ТРИБУНА РУССКОЙ МЫСЛИ №17 ("Аристокртизм и государственность")

Тема в историческом ракурсе

К 100-летию русской революции

 

Мифы о "еврейском дворянстве" в России*

 

Александр Никитич Севастьянов

кандидат филологических наук,
член Союза писателей

 

            У евреев не было, нет и не может быть своего национального дворянства, как нет и своих святых. Есть праотцы, пророки, праведники-цадики, но… святых нет. Потому что согласно их этнической мифологии, одинаково свят весь народ еврейский: идея равенства в высшем смысле всех евреев между собой заложена в этом постулате. (Из тех же соображений еврей не должен был давать еврею деньги в рост, порабощать еврея и т. п., поскольку это нарушило бы сакральное междоусобное еврейское равенство в Боге.)

            Однако, проживая в рассеянии среди других народов, богатые евреи в своем стремлении к эмансипации нередко приобретали местное дворянство (барон Ротшильд во Франции, Дизраэли лорд Биконсфильд в Англии, барон Штиглиц в России и т. д.). Это довольно распространенное явление в массе своей относится к XIX веку, т.е. постнаполеоновской эпохе. Хотя отдельные редкие случаи возникали порою и раньше, нося вполне курьезный характер.

            Исторический курьез приобретает свойство скверного анекдота, когда на него пытаются ссылаться как на некий знак, придают ему обобщающее значение. Так, увы, поступают некоторые наши историки: брат и сестра Валерий и Татьяна Соловей купно с Сергеем Сергеевым.

            В книге В. и Т. Соловей читаем: «Если представители “великорусского господствующего племени” легко могли стать крепостными дворян-муcульман и даже дворян-иудеев, то православные дворяне владеть крестьянами-мусульманами не могли, а крепостных иудеев в природе и вовсе не существовало». Авторы опираются на сведения профессора Центрально-Европейского университета (Будапешт) А. К. Миллера[1], известного, помимо прочего, своей лекцией «Империя Романовых и евреи»[2]. И приводят такой пример: «В XVIII в. Нота Ноткин и Иосиф Цейтлин (имел чин надворного советника), оставаясь в иудейской вере, владели большими имениями с сотнями крепостных»[3].

            Дословно эта же мысль прописана у Сергея Сергеева: «Представители “господствующего племени” легко могли стать крепостными дворян-мусульман и даже дворян-иудеев, например, в XVIII веке Нота Ноткин и Иосиф Цейтлин, оставаясь в иудейской вере, владели большими имениями с сотнями крепостных. При этом православные дворяне владеть крестьянами-мусульманами не могли, а крепостных иудеев в природе и вовсе не существовало»[4].

            Я не устанавливал, кто из них первым заявил сей тезис, да это и неважно, поскольку первородство в любом случае у Миллера, которому наши авторы доверились.

            Действительно, как подумаешь – ужас! Простые русские люди «легко» оказывались в каторжном плену у ноткиных-цейтлиных! Вот тебе и «русское дворянство»… Убийственный пример! Дальше просто ехать некуда. От такого леденящего русскую кровь сообщения и впрямь недалеко до «вопля угнетенной невинности», изданного профессором Хомяковым в душевной простоте («несколько огрубляя численные оценки, можно утверждать, что российское государство отдало в крепостное рабство русских людей на 2/3 этнически нерусскому дворянству»).

            Впрочем, давайте попробуем спокойно разобраться, что там на самом деле происходило с «еврейскими помещиками», «душевладельцами русских крепостных».

 

В блаженном неведении

            Евреев в исторической (доимперской) России не знали, поскольку еще в 1113 году совместным решением русских князей жизнь и имущество евреев лишилось всякой охраны, и они были вынуждены покинуть нашу землю вплоть до XVIII. Но память о них осталась. Ни Петр Первый, ни Анна Иоанновна, ни Елизавета Петровна, радея об интересах нации как они их понимали, не позволяли евреям селиться и даже вести дела в России, несмотря на все усилия еврейской предприимчивости.

            Что же касается новых территорий на Западе, приобретенных Петром, там евреев, напротив, знали, и достаточно хорошо, а потому тоже принимали от них защитные меры. Как указывает осведомленный В. С. Мандель, «в то время, и еще много позже, до сороковых годов XIX столетия, рижско-немецкое бюргерство, имевшее европейский облик, вело борьбу за недопущение поселения евреев в Риге и за разрешение приезжающим на время в Ригу евреям проживать “только в одном заезжем доме” на московском форштадте»[5].

