и православными (это еще один смысловой вариант слова «русские»). Они не только не кичились своим особым положением, но и не обращали внимания на этнокультурные отличия – как от «других русских» (по принадлежности к большому этносу), так и от других подданных России.

Чтобы объяснить, как удалось совершить подмену, важно обратить внимание на исторические предпосылки, которые облегчали поставленную задачу, а также на общий политический и социокультурный контекст. В этой связи можно напомнить хотя бы о том, что во второй половине ХIХ - начале ХХ веков осуществлялись первые масштабные опыты в области «национального конструирования» и, соответственно, искусственного стимулирования интереса народов к  своим «этническим и национальным корням». Цель экспериментов была прозрачна: найти действенные инструменты вытеснения и разрушения династического принципа политического мироустройства для расчистки «площадки под строительство нового мира». Великороссов эти эксперименты по понятным причинам почти не коснулись (становление самосознания державообразующей нации только укрепило бы империю). А если и коснулись, то преимущественно интеллигенции и высших образованных классов общества, что углубило пропасть между верхними и нижними этажами общества и отчасти предопределило успех февральского и большевистского переворотов. В целях ослабления Российской империи такие выборочные эксперименты ставились с разным успехом над другими народами России: вбить клин, посеять недоверие, разбудить «комплексы», зародить надежду местных князьков заполучить в свои руки уже  не вотчину, а собственное царство. Теперь, в начале третьего тысячелетия, у них появился шанс войти, хотя бы в качестве обслуживающего персонала, в клуб персон, определяющих судьбы мира (для плебса подойдет сказка о перспективах вхождения в число избранных, цивилизованных народов). А в этом случае цена затеи никакого значения уже не имеет.

Третья манипуляция, осуществленная в несколько приемов, может быть документально воссоздана, потому что потребовала мобилизации сил подавления и раскрутки на полную мощность репрессивного аппарата или, как говорят теперь, «зачистки». Благодаря слаженной работе карательных и «просветительских» органов само слово «великоросс» в целях «социальной профилактики» было фактически вытеснено из общеупотребимого языка. Его штыком выскребли и из всех «сусеков» массового сознания. Предлог для демонстрации сверхбдительности и нечеловеческой жестокости, с которой истреблялась память о «великорусской гордости» вместе с ее носителями – мнимая угроза зарождения «великорусского шовинизма».  

Современный аналог-страшилка, призванная, вероятно, покончить даже с тем куцым, извращенным и «остаточным» понятием «русский», которое в советскую эпоху так и не удалось убрать из языка (бывшего великорусского) – так называемая «угроза русского фашизма». При этом вольные или невольные крематоры от культуры, забывают тот факт, что В.И.Ленин, у которого они берут уроки ненависти к общим идейным врагам, в борьбе за умы и сердца «базового населения» России вовсе не клеймил великодержавные устремления русских, а тонко играл именно на высоких национальных чувствах великороссов. Он именовал их (и себя вкупе с ними) не иначе, как «представителями великодержавной нации крайнего востока Европы и доброй доли Азии», которым «неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса». При этом Ленин клятвенно обещал великороссам не только не вытравлять последнюю память об этом «гордом имени», но и поднять на недосягаемую высоту престиж Великороссии как великой державы: «мы, великорусские рабочие, - писал будущий вождь, - полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства» (Ленин В.И. «О национальной гордости великороссов»). Где оказались те великороссы и та Великороссия после переворота?

Политика, как Восток – дело тонкое: одно говорят (если это позволено), другое думают (если это возможно), а делают третье (если это предписано). Пишут: «гордись», читай: «если жизнь не дорога». Вопрошают: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет!» (тот же и там же), но подразумевают: «мы особенно ненавидим свое рабское прошлое[3]» (там же). Бичуют  «помещиков, споспешествуемых капиталистами, которые ведут нас на войну, чтобы душить Польшу», а после захвата власти готовят польский поход Тухачевского... 

