ТРИБУНА РУССКОЙ МЫСЛИ №18 ("Уроки Гражданской войны")

социально-психологические уроки гражданской войны

Скрытый смысл исторических событий.

Андрей Леонидович Андреев

 

Смысл и значение больших исторических событий раскрывается не сразу. По существу их более или менее полное и всестороннее понимание становится возможным лишь тогда, когда перед нами в явном виде предстанут все их последствия, включая достаточно отдаленные. Думается, что 100 лет, отделяющих нас от последних решающих боев гражданской войны, – это достаточная историческая дистанция, дающая нам не только повод, но и основания для того, чтобы заново осмыслить уроки этой грандиозной трагедии и сделать из них выводы, помогающие понять не только прошлое, но и настоящее, а может быть, и будущее.

Гражданская война – это всегда столкновение, борьба альтернативных мировоззрений и исторических проектов. Однако и «красные» и «белые», несомненно, согласились бы с тем, что конкретной и непосредственной причиной гражданской войны в России стал Октябрьский переворот и захват власти большевиками. Эти события традиционно принято именовать «Октябрьской революцией». Однако, если говорить строго, они представляют собой просто новую фазу политического процесса, начало которому положило свержение монархии. В свое время, характеризуя политическую динамику революций, Ленин ввел весьма продуктивное аналитическое понятие революционной ситуации. Наряду с этим, я бы предложил ввести еще одно – понятие революционной турбулентности или, если угодно, революционного возбуждения. Так вот, в состояние такого революционного возбуждения российское общество вошло именно в феврале 1917 г., причем никакого периода «успокоения» и стабилизации российского общества между февралем и октябрем не наступило. А раз такого периода, который можно рассматривать как межреволюционный, не было, то Октябрь следует рассматривать просто как продолжение той же самой революции 1917 года. Собственно, именно так мы рассматриваем, к примеру, динамику Французской революции, которая, как известно, также заключала в себе несколько последовательных стадий. Только во Франции, за фазой радикализации революционного процесса, последовал Термидор, у нас же процесс принял несколько иную конфигурацию, когда «откат назад» на некоторое время затронул лишь экономику (НЭП), но не политику. Так что когда унтер-офицер Кирпичников выводил на улицы Петрограда Волынский полк, а опьяненные сладким словом «свобода» юные прапорщики прикрепляли себе на грудь красные банты, логика дальнейшего развития событийв самых общих чертах была уже предопределена. Либеральные земские деятели, профессора, адвокаты и журналисты грезили в те дни о респектабельной буржуазной республике (равно как и об удобных креслах в её будущем парламенте). Конечно, можно до сегодняшнего дня рассуждать о том, как хорошо было бы, если бы Россия не свернула с пути, указанного «благословенным Февралем». Но надо отличать умозрительные альтернативы от действительных. Ленин, которому никак не откажешь в остроте политического чутья, как-то совершенно справедливо заметил, что в реальности для России в тот исторический момент существовала только одна альтернатива: либо традиционная полновластная монархия (самодержавие), либо… советская власть. В годы гражданской войны Троцкий более всего опасался, что белые поднимут на щит идею народной монархии («кулацкого царя»), но этого не случилось, поскольку в отличающемся большой неоднородностью белом движении все же доминировали несколько модифицированные февралистские настроения, политическим выражением которых стала идея непредрешения государственного устройства России.

Зададимся вопросом, какие силы противостояли друг другу в гражданской войне? В последние годы российский ученые подвергли аргументированной критике базовую для советской историографии точку зрения, согласно которой социальную базу «белых» составляли помещики, буржуазия и верхний слой буржуазной интеллигенции, а социальную базу «красных» – рабочие и крестьяне, является не только слишком упрощенной, но по существу, она представляет собой грубое искажение и даже мифологизацию реальной истории. В эту схему не укладывается не просто «много» разных отдельных конкретных случаев – на самом деле отклонения от нее носят массовый характер. Так, например, в армии Колчака воевали тысячи уральских рабочих-добровольцев, составлявшие наиболее стойкие её соединения. Мы не говорим уже о крестьянах, казаках, ремесленниках и других трудовых слоях населения. Уместно напомнить, что большинство лидеров Белого движения были людьми скромного происхождения. С другой стороны, в рядах красных было не так уж мало выходцев из привилегированных классов и просто богатых семей, генералов, высокопоставленных чиновников. Здесь можно найти и представителей титулованного русского дворянства, внука последнего кокандского хана Худояра, сына эмира Бухары, одного из потомков известного рода ханов Нахичеванских.