            В век Екатерины Второй эта благоразумная охранительная традиция оказалась, однако, нарушена по причине территориальных приобретений российской короны.

            Это произошло не сразу. Екатерина не была осведомлена в еврейском вопросе и не имела по нему эксперта возле трона. Когда вскоре после переворота 1762 года её пытались склонить к дозволению евреям въезжать в Россию, она сказала, что «начать царствование указом о свободном въезде евреев было бы плохим средством успокоить умы; признать въезд вредным – невозможно. Тогда сенатор князь Одоевский предложил взглянуть, что написала императрица Елизавета на полях такого же доклада. Екатерина потребовала доклад и прочла: «от врагов Христовых не желаю корыстной прибыли». Обращаясь к генерал-прокурору, она сказала: «Я желаю, чтоб это дело было отложено»»[6].

            Хрестоматийная фраза Елизаветы, стойко высказанная в ответ на очередную порцию увещеваний (на первый план, как обычно, выдвигалась коммерческая «польза» от еврейской активности), увы, недолго служила маяком для Екатерины. Завоевание Новороссии и Польши положили конец её колебаниям.

            «Екатерина II вскоре после восшествия на престол решила вызвать в Россию колонистов, в особенности для южных губерний, с целью оживления торговли, промышленности и земледелия. Для этого именным указом от 22 июня 1763 года была создана “Канцелярия Опекунства иностранных”, во главе которой императрица поставила наиболее близкого ей человека Григория Орлова. И вот, наперекор всем существовавшим в её время предрассудкам, она решила включить в число этих “иностранных” также евреев. Однако открыто это высказать она опасалась…

            Вследствие этого, только гораздо позже, в ноябре 1769 года, в указе киевскому генерал-губернатору Воейкову впервые было официально разрешено евреям поселиться во вновь созданной Новороссийской губернии. До того же это намерение императрицы пустить в Россию евреев выразилось, так сказать, в заговоре её с приближенными лицами, отразившемся в переписке с рижским генерал-губернатором Брауном, в коей всему делу и был придан конспиративный характер.

            В письме, доставленном Брауну секунд-майором Ртищевым, значилось: когда от канцелярии опекунства будут рекомендованы некоторые иностранные купцы Новороссийской губернии, то им разрешить проживание в Риге для производства торговли на таких же основаниях, как это дозволено законом купцам других русских губерний в Риге. Ежели далее эти купцы отправят для поселения в Новороссию своих приказчиков, уполномоченных и рабочих, то выдавать им для безопасного пути, “независимо от их вероисповедания”, надлежащие паспорта и давать им провожатых. Ежели, наконец, из Митавы прибудут три или четыре человека, которые пожелают отправиться в Петербург из за требований к казне, то выдать им паспорта, “без указания их национальности и не наводя справок об их вероисповедании”, а обозначить в паспортах только их имена. Для удостоверения своей личности эти люди предъявят письмо находящегося в Петербурге купца Левина Вульфа…

            Таким-то таинственным образом начато было водворение евреев в России… В письме тщательно избегается даже слово “еврей”. Однако Браун, очевидно, понял желание Екатерины, или же ему объяснил его на словах Ртищев. Последний был немедленно командирован в Митаву к русскому посланнику при герцогском дворе фон Симолину с секретным поручением и 7-го мая 1764 года вернулся от Симолина с семью евреями[7]».

 

Еврейский припек к польскому пирогу

            Радикально ситуация изменилась после первого и второго разделов Польши и присоединения к России древних земель Киевской Руси, долгое время находившихся под властью Литвы и Речи Посполитой, изрядно ополяченных и окатоличенных и насквозь инфильтрованных евреями. После разделов Польши 1772, 1793 и 1795 годов в российском подданстве оказалось свыше 800 тыс. евреев[8]. Проживая массово в Польше с 1098 года (если верить чешским летописям Козьмы Пражского), евреи сумели добиться для себя множества льгот и привилегий. Одно время они даже чеканили свою монету, а в конце концов, добились права приобретать недвижимое имущество наравне с польским дворянством.