Почему нынешнее поколение ярых борцов с мнимой угрозой «русско-великорусского шовинизма-фашизма» отказались от двойной игры, от лести и лживых обещаний? Почему сбросили личину? Растеряли профессионализм, помельчали? Да нет, просто бояться стало некого: дело-то сделано: русские не знают, а некоторые и знать не хотят, что они русские. Скажи, к примеру, украинцу, даже не оранжевому, что он русский – не поймет, а оранжевый – так и оскорбится. В его сознании все русские – москали. Да что там украинцы, скажи великороссу, что он великоросс – тоже не поймет, а скажи ему, что он сам не русский, если считает нерусскими других представителей русского народа – так и вовсе слушать перестанет… 

Забыл народ собственное имя – и нет народа, как не было. Ушел русский народ с политической карты, ушел из истории, канул в лету. И никому не больно. И некому оплакивать. Чего и кого теперь боятся русофобам? Да они теперь и не русофобы вовсе, а что-то вроде мародеров.

Только слышен стон предков наших, которые молились и умерли за Россию, за русский народ. Ни они, ни святые, в земле Российской просиявшие, не разошлись по своим этническим углам, как это пришлось сделать народам нашим после Беловежской пущи. Может быть, молитвами русских святых вернется та многонациональная Россия, та воистину Святая Русь, которая без единого русского народа себя не мыслила?

 

Русские: народ-собственник

 

Зададимся теперь вопросом: кому и почему сегодня выгодно окончательно и навсегда убрать с политической арены русский народ и разрубить по живому политическое тело России? Ответ лежит на поверхности, но его почему-то никто не замечает. Все дело в том, что вопрос о собственности, который, как известно, испортил людей и перессорил народы, никем окончательно не решен и не может быть решен, хотя нас пытаются заверить в обратном наши экономисты «от трубы». Они делают вид, что не знают о разноголосице мнений в мировой экономической и политологической науке, да и в мировой политике. Для них все уроки, подобные национализации в Венесуэле, да и уроки отечественной истории, – казусы и только. По их понятиям ресурсодержатель – тот, кто получил «в подарок» и в вечное пользование от временщика или перекупил, обанкротив конкурента, или как-то иначе приобрел в свои руки недра, землю, воды... Сделал собственным – стал собственником, а собственность, господа, священна. После этого аргумента, думать уже не надо. А вывод напрашивается сам: если русские и иже с ними прошляпили свою Россию, то поезд ушел: теперь будет все по закону, который мы же напишем и протолкнем. Так и делают: по полуофициальным и, возможно, заниженным данным львиная часть бешеной прибыли новых собственников – от 50 до 80 процентов уходит на «поливку и подпитку» ветвей и сучьев власти (цифры варьируются в зависимости от «равноудаленности» и конъюнктуры на рынке политических услуг). Если учесть русские масштабы скрытых финансовых потоков в поистине необъятные «закрома власти», это уже не коррупция в обычном понимании слова, а нечто совершенно новое, не известное досель.

Глобализирующийся мир разрушает любые границы – суверенитетов, культур, цивилизаций, чтобы превратить в товар все, что еще может быть потреблено, растворено  и переварено вечно голодным «сытым миллиардом». Границы России, даже в ее нынешнем измерении, являются стеной, которую постоянно будут пытаться взорвать, хотя из-под нее вытекают полноводные реки невозобновимых энергоресурсов,  почти дармового сырья (десятые, а чаще сотые доли от цены конечного продукта), а также уникальные технологии, универсальные знания и носители этих знаний и технологий. Но угроза ресурсного голода «сытых и пресыщенных» остается. Подлинная угроза их безопасного и безбедного существования, основанного на навязанном миру неадекватном обмене природной и интеллектуальной рент, – народ-ресурсодержатель или, точнее, единственный Наследник своих предков и подлинный Собственник, который однажды может вспомнить о своих неотъемлемых правах. Вспомнить и вернуть – демократическим путем или, если не получится по-хорошему, силой.