Очевидно, что классовый подход в его традиционной форме в данном случае не работает: индивидуальная мотивация чаще всего преобладает над факторами социально-типологического характера. В результате, как это практически всегда бывает во время гражданских войн, личный выбор зависел от множества случайных факторов, сплошь и рядом разводя в разные стороны членов одной семьи и близких родственников. Скажем, бывший капитан первого ранга Евгений Беренс возглавил Морские силы Советской республики, а его брат контр-адмирал Михаил Беренс занимал аналогичные командные должности у Колчака и Врангеля.

Конечно, со временем раны, нанесенные гражданской войной, затянулись, а острота переживаний ушла. Постепенно разрушился и тот героический миф о «комиссарах в пыльных шлемах», который на протяжении десятилетий создавала советская пропаганда. Фактически уже в последние десятилетия советской эпохи общество перестало его воспринимать, а в неформальной культуре даже зазвучали нотки романтическая стилизация Белого движения. Внуки революционных балтийских матросов, ЧОНовцы строителей индустриальных гигантов первых пятилеток с удовольствием пели так называемые «белогвардейские» романсы, а в годы «перестройки» открывали для себя новую правду о зверствах ЧК и героические биографии Каппеля и Кутепова. Получается, что «белые» оказались для них эмоционально более привлекательными, чем «красные». Если рассматривать это явление с социологической точки зрения, то оно, по крайней мере, отчасти объясняется внутренней эволюцией советского общества, социальная природа которого неизбежно вела к постепенной трансформации доминирующей в нём идентичности. Причину я вижу в том, что Октябрьский переворот 1917 года, вопреки его идеологическому оформлению и самосознанию его участников, объективно не был социалистическим. По мотивации большинства своих сторонников, которую нетрудно проследить по мемуарам, дневникам и письмам людей 1920-х – 1930-х годов, он имел во многом вполне буржуазную психологическую основу. Октябрь привел лишь к изменению траектории буржуазного развития и смене его социальной модели. Несмотря на то, что институционально советская система действительно включала в себя сильный элемент государственного социализма (так же, впрочем, как и государственного капитализма), общество внутренне оставалось буржуазным, что наглядно проявлялось уже в первые годы существования советского режима в буржуазных ухватках его номенклатурной верхушки (чего стоят хотя бы «великосветские салоны» мадам Розенель и мадам Ежовой) и культу потребительских ценностей практически во всех его социальных слоях.   

<>Как показывают данные социологических опросов, в настоящее время россияне психологически дистанцируются от событий 1917 года и гражданской войны. Этим эпизодом отечественной истории ныне гордится не более 6% россиян. Но все же ментальный раскол между «красными» и «белыми», который в том или ином виде сохранялся на протяжении всего советского периода, пережил и крушение СССР. В 1990-е годы, когда и те и другие видели перед собой общего противника, добивавшегося полной ликвидации России как суверенной мировой державы и присвоению её ресурсов, возникла определенная тенденция к их сближению (формирование так называемой красно-белой оппозиции режиму Ельцина). В октябре 1993 года наследники «красных» и «белых» в общем и целом были на одной стороне баррикад. Но это сближение было тактическим, ситуативным, и в дальнейшем, когда ситуация стабилизировалась, движение навстречу друг другу остановилось (или, по крайней мере, приостановилось). О сохраняющихся ментальных противоречиях можно судить, например, по многочисленным взаимно недоброжелательным откликам в Интернете, в которых отразилось диаметрально противоположное понимание истории России ХХ века. Эти сохраняющиеся противоречия, конечно, не способствуют формированию того потенциала гражданского единства, который является важнейшим условием технологического, экономического и социального прорыва в развитии страны, без которого его дальнейшее существование сопряжено с многочисленными рисками.

В оглавление ТРМ №18