            На землях, перешедших к России, власть евреев установилась издавна; она держалась, главным образом, на откупах, аренде, ростовщичестве и корчмарстве. Не так страшен был для батрака или крепостного крестьянина пан, как еврей – арендатор, откупщик, ростовщик. Об этом пространную записку царю и высшим сановникам («Мнение об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев, об их преобразовании и прочем») написал еще Гавриил Державин, инспектировавший присоединенные земли. Он обвинил евреев в том, что евреи «доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении от них взаймы взятого хлеба… уже конечно должны отдать вдвое: кто же из них того не исполнит, бывают наказаны…отняты все способы у поселян быть зажиточными и сытыми».

            Современный историк еврейства Исраэль Шахак описывает ситуацию еще более бескомпромиссно: «До 1939 года население многих польских городов к востоку от Буга было как минимум на 90% еврейским, и это было еще более верно в областях, отошедших к царской России при разделе Польши. Вне городов очень многие евреи по всей Польше, и особенно на востоке, служили прямыми надсмотрщиками и угнетателями крепостного крестьянства. Они управляли целыми уделами (имея всю полноту помещичьей власти) или арендовали отдельные монополии феодалов, как мельница, винокуренный завод, кабак (с правом вооруженных обысков крестьянских домов в поисках самогонщиков), или пекарня. Они собирали феодальные платежи всех видов. Короче говоря, под властью магнатов и феодалов-церковников, также происходивших от знати, евреи были одновременно непосредственными эксплуататорами крестьян и практически единственными горожанами»[9].

            В специальной литературе можно найти такую оценку: накануне первого раздела Польши, свыше трети польских евреев были так или иначе связаны с арендаторской деятельностью[10]. Больше того. Поскольку на исконно русских западных землях господствующий слой – поляки – исповедовали католичество, они, преследуя свои выгоды, передавали евреям право взимать с подневольного православного населения (малороссов, белорусов) даже сборы за церковные обряды – крестины, свадьбы, похороны и т.д. В связи с чем, в местном фольклоре появился выразительный образ еврея-арендатора, держащего в руке ключи от церкви[11].

            О том, какой след оставило еврейское господство в национальном сознании поляков, лучше всего говорит один общеизвестный факт. Сегодня Польша уверенно занимает первое место в мире по накалу антисемитизма (соответствующий мониторинг исправно ведется заинтересованными инстанциями). А ведь это страна, где евреи были в основной массе истреблены в ходе Второй мировой войны (в том числе польскими руками, как в местечке Едвабне), а оставшиеся практически полностью эмигрировали, при сочувственной поддержке правительства Польской народной республики, еще до распада социалистической системы. Евреи почти исчезли в этой стране, а накопившиеся за века совместного проживания боль и ненависть не остывают!

            Особое положение евреев в Польше влекло за собой весьма важные последствия. Как писал изучавший этот вопрос Михаил Меньшиков: «Евреи были только арендаторами, но раз им было дано право на землю и на людей, приписанных к земле, они были настоящим дворянством Польши. В то время как доступ в дворянство был закрыт для христианских подданных, еврею стоило креститься, чтобы приобрести шляхетские права. Целых два тома занимает одно перечисление польских родов, пошедших от еврейских выкрестов. И так как одновременно польская шляхта женилась на богатых жидовках, то в течение пятисот лет евреи успели в значительной степени испортить самую расу польского дворянства… Приглядитесь к простому народу польскому и к шляхте – до сих пор это две расы, заметно отличные»[12].

            Этот вывод разделяет и Исраэль Шахак, утверждая, что польские дворяне XVIII века непрерывно вступали в брак с крещеными евреями. Обильный подмес еврейской крови к польской дворянской, подобно тому, как это происходило в Испании и Португалии под властью мавров, – есть давно установленный наукой факт. (В русской истории он ярко обозначен, к примеру, фигурой «польского дворянина» Феликса Эдмунд-Руфиновича Дзержинского – в пандан к такому же «русскому дворянину» Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину).

            Итак, следует отметить и подчеркнуть, что положение евреев на присоединенных к России в ходе раздела Польши землях, их фактическое влияние и власть над местным населением – не есть результат российских порядков, установленных властью. Нет, перед нами лишь унаследованный русскими завоевателями порядок вещей, установившийся под крылом польского Белого Орла. Для Польши же вхождение евреев в состав правящего класса, породнение с польским дворянством и обретение дворянского статуса давно не было ни новостью, ни редкостью к моменту её первого раздела.

