Парадоксальные
уроки 1917-го
Виталий Юрьевич Даренский
доктор философских наук,
проф. ЛНУ им. Т.Шевченко, г. Луганск
Революция
1917-го года по своим последствиям
является одним из самых катастрофических событий в мировой истории.
Только одна
лишь Гражданская война (включая Крестьянскую войну против большевиков
1921-1922
годов), унесла жизни более 20 миллионов человек, большинство из которых
погибли
в результате голода и эпидемий как следствия военных действий и
преступной экономической
политики большевиков. Как известно, Д.И. Менделеев прогнозировал, что
даже и с
учетом резкого падения рождаемости вследствие урбанизации в 1950 году в
стране
должно было проживать 282,7 млн. человек, а в 2000 году – 594,3 млн.
человек.
По его же подсчетам, в США к середине XX века население достигло бы
почти 180
млн. человек, и этот прогноз сбылся с высокой точностью, поскольку в
1959 году
в США проживало 179 млн. человек. Эта огромная разница с Россией
объясняется
тем, что в Соединенных Штатах не было революции и войны, которые
обрушились на
Россию в первой половине XX века. Вот, в конечном счете, главный
результат и
«цена» революции 1917-го года для России.
Основные
потери населения в советский период
относятся даже не к «репрессиям», в результате которых погибло
несколько миллионов
человек, а в первую очередь были результатом самого советского строя,
создавшего на несколько десятилетий «концлагерные» условия жизни для
основной
массы населения, в результате чего рождаемость просто обвалилась в
несколько
раз по сравнению с дореволюционным периодом. От искусственного голода
1930-40-х
годов погибло в несколько раз больше людей, чем от репрессий. Наконец,
чудовищные потери в Великой Отечественной войне, как и сама эта война –
это
также результат действий советской власти. Потери во Второй
Отечественной войне
1914-1917 гг. – немногим более 1 миллиона человек; потери же в Великой
Отечественной, по последним официальным данным, озвученным в Госдуме –
чуть
более 40 миллионов. Это при том, что в 1914-1917 гг. против России
воевал более
многочисленный враг в лице трех империй. Такая колоссальная разница в
потерях
объясняется разными способами ведения войны: советский способ состоял в
том,
что человеческая жизнь абсолютно не ценилась, и командование было
соответствующим.
Еще
более ужасающим преступлением 1917 года было
даже не колоссальное количество жертв последовавших событий, но духовное убийство народа, совершенное
атеистическим режимом. Души людей, лишенных Православной веры,
обрекались на
посмертные страшные муки. Остается лишь надежда, что Господь будет
милостив к
ним как к мученикам, которых сделали атеистами путем обмана и насилия,
а не по
собственному выбору. В свою очередь, СССР распался в 1991 году из-за
внутренних
причин – в первую очередь, из-за формирования здесь «потребительского
общества»
людей, ориентированных на «западные ценности» и поэтому ненавидевших
собственную страну. Поэтому саморазрушение СССР, как это ни
парадоксально, было
также самым прямым следствием 1917 года, когда были уничтожены
религиозно-нравственные основы жизни русского народа.
Материалистическая
идеология, пришедшая к власти в результате событий 1917 года, сделала
неизбежным становление «потребительского общества» в СССР и
низкопоклонство
перед Западом основной массы его населения. Революция 1917 года была
цивилизационной катастрофой не только по количеству своих жертв, но и в
качественном отношении – она привела к разрушению духовного и
культурного
«кода» русской цивилизации, что и сделало абсолютно неизбежным
последующий крах
СССР, существование которого стало казаться бессмысленным большинству
его
населения.
Столь
колоссальное событие заставляет сделать
ряд принципиальных выводов, необходимых для понимания современной и
будущей
России. Эти уроки 1917-го года и порожденных им событий оказываются
неожиданными
и весьма парадоксальными. Обобщим их в нескольких тезисах,
применительно к
конкретной ситуации в России.
1. Экономическое
развитие и повышение благосостояния народа накануне Революции не
позволило укрепить
власть и воспрепятствовать росту протестных настроений.