Разумеется, этот народ стал после осуществленных с его самосознанием манипуляций несравненно компактней, ограниченней и скромней в желаниях. Теперь к русским не относят себя (сами не относят, что и требовалось доказать), а, следовательно, и не имеют уже никакого отношения к русским богатствам ни самостийные украинцы, ни  многие другие большие и малые народы, получившие полную свободу от Москвы, России и … от русских ресурсов. Теперь все это принадлежит наследникам, не отрекшимся от первородства, то есть великороссам – русскими по самоопределению, и, по логике вещей, белорусам. Белорусы и, что не менее важно, власти этой страны до сих пор не перестают считать себя русскими и частью одной державы. Они не отрекаются ни от русской культуры, ни от русского (великорусского) языка, ни от надежды на высшую справедливость и восстановление былого единства, а, следовательно, не отрекаются и от общих ресурсов. Их русскость более чем понятна: Белоруссия только в последнюю Отечественную войну с фашистской Европой, захваченной и отмобилизованной нацистами, заплатила за свободу и жизнь нашей общей России непомерную цену: каждый третий (!) ее житель погиб на полях сражений, был замучен, умер от ран…   

Единственная опора исторической России, сохраняющая в чистоте и неприкосновенности образ русского народа, самое понятие «русский» в его истинном и высоком смысле, а также русский язык, не обесцвеченный и не отравленный стоками идеологии, не утративший связи со своим общеславянским живым источником, – Русская Православная Церковь. За верность свою, за стойкость в служение Господу и людям русское духовенство и миряне претерпели от русофобской нечисти больше, чем любая другая сфера российского общества или социальная группа. Сонм новых великомучеников взывает к единству. Здесь и только здесь живет русский дух. Здесь и только здесь живет Россия.

 

наследие и наследники

 

Россия и славянство – цивилизация или проект?

 

Некритическое использование легко соединяемых, но трудно различаемых концептуальных схем и их вариаций в процессе «живой» коммуникации, а тем более в научном дискурсе не столько проясняет, сколько затуманивает суть многих явлений. Причин тому достаточно много, но остановимся на двух основных.

Во-первых, поиск культурной, этнокультурной, конфессиональной и тем более цивилизационной самоидентификации (в рамках которой конфессиональная принадлежность чаще всего ставится выше этнического и родового начал в иерархии ценностей), хотя и является внутренним делом человека или социума и относится к сфере сокровенного мира (что может быть более сокровенным, чем самооценка и самообраз, ценностные ориентиры и внутренняя вера?), в действительности почти полностью направляется, контролируется и корректируется извне, попадая в зону политических интересов, а, следовательно, целенаправленного стратегического планирования и управления. Таким образом, почти все способы и модели самоидентификации представляют собой или явные, или скрытые технологии манипулирования сознанием, подсознанием, волей. По этой причине, вероятно, понятие самоидентификации до сих пор так и не стало общеупотребимым в России, а если и воспринимается большинством образованных людей как относительно узнаваемое, то благодаря целенаправленной деятельности СМИ. 

От кого же исходит повышенный интерес к этой проблематике, диктующий направленность научных исследований? Ответ очевиден: многие политики, причастные к выработке политических стратегий, а также политтехнологи, обеспечивающие информационно-аналитическое обслуживание реальной политики, утверждают, что главная проблема современной России – это ее самоидентификация и, прежде всего, цивилизационная самоидентификация. Столь единодушная позиция политиков, принадлежащих к разным лагерям и партиям (и откровенно прозападным, «цивилизаторским», и национально ориентированным, «цивилизационным») – повод задуматься о приоритете политических мотивов над поиском истины, а также о размытой границе межу культурно-цивилизационной самоидентификацией и принудительной политической идентификацией. Совпадение взглядов свидетельствует о готовности предложить, а иногда и навязать российскому государству и обществу определенный политический курс и систему геополитических ориентиров. 