            Присоединяя к России новые земли, Екатерина II не принимала в соображение подобных обстоятельств. Неудивительно, что на новых российских территориях сохранялись старые порядки. В России первым законодательным актом, регламентировавшим еврейское землевладение, стало лишь «Положение о евреях» 1804 года, официально дозволившее евреям покупку, владение и передачу в наследство земли. Без крепостных, естественно.

            Но вот что касается владения крепостными в России, тут закон высказывался вполне жестко и определенно. Именным указом императрицы от 22 февраля 1784 года был наложен однозначный запрет: «Никто в империи, не будучи в христианском законе, пользоваться не может правом покупать, приобретать и иметь крепостных»[13]. Данное положение невозможно толковать двояко.

            Известно, что евреи в России постоянно пытались торпедировать это законоположение. Они не только предпринимали усилия по легализации и укреплению еврейского землевладения, но и предлагали предоставить евреям право владения крепостными.

            Подчеркну: богатые, влиятельные евреи на вновь присоединенных территориях пытались проэксплуатировать хоть кого-нибудь, даже своих же соплеменников на худой конец. Так, Минский кагал в 1804 году направил в межминистерский Еврейский комитет, учрежденный Александром I для подготовки нового законодательства о евреях, свои предложения по еврейскому землевладению. Кагал предложил «позволить достаточным из евреев купцам покупать земли» и заводить на них фабрики, на которых работали бы бедные евреи. Предполагалось, что когда они «привыкнут к работе» и «поправят свое состояние», то их можно будет там же перевести на земледельческую работу[14].

            В сущности, как отмечает исследователь, «фактически выделяется сословие своего рода “еврейских дворян”, тогда как статус низших слоев еврейского общества снижается еще больше – вплоть до возможного закрепощения»[15].

            Пытались евреи добиться и права на владение крепостными вообще, безотносительно к национальности. Так, в 1799 году купец второй гильдии Гецель Лейзарович из Белицы в прошениях в Сенат и на высочайшее имя добивался разрешения на покупку двухсот крестьян для работы на кожевенном заводе.

            Однако из всех подобных попыток ни у кого ничего не получалось, и тому же Лейзаровичу было отказано именно на основании вышеупомянутого указа 1784 года[16].

            Исключением стали лишь упомянутые Миллером – а за ним Соловьями и Сергеевым – Нота Ноткин (он же Натан Шкловер) и Иошуа Цейтлин (он же Цетлис)[17], а также еще несколько счастливцев, о которых речь ниже.

 

«Потемкинские евреи»

            В чем тут было дело? Оба названных были евреями именно из Шклова, представителями самого еврейского из всех еврейских локусов на вновь приобретенных Россией землях польской короны. Это был в полном смысле слова национальный еврейский центр на белорусской земле, со своим традициями и порядками и со своими взаимоотношениями с польским королевским двором. Еще Георг Корб, секретарь австрийского посольства при дворе Петра I, в записке, относящейся к 1699 г., отмечал, что шкловские евреи составляли в «городе богатейшее и влиятельнейшее сословие»[18].

            И Цейтлин, и Ноткин, богатые купцы, получили от польского короля чин надворного советника еще до раздела Польши. Затем польская власть поменялась на русскую, но чин у оных евреев, формально дававший российское дворянство и с ним право приобретать земли, остался.

            Как понимает читатель, для крестьян Могилевской губернии, присоединенной к России именно в царствие Екатерины, никаких перемен в положении не произошло. Традиционная власть и влияние евреев в этом специфическом регионе, отделенном от всей России чертой оседлости, учрежденной Екатериною, не изменилась, не усилилась. Она просто несколько поменяла формат. И Ноткин, и Цейтлин действительно владели здесь поместьями и крестьянами, преуспев в этом благодаря, во-первых, заблаговременно сделанной карьере, а во-вторых – особым отношениям со светлейшим князем Григорием Потемкиным-Таврическим. Подобные отношения, однако, распространялись вовсе не на всех знакомых Потемкину евреев[19]: оба названных коммерсанта так и остались почти единственным исключением как среди российских дворян, так и среди новоприобретенных еврейских жителей России.