Накануне
революции 1917 года в России
происходило «экономическое чудо», она переживала стремительный рост
экономики и
благосостояния, которому не могла помешать даже война. (Если в
1941-1945 гг. в
стране был голод, то в 1914-1917 гг. благосостояние не снижалось, и
даже росла
зарплата рабочих). Эти данные уже хорошо известны, начиная с книги Б.
Бразоля
«Царствование императора Николая II 1894-1917 гг. в цифра и фактах» и
благодаря
многим современным исследованиям («Рекорды Империи» А. Борисюка и др.).
Б.
Бразоль приводит ряд экспертных оценок того времени, которые затем
подтверждает
конкретной статистикой экономического развития России того периода. Он
приводит
слова известного британского экономиста Edmond Thery, который
утверждал: «Если
у больших европейских наций события между 1912 и 1950 годами будут
протекать
так же, как они развивались между 1900 и 1912 годами, то к середине
настоящего
века Россия станет выше всех в Европе как в отношении политическом, так
и в
области финансово-экономической». Императорское социальное и рабочее
законодательство, по оценке экспертов, было самым прогрессивным в мире
(это к
вопросу об «эксплуатации рабочих»). Г. Тафт, президент Соединенных
Штатов, за
два года до 1-й мировой войны публично заявил в присутствии нескольких
русских
высокопоставленных лиц: «Ваш император создал такое совершенное рабочее
законодательство, каким ни одно демократическое государство
похвастаться не
может». По темпам промышленного развития Российская Империя в тот
период была
мировым лидером (индустриализация Николая Второго была более быстрой,
чем
индустриализация Сталина), и по таким темпам выводила Россию на первое
место в
мире к 1930-м годам.
В
1914 году более 80% пахотной земли в
Европейской России оказалось в руках крестьян. На одну дворянскую
десятину
приходилось крестьянских в 1894 году – 2, а в 1917-м – уже 5,5. К 1917
году
никакого «помещичьего землевладения» уже почти не существовало – оно
превратилось в маргинальное явление. «За землю» крестьяне пошли воевать
в
Гражданскую войну отнюдь не с помещиками, а в первую очередь друг с
другом –
это беднота, соблазненная большевиками на грех братоубийства, захотела
не
заработать честным трудом, а силой отобрать землю у зажиточных – таков
был
мотив тех, кто воевал за «красных». Поэтому, когда во время
коллективизации у
них тоже отобрали эту землю – они получили свое воздаяние: «и какою
мерою
мерите, такою и вам будут мерить» (Матф. 7:2). Впрочем, более массовой,
чем её
противников, Красную армию сделало даже не это, а искусственный голод,
который
большевики создавали у себя в тылу, запретив свободную продажу хлеба и
переведя
всех на «паёк», как на зоне. Мобилизация в Красную армию спасала людей
от
голода и была хоть какой-то гарантией от репрессии их семей. Создавать
таким
абсолютно аморальным и бандитским способом массовую армию белым даже и
в голову
не могло прийти. А это и был главный «секрет» победы красных.
Накануне
революции русское сельское хозяйство
переживало небывалый рост и расцвет. В течение двух десятилетий,
предшествовавших войне 1914-1918 гг., сбор урожая хлебов удвоился. В
1913 году
в России урожай главных злаков был на 30% выше такового же Аргентины,
Канады и
Соединенных Штатов, вместе взятых! По свидетельству И.А. Бунина, один
крестьянин ему говорил осенью 1916 года: «чего ему умирать, когда он
дома
облопался? Теперь у каждой бабы по сто, по двести целковых спрятано.
Отроду так
хорошо не жили» (Бунин И.А. рассказ «Последняя осень»). В 1917 году,
как потом
и в 1991-м, Россия рухнула вовсе не от экономического «кризиса», а в
условиях
резкого повышения благополучия, развратившего народ и создавшего
ощущение
полной вседозволенности. Этот психологический «механизм» революции
лучше всего
отражен у А.С. Пушкина в «Сказке о рыбаке и рыбке» – притче о
человеческой
гордыне и жадности, которая от получения благ не удовлетворяется, а
хочет все
больше и больше, что и приводит её к потере вообще всего. Накануне
1917 года Российская Империя была стремительно развивающейся
сверхдержавой – и именно поэтому она была уничтожена Западом как его
главный
геополитический конкурент.