Речь идет о так называемом проектном мышлении. В его рамках сама Россия рассматривается как проект, а ее история – как череда сменяющих друг друга политпроектов. Народу предоставляется при таком подходе в лучшем случае роль статиста или марионетки в руках политической и/или интеллектуальной элиты. Однако сам этот подход не должен оцениваться только позитивно или только негативно, поскольку, с одной стороны, он приводит к грубой политизации и, соответственно, примитивизации исторического процесса, но, с другой стороны, служит сильным мобилизующим фактором. Для общества важна не только и даже не столько общая политическая цель (ее можно и следует корректировать или менять), сколько консолидирующий процесс достижение цели. Наличие даже заведомо ошибочной или не вполне адекватной общенациональной цели, заключенной в политическом проекте или в конкурирующих проектах, представляет, пожалуй, меньшую опасность, чем полное отсутствие стратегии. Не следует забывать, что отсутствие какой-то важной области политики (социальной, экологической, этнокультурной, демографической, цивилизационной) или ее звена – это не что иное, как деструктивная политика – антисоциальная и антиэкологическая, антикультурная и антинациональная, антидемографическая и антицивилизационная.

Во-вторых, когда мы говорим о цивилизационной или какой-то иной самоидентификации, то невольно попадаем в языковую ловушку, поскольку акцентируем внимание на первом слоге «само», имея в виду само-определение, само-отожествление и прочие формы само-проявления и само-реализации. В действительности она представляет собой прямо противоположное мыслительное действие – отождествление себя с другим. В этом заключен ее смысловой стержень, что предполагает и само-переоценку, и само-ограничение, и даже реконструкцию само-образа вплоть до само-отрицания. Этот «другой» чаще всего – сконструированный идеальный образ, созданный по чужому образцу, или сам идеализированный образец – в данном случае цивилизация-прототип. Иллюстрацией к сказанному могут служить и активно насаждаемый проект построения в границах Римской империи межцивилизационного политического «исламо-христианского» Союза стран Средиземноморья (учрежден на Парижском саммите 43-х государств в июле 2008 года), и широко известная в России доктрина «Москва – Третий Рим». В непрекращающемся диалоге между сторонниками прозападного и самобытно-российского цивилизационного выбора, как правило, не учитывается этот методологический подтекст («я» = «другой»), что мешает достижению согласия даже в тех (к сожалению, редких) случаях, где имеется схожесть или совпадение мотивов – будь то установка на укрепление российской государственности или желание защитить национальный суверенитет России. 

В этой связи исключительный интерес представляет непрекращающийся поиск панславянской объединительной идеи, который чаще всего воплощается в попытках «реабилитировать», «восстановить в правах» или «создать заново» славянскую или русско-славянскую цивилизацию. В данном случае акцент делается не на исторической реконструкции ушедшей культуры (древней славянской цивилизации), а о политическом цивилизационном проекте, построенном по аналогии с многочисленными пан-идеями, в том числе реализованными. По сути, именно в этом заключалась убежденность Н.Я.Данилевского в жизнеспособности проекта славянской цивилизации, осуществление которого возможно, как он полагал, по образцу «доселе бывших цивилизаций», поскольку зачатки этой «новой цивилизации» уже успели выразиться в славянском культурно-историческом типе.

Слабые стороны «проектной» версии Данилевского, как известно, обнаружил еще К.Леонтьев, заметивший, во-первых, внутренние противоречия самого проекта (конфессиональную неоднородность и отсутствие у многих славянских народов опыта самостоятельной государственности), а, во-вторых, политические и культурные риски, связанные с его осуществлением (захотят ли и смогут ли славяне сойти с прозападного цивилизационного пути?). При этом Леонтьев не сомневался в перспективах развития русской цивилизации, поскольку она представляет собой не проект, а данность. Ответ на вопрос о том, насколько жизнеспособен, а точнее, конкурентоспособен «славянский проект» в настоящее время зависит от многих факторов. Среди них – успешность реализации интеграционных программ Европейского Союза, важным этнокультурным сегментом которого стали восточнославянские народы, способность Европы устоять под натиском дехристианизации, а также динамика развития и «политический вес» России, привлекательность ее политической системы. (В настоящее время «славянский вектор» внешней политики России плохо просматривается.) Еще более важным фактором будут отношения между объединенной Европой и разделенной Россией. Кроме того, как говорил еще К.Хаусхофер, многое предопределено способностью тех или иных панобразований выступать в качестве промежуточных ступеней между национальным государством и империей.