            В чем состояли эти отношения? И Ноткин, и Цейтлин были крупными подрядчиками, сильно разбогатевшими на поставках в армию, на закладке и строительстве Херсона и вообще обустройстве Новороссии. Все это относилось к прямому ведению Потемкина и способствовало росту его личного состояния, чем и объясняется его сверхестественная близость с имярек.

            Вот что пишет еврейский историк Б. Клейн в тексте с характерным названием «Потемкинские евреи»: «Ключевую роль при потемкинском дворе играла личность, отмеченная исследователями давно, но значение которой, по-видимому, еще предстоит полностью оценить. Иошуа Цейтлин, крупный купец и ученый гебраист, путешествовал с князем, управлял его имениями, строил города, заключал займы для снабжения армии, и даже управлял монетным двором в Крыму. По описаниям современников, он “расхаживал вместе с Потемкиным как его брат и друг”, с гордостью сохраняя традиционную одежду, набожность, и на глазах у окружающих вел беседы с раввинами. В талмудических дискуссиях иногда участвовал и лично Светлейший. При нем, правда, находились также поп и мулла. Такое зрелище было поразительным не только для России, но и для Европы, получавшей от осведомителей отчеты о происходившем вокруг одного из самых непредсказуемых властителей»[20].

            Во время пребывания Екатерины Второй на Юге России, Потемкин добился даже аудиенции для своего еврея, по ходатайству которого императрица распорядилась о повсеместном использовании слова «евреи» вместо слова «жиды». Впрочем, его предложения о расширении прав евреев она оставила без удовлетворения.

            Обладая титулом надворного советника, Цейтлин в 1791 году вступил во владение имением Устье (900 душ крепостных) там же, откуда был сам, в Могилевской губернии. По соседству, на Могилевщине, было огромное поместье самого Потемкина Кричев-Дубровно. Понятно, что при таком соседстве российские законы были писаны не для Цейтлина. «Некрещеный еврей по воле своего покровителя стал владельцем крепостных»[21]. Формально он отчасти имел на это право как российский дворянин, но вероисповедный вопрос путал карты, и протекция светлейшего сыграла тут, конечно же, свою роль. Цейтлину повезло: Потемкин умер в октябре того же 1991 года, успев облагодетельствовать своего протеже, а российское дворянское сообщество было вынуждено стерпеть очередную причуду всесильного фаворита. Умри Потемкин годом раньше, не факт, что все сложилось бы так же. Исключительность судьбы Цейтлина очевидна.

            Исключительной была и судьба Ноты Хаимовича Ноткина, который был одним из основателей еврейской общины Петербурга[22]. Как и Цейтлин, он был связан с Потемкиным особыми отношениями. С 1788 года он поставлял для армии провиант и фураж и активно помогал «осваивать» Новороссию. В 1794 году он приобрел у генерал-майора Б. Б. Леццано имение в 10 тыс. десятин земли (10.900 га) в Екатеринославской губернии «при Столбовой балке, по обеим сторонам речки Чичиклей со всем на оных строениями, поселенными людьми и всего, что есть по реестрам, при сем приложенным, за 100 тысяч 500 рублей»[23]. Но вскоре Ноткин разорился (после смерти Потемкина казна пересмотрела своё к нему отношение и перестала щедро расплачиваться), обанкротился и удалился в свой родной Шклов.

            Своими поставками государству Ноткин, однако, заслужил особое благорасположение Павла I, который подарил-таки ему имение, но… все в той же Могилевской губернии, в черте оседлости[24].

            Черта оседлости, на которую столько жалоб поступало во все времена от евреев, на деле обозначала для них не столько гетто, сколько заповедник-эдем, особую зону их эксклюзивных прав и возможностей. Где евреям было позволено очень многое и где ослабевало действие законов, ограничивавших еврейские права на любой другой территории России[25]. Второй такой зоной еврейской свободы стала по прагматическим соображениям Новороссия, требовавшая незамедлительного и активного заселения и освоения. Поэтому именно во вновь образованных Екатеринославской и Херсонской губерниях, равно как и в Белоруссии, мы можем обнаружить по документам рубежа XVIII-XIX веков примеры еврейского земле- и душевладения.