К.Н.
Сапожников в книге «Солоневич» (2014) из
классической серии «Жизнь замечательных людей», писал: «В труде
“Народная
Монархия” Солоневич на многих фактах доказывал, что Российская империя
не была
тюрьмой народов, что в отношении гражданских свобод она не проигрывала
ни
одному современному государству, включая Соединённым Штатам. Он
настаивал на
том, что в области материально-технического прогресса Россия “во все
лопатки
догоняла Америку, и если бы не революция, то к нынешним временам почти
догнала
бы её”. Самодержавие было предано теми, кто толпился у трона “жадною
толпой”, и
оболгано пропагандистами-революционерами, получившими на эти цели
деньги из
бездонных хранилищ “мировой закулисы”. Столь разрекламированный
революционной
печатью “репрессивный аппарат” империи оказался беззубым, действовавшим
строго
в рамках тогдашнего либерального законодательства» (Сапожников К.Н.
Солоневич.
М., 2014. С. 421). Исходя из этого, следует сказать, что причины
разрушения русской монархии в 1917-м году в реальности были
прямо противоположными тем, о которых привыкли говорить все русофобские
идеологии – как «левые», так и «либеральные». А именно: не
«отсталость»
России, а наоборот, столь стремительное её развитие (мировое лидерство
по темпам
экономического развития), из-за которого появилась новая «элита»,
ориентированная на Запад и способная с его помощью захватить власть в
стране;
не «рабство», а наоборот, столь свободные условия жизни, при которых
народ
привык «не замечать» государства и поэтому не встал на его защиту, не
веря, что
кто-то эти свободы может отнять; не «внутренний кризис», а специальная
операция
внешних сил по разрушению государства, планировавшаяся и обильно
финансировавшаяся из-за рубежа.
Второй
парадокс относится к личности царя
Николая Второго, в отношении которого уже установлена историческая
правда и
разоблачены многочисленные исторические мифы (о его «безволии»,
«распутинский»
фактор и пр.), что позволило Православной Церкви канонизировать его как
страстотерпца с учетом праведной жизни в период царствования. Парадокс
таков:
2. Чем
ближе правитель к политическому и нравственному идеалу, тем большую
зависть и
ненависть он вызывает у политической «элиты», что создаёт предпосылки
для государственных
переворотам.
Политическая
«элита», имея возможность влиять на
массовое сознание через СМИ, и путём подкупа (известно, например, что
стачки
рабочих организовывались самими же владельцами заводов в политических
целях),
может создавать активные социальные группы для поддержки госпереворота.
Особой
лживостью отличаются утверждения о якобы
«прогнившем самодержавии», которые до сих пор бездумно повторяют
некоторые люди,
включая тех, кто считает себя историками. В реальности же дело обстояло
прямо
противоположным образом. Во главе страны стоял царь, который по своим
качествам
и по результатам своей деятельности превосходил всех своих
предшественников.
Страной управлял великолепный административный аппарат, который на деле
доказал
свою высочайшую эффективность – и в реформах, и выведя страну из
тяжелейшего
экономико-управленческого кризиса 1915 года.
Революция
1917 года действовала как «сверхточное
оружие», в первую очередь, нанося «удар по штабам». Для захвата власти
«революционерами» так называемая «поддержка широких масс» сама по себе
не
только не нужна, но даже мешает, поскольку организация масс требует
больших
денежных расходов. Революция вынуждена создавать «массовку» в первую
очередь в
целях пропаганды своих действий, демонстрируя остальному населению и
так
называемому «мировому сообществу» якобы «народную поддержку»
переворота. Однако
сам переворот совершают заранее подготовленные профессионалы. В этом
смысле
любая революция всегда антинародна, но использует «народ» как свой
пропагандистский инструмент.