 

Цивилизация – понятие с размытыми краями

 

Главная трудность заключается в том, что цивилизация – «понятие с размытыми краями», которое трудно заменить другими понятиями, иногда более точными, именно потому, что оно многозначно. Его значение обычно устанавливается (реконструируется) исключительно в контексте устной или письменной речи, когда можно судить об уровне общей эрудированности автора (собеседника) или авторов, об их методологических предпочтениях и политических установках, а также о степени погруженности в философскую, историческую, богословскую или политологическую проблематику, и, что особенно важно, о мотивации. Последнее требование – ключевое, поскольку понятие «цивилизация» позволяет одновременно манипулировать многими смыслами, свободно комбинируя и «накладывая» их по своему усмотрению, что открывает неограниченные возможности для аргументации.

Почти все цивилизационные концепции, в том числе и теории, признающие множество цивилизационных миров (культурно-исторических типов), построены на разных, а иногда и на взаимоисключающих принципах. К примеру, говоря о какой-то конкретной цивилизации, например, о восточно-христианской и российской (русской), можно одновременно иметь в виду множество смыслов или их сочетаний. Это позволяет: а) полностью отождествить две этих цивилизации (самая распространенная и, думается, вполне обоснованная трактовка, базирующаяся на принципе признания исключительной роли православия как основной культурообразующей конфессии) или отказать им в праве на существование (радикальные цивилизаторские версии, основанные на религиозной или культурной нетерпимости); б) развести эти понятия в рамках специально созданной общей типологии (к примеру, по принципу наличия или отсутствия доминирующего конфессионального признака); в) обосновать правомерность лишь одного названия и подхода и т.п.

При этом под цивилизацией понимают все, что угодно. Выделим только некоторые из наиболее распространенных «смысловых узлов» и подходов к осмыслению феномена цивилизации, получивших распространение в научной и просветительской литературе, оставляя вне рассмотрения самые расхожие позиции (например, трактовку цивилизации как совокупности накопленных и усвоенных ценностей):

- цивилизация – это особый тип или путь культурно-исторического развития, поступательного и/или регрессивного, который проходят все или немногие, избранные народы (к этой версии относятся и многие «линейные» теории, и классические философско-политологические и историософские теории множественных или конкурирующих цивилизаций);

- цивилизация – это только высший этап, историческая ступень или веха на условно намеченной линии развития, государственного строительства или политического восхождения определенного культурно-исторического типа, что должно свидетельствовать о зрелости и завершенности некоей политической системы, модели (такая интерпретация широко используется в целях культурной легитимации политических режимов или позиционирования их основателей и лидеров);

- цивилизация – это образчик и свидетельство высшего избранничества какого-либо отдельного народа или группы народов и государств, их высокого служения (мессианские версии, многие из которых призваны легитимировать изоляционизм или, напротив, цивилизаторскую экспансию);

- цивилизация – это форма самопозиционирования национальных элит, цель которого – мировое признание за какой-то нацией набора качеств, свидетельствующих о ее цивилизованности и, соответственно, о приобщенности доморощенной культуры к «высшей» культуре цивилизаторов, цивилизации-образцу (евроцентризм и «европейничание», прочие глобалистские варианты «культурного прозелитизма»);

- цивилизация – это всего лишь консолидирующая и мобилизационная доктрина, позволяющая подавить внутренние распри в обществе и организовать противостояние реальной или вымышленной внешней угрозе, исходящей от потенциального исторического врага – чуждого цивилизационного мира (если врага не существует, его надо создать, чтобы потом бороться с ним в соответствии с известной китайской стратагемой). 