            Так тому же Иошуа Цейтлину, помимо могилевского имения, принадлежало сельцо Софиевка в Херсонской губернии, купцу Ицке Кашновичу там же – деревня Катериновка[26]. В 1813 году в официальном издании «Северной почты» упоминается купец первой гильдии Шевель Левин, «владеющий имением в Телеханах»[27] под Пинском. Известный историк еврейства Шимон Дубнов рассказал о своем прапрапрадедушке Бенционе Хацкелевиче, владевшем имением «с массою крепостных крестьян»[28]. Велижский купец Копель Шмеерович владел имением, в котором работало полторы тысяч крестьян[29] (Велиж вошел в состав России по первому разделу Польши в 1772 году, был включен в состав Витебской провинции и находился также в черте оседлости.)

            Что можно сказать в завершение темы еврейского владения русскими (уточню: белорусскими, малоросскими) крепостными душами? Читатель, наверное, уже убедился, что в черте оседлости для евреев российский закон искони был не писан. Это уже само по себе позволяет отнестись скептически к попыткам наших современников драматизировать малочисленные факты еврейского душевладения в России и придавать этим фактам широкий обобщающий смысл. Эксплуатация евреями славянского крестьянства на бывших землях польской короны – вовсе не шокирующая новость для историка.

            Сказывалась ли как-то эта исключительная ситуация на традициях российского дворянства, вообще на российском (и собственно русском) дворянстве как особой корпорации? Смогло ли еврейство крепостной эпохи влиться в эту корпорацию? Вовсе нет. Доверю сделать ответственный вывод еврейской исследовательнице. Ольга Минкина в специальной статье «Еврейское дворянство» на рубеже эпох»[30] отмечает: «В смене власти и административного устройства еврейское население Польско-Литовского королевства и прежде всего верхние слои еврейского общества увидели реальную возможность повышения своего статуса…

            Стремление еврейских лидеров к интеграции в высшее общество выражалось не только в выдвигаемых ими проектах социальных преобразований, но и в деятельности, направленной на укрепление своего влияния в новых условиях. В действиях еврейской элиты в первые десятилетия после разделов Польши проявлялись претензии на прерогативы аристократии, такие, как участие в государственном управлении, владение землей и крепостными крестьянами и особые модели поведения…».

            Претензии были, кто бы в этом сомневался! Но можно ли преувеличивать значение этих претензий?

            В разделе «Евреи и помещичье землевладение» Минкина справедливо, на мой взгляд, подытоживает: «При соприкосновении с еврейской верхушкой, не имевшей многих характерных признаков элит дворянского типа, российская власть столкнулась с трудностями, оказавшимися в данной ситуации непреодолимыми. В первую очередь это было связано с тем, что в рамках сословной монархии было необходимо, чтобы сословие согласилось включить в себя новую, к тому же иноверческую, группу. Российское дворянство никоим образом не могло включить в себя евреев, хотя определенные перспективы для повышения статуса еврейской элиты и обретения ею собственной ниши в рамках имперской административной системы были все же достаточно серьезны. Характеризуя период 1772–1825 годов, Лейба Невахович в 1829 году отмечал: «Евреи желали быть счастливыми, и сие их бытие виделось часто перед ними, но, верно, счастие существ скоропреходяще»[31].

            Этим стоном еврейского разочарования я и хотел бы завершить тему.

 

Вода и масло

            Несколько слов необходимо добавить о еврейском дворянстве более позднего XIX века. До реформ Александра II дворянином мог стать только крещеный еврей, но такие случаи были сверх редки. К числу их можно отнести единственного еврея-декабриста Григория Перетца, внука того самого банкира Иошуа Цейтлина, а также Александра (Израиля) Бланка – дедушку Владимира Ульянова-Ленина.

            Упомянутый царь (памятник ему недаром поставлен в Москве иждивением Бориса Немцова и Альфреда Коха) нарушил эту традицию, и некрещеные евреи получили возможность получать российское дворянство обычным для всех способом, через медицинское или другое высшее университетское образование, службу, чины и некоторые награды. Но через службу исключительно гражданскую, т. к. в доступ в офицерский корпус был закрыт для евреев вплоть до 1917 г.