Стоит
в связи с этим напомнить классическое
исследование Эдварда Люттвака «Государственный переворот: Практическое
пособие»
(Coup d’Etat, 1968), в котором показано, что «государственный переворот
становится возможным, потому что над аппаратом власти, как и над любым
механизмом, можно получить контроль, захватив самые важные рычаги
управления»;
а это возможно потому, что государственный аппарат «до определенной
степени
является “машиной”, обычно работающей в предсказуемом и автоматическом
режиме.
При совершении государственных переворотов как раз и ориентируются на
такой
“машинальный” режим работы бюрократии». Именно в этом состоит главная
уязвимость любого, сколь угодно сильного государства – если захватить
его
центральное управление, то вся «машина государства» автоматически
начинает работать
на новых хозяев, почти не оказывая им никакого сопротивления, но даже
наоборот,
всячески стараясь показать свою нужность и эффективность, тем самым,
сразу же
создавая мощный человеческий ресурс, на который опираются узурпаторы
власти.
Поэтому любой переворот, обычно ловко маскируемый под «народную
революцию», не
свидетельствует ни о слабости государства, ни о якобы «недовольстве
народа».
Его объективные предпосылки – иного порядка.
Так
называемое «недовольство властью», на
которое всегда ссылается любая революция, не только создается
искусственно
путем подрывной пропаганды, финансируемой и направляемой из-за границы,
но и
вообще представляет собой парадоксальный феномен. Его парадоксальность
состоит
в том, что чувство недовольства в относительно широких масштабах
удалось
создать вовсе не в период настоящих трудностей, а как раз наоборот, в
период
стремительного развития страны и ощущения открывшихся новых
возможностей.
«Недовольство», на которое ссылались заговорщики февраля 1917 года,
было
вызвано отнюдь не «усталостью от войны» (она была во всех странах, но
там к
революции не привела), а как раз наоборот, уверенностью в скорой
победе,
которой многие уже предвкушали воспользоваться в своих целях. В период
же
настоящих трудностей – в начале войны и отступления 1915 года –
массовое
сознание, наоборот, было патриотически мощно консолидировано вокруг
царя и
государства, как никогда – и попытки каких-то революционных действий в
этот
период максимальных трудностей были совершенно немыслимы, и их никто
даже не
пытался предпринимать.
3. «Революция»
совершается активным меньшинством – вопреки настроениям подавляющего
большинства населения, которое вообще не понимает, что происходит и
желает лишь
возвращения к мирной жизни.
Революция
1917 года имела три основные
социальные группы в качестве своих основных «движущих сил» агрессивного
меньшинства, навязывающего свою волю в основном пассивному большинству.
Первая –
это революционные идеологи, принадлежащие к типу социальных паразитов,
в основе
мировоззрения которых лежала русофобия. Вторая – это социальные
маргиналы,
также относящиеся к типу социальных паразитов, но низкого культурного
уровня. (Психологическим
признаком социального паразита является то, что ему всегда «не хватает
свободы»
– но именно потому, что он сам не хочет заниматься общественно полезной
деятельностью). Третья группа – это социальные группы из трудового
народа,
соблазненные революционной пропагандой. Последние составляли наивное
«пушечное
мясо» Красной армии, победившей Белую исключительно по причине своего
многократного численного превосходства. Точно такой же социальный
состав имели,
например, и киевские «майданы» 2004 и 2014 годов.
В
событиях революции и гражданской войны
более-менее активно участвовало – причем в сумме на стороне красных и
белых не
более 2-3 % процента населения – то есть фактически это была народная
«пена», а
абсолютное большинство народа, по выражению А.С. Пушкина, тогда
«безмолвствовало».
Причем это безмолвие таило в себе острое неприятие всего происходящего
и просто
шок. Поэтому ни о какой «народной революции» не может быть и речи.
Квинтэссенцией лжи о революции является известная пропагандистская
фраза Ленина
о том, что якобы «низы не хотят, а верхи не могут», поскольку в
реальности все
было прямо наоборот. «Низы» как раз были в шоке от потрясений, которые
лишь
усугубили их положение, и хотели, чтобы все было по-старому.