Последняя интерпретация сводит концептуальную схему множественности цивилизаций к стратегии выживания в условиях постоянного исторического риска, который становится чрезвычайным при ослаблении способов правления, основанных или на идолопочитании и «доктринопоклонении», или на искусстве «внешнего управления чужими конфликтами» (все тот же принцип «разделяй и властвуй» с переводом социальных или культурных рисков в ранг политических). Заметим, что все эти и многие другие, не названные здесь «смысловые узлы» обычно комбинируются, что часто остается не замеченным даже в тех случаях, когда речь идет о международных (межцивилизационных) политических соглашениях или декларациях.

 

Цивилизационное наследие, наследники и механизмы наследования

 

Говоря о цивилизационном наследии, следует внести несколько существенных уточнений, связанных с неустоявшейся терминологией, требующей контекстуальной рефлексии и коррекции. К примеру, когда мы говорим о наследовании культуры, важно четко определять для себя, о какой культуре идет речь и, прежде всего, зафиксировать тонкие различия между национальной и мировой культурами. Без учета контекста и характера дискурса (политического или научного) и необходимой конкретизации легко перепутать две основные цивилизационных линии (два аспекта проблемы), которые могут либо накладываться друг на друга, сливаться, либо противопоставляться. Дело осложняется тем обстоятельством, что их наложение и (или) противопоставление возможны и в онтологическом плане – в ходе самой истории, и в процессе исследования истории цивилизаций. Для нас принципиально важно, как подметила И.К. Кучмаева, выделять и в теоретическом плане разводить эти механизмы, чтобы не упустить из вида сущностные характеристики и последствия наследования национальной и мировой культуры.

Если для национальной культуры главное – ее способность к самовоспроизводству и защите собственной уникальности, то в мировой культуре сходятся и органично соединяются (или не соединяются вообще) две разнонаправленных  тенденции: воспроизводство уникальности и противостоящий ему унифицирующий процесс накопления ценностей. Именно здесь, в отношении к ценностям – преходящим и непреходящим, скрыт ключ к пониманию всей проблемы: в зависимости от господствующего представления об иерархии ценностей и происходит как наложение (своеобразный симбиоз) указанных тенденций, так и разрушение этого «симбиоза», влекущее за собой гибель цивилизации как культурно-исторического типа. Парадокс, а точнее, важный исторический урок заключается в том, что эта предсказуемая цивилизационная катастрофа – плачевный удел не «побежденной», а «победившей» цивилизации, если она противопоставляет себя «варварам». Цивилизаторы сами выносят себе приговор, когда относят целые народы к категории неполноценных и варварских только на том основании, что те демонстрируют верность своей культуре и вере. 

В процессе культурного и социального развития, познания природы и самопознания, которое Макс Вебер называл в работе с говорящим названием «Кризис европейской культуры» процессом цивилизации, происходит, по его словам, продвижение к совершенно новым синтезам, открывающим внутреннее единство творения, его законы. Однако процесс цивилизационного роста имеет и другое измерение – разрушение неразделимого природного и культурного наследия, которое накапливается тысячелетиями, но может быть утрачено в одночасье. Цивилизационный кризис в том и заключается, что культурная деградация, демографическая катастрофа и утрата цивилизационного многообразия как бы накладываются на экологическое оскудение, связанное с лавинообразным сокращением естественного биологического разнообразия. Это две стороны одного феномена, имеющие общее происхождение – разрыв цивилизационной преемственности и сугубо прагматическое, хищническое отношение к природному и культурному наследию.

***

Исходя из сказанного, можно сделать один вывод: славянское единство существовало прежде, существует ныне и будет существовать в будущем не только благодаря ожидаемой государственной поддержке и доброй воле правящих элит (где эта поддержка и эта воля сегодня?), но и вопреки преходящим политическим режимам, программам, курсам и насаждаемым институтам глобализации.