            Тем временем крепостное право было отменено, и русскими душами владеть новоиспеченным дворянам-евреям уже не довелось. А вот земли они покупали. Судьба этих земель сильно беспокоила, к примеру, писателя Фёдора Достоевского, который отозвался о еврейском землевладении так: «Вон жиды становятся помещиками, – и вот, повсеместно, кричат и пишут, что они умерщвляют почву России, что жид, затратив капитал на покупку поместья, тот час же, чтобы воротить капитал и проценты, иссушает все силы и средства купленной земли… Тут не только истощение почвы, но и грядущее истощение мужика нашего, который, освободясь от помещиков, несомненно и очень скоро попадёт теперь, всей своей общиной, в гораздо худшее рабство и к гораздо худшим помещикам, которые высосали соки западнорусского мужика, и тем самым которые не только поместья и мужиков теперь закупают, но и мнение либеральное начали уже закупать и продолжают это весьма успешно»[32].

            Всего по переписи 1897 г. в 50 губерниях Европейской России насчитывалось 108 потомственных дворян (обоего пола и всех возрастов) еврейского происхождения; еще 88 — в других частях Империи. Еще 2905 евреев имело личное дворянство. Всего в России того времени было примерно 200 тысяч дворянских семей, на этом фоне процент евреев нельзя назвать значительным.

            Но и те, что имелись, дворяне-евреи были поражены в правах по сравнению с дворянами - не евреями. Согласно постановлениям Сената 1898 и 1901 гг., дворяне еврейского происхождения не имели, в отличие от всех других, безусловного права поступления на государственную службу, но только при наличии высшего образования.

            Формальная сторона не исчерпывала суть проблемы. Российская дворянская корпорация упорно отторгала новоиспеченных еврейских товарищей по сословию, не желала с ними знаться. Характерна история некоего Гринкруга, обратившегося в Сенат с жалобой на отказ депутатского собрания о приеме его в члены дворянского общества Санкт-Петербурга. Такие отказы бывали, как видно, в известном количестве и ранее, и они также обжаловались. При Александре III официальная позиция была твердой: известно решение министра юстиции H. A. Манасеина по одной из таких жалоб, разъяснившее, что Московское дворянское общество никоим образом не обязано принимать в свой состав евреев. Но при Николае II, в декабре 1898 г., Сенат постановил, что Гринкруг как дворянин имеет законное право на прием. Однако этим дело не кончилось. Несмотря на это официальное решение, Петербургское дворянское общество, придравшись к техническим деталям, вторично отказало Гринкругу. Полноправным членом корпорации ему стать так и не удалось.

            Прецедент имел серьезные последствия, настроив непримиримо и последовательно против еврейских парвеню весь дворянский корпус. В следующем же 1899 году общегосударственное Совещание губернских предводителей дворянства заявило о необходимости дать дворянским обществам право исключать евреев. Министр юстиции Н.В. Муравьев, сменивший Манасеина, поддержал это решение. В итоге в начале 1900 г. Особое совещание по делам дворянского сословия предложило, чтобы в будущем «евреи не могут приобретать потомственное дворянство чинами на службе и пожалованием орденов».

            Исследователь Сеймур Беккер так охарактеризовал этот вердикт: «Если участники Совещания смотрели на бюрократов из недворянских сословий как на элемент, чуждый драгоценным традициям первого сословия по своему воспитанию и особенностям, то бюрократы из иудеев воспринимались ими ни больше ни меньше как смертельная угроза дворянству. Члены религиозного сообщества, сумевшие, живя в христианском обществе, сохранить в течение полутора тысячелетий свою самобытность, евреи так и остались в теле дворянства чужеродным элементом»[33].

            Государственный Совет в этой связи посчитал, что не следует позволять евреям проникать в дворянские общества. Губернские дворянские собрания следовало оградить так же, как земства и городские Думы, участие в деятельности которых было евреям запрещено еще с 1890 г. Указ Николая II от 28 мая 1900 г. узаконил рекомендацию Государственного совета и запретил включение дворян-евреев в губернские родословные книги.

            Сказанного достаточно, чтобы утверждать: место и роль евреев в корпусе российского дворянства не стоит преувеличивать. А единичные исключительные случаи еврейского обладания крепостными душами не дают добросовестному историку возможности для каких-либо обобщений. Предположение о том, что многочисленные русские крестьяне «легко могли стать» собственностью помещиков-евреев, не имеет под собой оснований.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

В оглавление ТРМ №17