Воспоминания и
документы того времени показывают, что именно это настроение в народе
было
абсолютно доминирующим, а тех, кто шел за красными, считали чем-то
вроде юродивых.
А «верхи», обманом свергнув царя, ощутили вседозволенность, которая и
довела
страну до катастрофы.
4. Террор[1]
и
искусственный голод, созданный запретом на торговлю хлебом – оказалось
самым
эффективным средством укрепления власти большевиков, а искусственная
гражданская война – главным условие победы «революции».
О
методах победы Красных в Гражданской войне уже
было сказано выше. Активное меньшинство, делающее революцию, имеет
особые
«зверские» черты, о которые точно пишет протоиерей Всеволод Чаплин:
«“Красных
террористов”, по сути, было не так много... Почему же хранители
российских
традиций потерпели поражение? Почему две-три сотни красноармейцев легко
брали
власть в городах, совершенно не настроенных их поддерживать? Выскажу
парадоксальную мысль: так произошло из-за православного воспитания
большинства
народа. Люди, приученные любить, уступать и прощать, были попросту не
способны
стрелять сразу, без разбора и по всякому поводу, как это делали
красные. В годы
революции и Гражданской войны победила не народная воля, а наглость и
дикая
жестокость» (Чаплин В., прот. Лоскутки. М., 2007. С. 108-109).
5. Инициатива
«революции» исходила извне, но внутри страны нашла активную поддержку
среди
активных маргиналов во всех слоях общества.
Тот
факт, что проекты свержения монархии в
России как главного препятствия ее подчинения геополитическим и
экономическим
интересам коллективного Запада создавались давно, хорошо показан в
исторической
литературе. Первым таким проектом было выступление «декабристов»,
имевшее
реальные шансы на успех, но закончившееся неудачей в первую очередь,
благодаря
выдающимся личным качествам императора Николая Первого.
Попытка
госпереворота 1905 года не увенчалась
успехом, но затаила более мощный план, который удался в феврале
1917-го.
Мировая финансовая олигархия не остановилась на этом успехе и развила
его в
виде создания в России хаоса и страшной гражданской войны путем
приведения к
власти большевиков. Построение большевистского государства также
входило в эти
планы (поддержка белых была минимальной – только с целью усиления
кровопролития, но без перспективы победы); большевики стали тем
«вирусом»,
который должен был разрушить Россию изнутри. И это, судя по тем итогам,
о
которых сказано выше, им полностью удалось.
6. Расколотость
(бисистемность) российского социума – неизменный источник опасности
революции в
России в любую эпоху.
Российский
социум имеет своеобразный бисистемный
характер – он не только интегрирован как целостность, но и постоянно
находится
под воздействием извне, влияющем на его самостоятельность. И часть
российского
социума во все времена стремится не к внутренней системной интеграции
со своим
народом, а лишь к внешней интеграции в систему западного мира. Эта
бисистемность впервые проявилась еще во времена св. Александра
Невского, подвиг
которого состоял не только в победах над внешними агрессорами, но и в
ликвидации внутренней оппозиции прозападного боярства, стремившихся
интегрировать новгородские земли в европейское сообщество в статусе
полуколониальной периферии (этот статус их вполне устраивал как
иносистемную
группу в русском социуме). Эта коллизия, впервые разрешенная св.
Александром,
стала затем, к сожалению, сопутствующей всей дальнейшей российской
истории. В
полной мере она разыгрывается и в настоящее время. Именно поэтому, к
сожалению,
«революционная ситуация» в России всегда
является не аномалией, а «нормальным» состоянием, тем историческим a
priori, в
котором Россия всегда существовала. И эта «революционность»
совершенно не
зависит от того, «хорошо» или «плохо» в России обстоят дела – она
определяется
двумя причинами: 1) Россия всегда была геополитическим противником
Запада, стремящегося
подчинить её своим интересам; 2) в России всегда будет значительная
часть
населения, в том числе среди «элиты», для которой «родиной» и идеалом
является
Запад, а не собственная страна. Естественно, главная стратегия их лжи
всегда
состояла и состоит в том, чтобы изобразить революционную катастрофу как
якобы лишь
результат «внутренних противоречий». «Внутренние
противоречия» всегда есть в любом обществе, но они сами по себе никогда
не обязательно
приводят к революциям.
В
этом отношении опыт советского периода
как следствия 1917-го года весьма поучителен. СССР был очень устойчив в
период
огромных материальных трудностей и войны, но стал быстро разрушаться
именно в
период налаживания нормальной жизни. В 1920-1950-е годы материальный
уровень
жизни большинства населения был ниже, чем уровень жизни большинства
населения
до 1917-го года. Этот факт демонстрируют и объективная статистика
потребления,
и воспоминания людей, которые могут сравнить эти эпохи. Даже Н.С.
Хрущов из-за
своей непосредственности однажды проболтался и возмущался тем, что он
сам до
революции был рабочим и жил намного лучше, чем советские рабочие 1960-х
годов. Фактически, революция 1917-го
обвалила Россию на полвека в такую нищету, из-за которой оборвалась
историческая память и теперь люди по аналогии думают, будто бы эта
нищета была
всегда. И речь здесь не идет о высших классах общества, но именно о
большинстве. С 1960-х годов растет благосостояние и все более широкие
слои
населения выбираются из этой нищеты. Но тут срабатывает закономерность:
в новых условиях более благополучной жизни
среди этих же слоев начинают стремительно расти недовольство жизнью.
Чем
это объяснить? В первую очередь, здесь срабатывает та же
психологическая
закономерность, которая стала и главной причиной революции 1917-го –
она
отражена в упомянутой сказке-притче А.С. Пушкина. Если же объяснить ее
научным
языком, то это выглядит так: формирование
потребительского отношения к жизни сразу же приводит к недовольству
наличным
уровнем потребления. Вследствие этого люди начинают завидовать тем
странам,
в которых это потребление выше, что автоматически приводит к
недовольству своей
страной. Обычно под «антисоветскими настроениями» понимают лишь
идеологию
диссидентских групп, что в корне неверно. Главная антисоветская
психология,
разрушившая СССР, была не у малочисленных диссидентов, но была массовым
общенародным явлением 1970-1980-х. Она выражалась не прямых
антигосударственных
высказываниях, а в презрении к своей стране и восхвалении Запада. В то
время
это было общеобязательным признаком того, что сейчас называют
«продвинутостью».
Автор этих сток вырос в среде обычных людей и эту психологию наблюдал
повсеместно. Точно такая же психология презрения к своей стране очень
широко
распространена и сейчас, но уже по отношению к современной России. Тем
самым, ныне существует та же самая предпосылка,
которая в свое время привела к разрушению СССР.
7. Одним
из важнейших факторов революционной катастрофы 1917-го были запуск
механизмов
распада России по национальным и региональным границам. В настоящее
время эта
опасность существует в латентной форме, и те же самые механизмы могут
быть
запущены в любой момент.
Позитивная
особенность России как государства
имперского типа состоит в том, что входящим в неё народам в нормальных
условиях
жизни невыгодно отделяться от нее, поскольку в таком случае они утратят
свое
место в рамках большого экономического и культурного пространства и
попадут под
жесткий контроль соседних государств. Именно этот фактор, а вовсе не
фактор
военной силы, в первую очередь и удерживал Россию от распада в
предшествующие
века. Однако в ненормальных условиях, т.е. когда в России происходят
революционные
процессы и резко ослабляются центральная власть и экономические связи,
многие
народы принимают решение начать самостоятельное государственное
существование.
Так было в 1917-м году, и эта ситуация может повториться вновь, если
возникнут
похожие условия. Более того, в 1917-1918-м годах сепаратизм проявляли и
этнически русские области, в первую очередь, казачьи. В настоящее время
латентные идеи отделения от России также существуют у «оппозиционеров»
в её
восточных регионах, Калининграде и т.д.
Более
того, в настоящее время пусковым
механизмом Смуты может стать именно сепаратизм, а не события в столице,
как это
было раньше. Определенным «козырем» локального сепаратизма является
федеральное
устройство страны, которое дает субъектам федерации очень широкие
права. В
рамках этих прав они могут постепенно расширять свои полномочия до
такого
момента, при котором уже окажутся фактически самостоятельными. При
твердой
центральной власти это не приведет к отделению территорий, но ведь нет
гарантий
того, что в определенный момент в Москве вдруг не возникнет
неопределенность и
вакуум власти вследствие того, что никто не захочет брать на себя
ответственность за силовые действия, без которых будет уже невозможно
обойтись
при подавлении сепаратизма. Собственно, именно такая ситуация возникла
и в
1917-м году, когда «самостийной» себя объявляла украинская Центральная
Рада, и
потом в 1991-м, когда происходил распад СССР «явочным порядком». Россия
как
имперское государство до сих пор не распалось, в отличие от всех других
империй, поскольку народы, в нем проживающие, были тесно связаны общим
экономическим и культурным пространством, выходить из которого им было
прагматически невыгодно. Но ситуация резко изменилась в условиях
современной глобализированной
экономики, которая создает общее унифицированное пространство для всего
мира. В
этих условиях единой мировой финансовой системы и единого мирового
пространства
коммуникации нет необходимости пребывать в едином большом государстве
для того
чтобы иметь доступ к финансовым и информационным ресурсам. Государства
могут
дробиться и вполне нормально существовать (примером этого могут быть
недавно
образовавшиеся Косово, Абхазия, Южная Осетия, ЛНР и ДНР). Тем самым, у
глобальных игроков, заинтересованных в распаде России, теперь появился
новый
неотразимый аргумент, которого не было раньше.
8. Наиболее
глубоким, духовным фактором революции 1917-го года было резкое
ослабление
национально-культурной идентичности у части населения, вследствие его
вестернизации и отхода от Православной Церкви. Такие люди к 1917-му
году уже почти
доминировали в высших слоях населения, но появились и в низших.
Именно
среди этого типа людей и находились
активные сторонники революции – февральскую подержала часть высшего
слоя, а
большевистский переворот – намного более многочисленная масса всех
слоев
общества. Как свидетельствуют документы того времени, в период
Гражданской
войны большевиков поддерживала лишь небольшая часть населения, а
остальные
повиновались им только из-за ужаса перед страшным красным террором.
Однако
поддержка белых была в основном пассивной, в то время как сторонники
красных
были активны и агрессивны. Это тоже один из фундаментальных уроков
1917-го для
современности – перевороты совершаются агрессивным меньшинством, в
условиях
трусливой пассивности большинства.
На
какой человеческий ресурс может опираться
современная Россия, чтобы противостоять попыткам новых переворотов, и
как
организовать этих людей? Современный российский социум может эффективно
развивать любые новейшие социальные институты, необходимые для
современной
техногенной цивилизации, без освоения которой Россия не выживет в
современном
мире. Однако само по себе это освоение также не означает выживание
России в
качестве именно России. Если будет утрачен ценнейший тип человека, в
течение
многих веков формировавшийся суровой русской историей и Православием,
то само
существование России утратит всякий смысл. Она в таком случае может
стать пусть
и «развитой», но всего лишь одной из множества безликих стран «общества
потребления».
В
этих условиях задача государства, если оно не
хочет быть вновь уничтоженным очередной революционной смутой, активно
искать и
прилагать максимум усилий для продуцирования такого типа людей и
максимально
использовать его и в государственном строительстве, и в других сферах
(образовании, культуре и т.д.). В настоящее же время наблюдается скорее
обратный процесс. Если такая политика не поменяется радикально, то
человеческие
ресурсы, способные предотвратить Смуту, вновь, как и в 1917-м году,
будет невозможно
использовать. К сожалению, то что мы видим сейчас в вопросе прав
человека и
уважения его личности не вызывает особого оптимизма в том, что
государство в
дальнейшем сможет на «этого» человека опереться.