Единство науки и религии

Чарлз Хард ТАУНС (род. 1915) – выдающийся американский физик, лауреат Нобелевской премии по физике, известный своей теорией и последующим изобретением мазера (1953). Мазеры используют молекулы и атомы для усиления электромагнитных волн, для создания электромагнитных колебаний. За эту работу он получил многочисленные награды, включая Нобелевскую премию по физике  (1964),  которую  он разделил с советским физиками Николаем Басовым и Александром Прохоровым. С 1939 по 1947 он был физиком телефонных лабораторий Бэлла. На посту вице-президента и директора исследований в Институте оборонных исследований в  Вашингтоне, округ Колумбия, работал над внешней политикой и проблемами национальной обороны. В настоящее время – профессор физики в университете Беркли, Калифорния.

Цитаты:

«Вероятность появления жизни, казалось бы, очень низка, и, тем не менее, жизнь возникла, и возникла в соответствии с физическими законами, а законы эти установил Бог». (Цит. по: Palmer 1997, vol. 17).

***

«Как человек верующий, я сильно ощущаю присутствие и действие созидающей Сущности, которая значительно превосходит меня, но в то же время всегда остается личностной и близкой». (Цит. по: Begley 1998, 47).
           

Статьи:

 «Я БЫЛ БЛИЗОК К ОТЧАЯНИЮ»

 "Ты зря тратишь деньги", –  упрекали коллеги будущего нобелевского лауреата.

Когда мы создали лазер, многие были поражены: это же так просто! Ведь основные принципы, на которых базируется работа лазера, были всем хорошо известны. Что же мешало прорыву?
Я несколько лет бился над тем, чтобы излучение света усилить в миллионы и даже миллиарды раз. Повышал частоту излучения, температуру вещества, которое излучало свет. Но ничего не получалось. И вот однажды я сидел в парке на скамейке и был близок к отчаянию. Следовало признать: все попытки добиться успеха на вроде бы очевидном пути себя исчерпали.
Какая-то пустота овладела мной. И вдруг в голове что-то промелькнуло. Почему-то вспомнилась лекция Вольфганга Паули, которую я слышал несколько месяцев назад. Он говорил, что в принципе возможно собрать в единый пучок свет от молекул с определенным энергетическим состоянием. Я чуть ли не подпрыгнул – это же подсказка!
Мы начали работать в этом направлении, однако без особого успеха. В один из дней ко мне пришли двое ведущих учёных нашего университета: "Чарли, ты зря тратишь деньги. Прекращай!"
Тучи сгущались. Но вот однажды в аудиторию, где я читал лекцию, ворвался мой студент с криком: "Получилось!" Все побежали смотреть. И действительно, мы впервые получили что-то похожее на усиленный свет. Но никто не понимал, а какой от этого прок? Поэтому никто не хотел поддержать.
И я решил поехать в Европу, посмотреть, что делают другие. В Париже встретил своего бывшего сотрудника, который занимался так называемыми электронными спинами. Я понял: это то, что нужно. Как-то раз наши беседы услышал французский физик, сидевший в соседней комнате. "Почему бы вам не попробовать применить в вашем аппарате параметрический усилитель?" – сказал он.
Так постепенно первоначальный замысел обрастал идеями. В какой-то момент я понял одну простую вещь: в науке множество прекрасных идей, но они бродят в разных головах. Надо держать мозг открытым для чужих идей.
Поэтому я рассказывал о своих работах, что называется, первому встречному. И ждал ответной реакции. Если хотите, даже провоцировал её. Эксплуатировал чужие мозги. Конечно, мне говорили: мол, ты чудак, занимаешься ерундой. Иногда просто стирали меня в порошок. Но самое главное – приводили доводы, ссылались на свои исследования и других учёных. Таким образом, предоставляли мне бесценную информацию.
Вскоре я поехал на конференцию в Англию и встретился с Басовым и Прохоровым. Мы были просто счастливы и не могли наговориться, ведь наконец-то встретили единомышленников. Эти беседы дали мощный импульс работам над созданием лазера.
Потом я поехал в Токио, где познакомился с одним японским математиком. Он построил модель – как из одной биологической клетки развивается целая популяция. И я подумал – это же аналогия того, что происходит у нас: из одного фотона рождаются миллиарды. Вскоре он математически описал те процессы, которые мы наблюдали. Имея эту модель, мы уже с ясными глазами смогли управлять процессом и существенно повысить коэффициент усиления.
Наконец мы сконструировали первый промышленный лазер и начали его демонстрировать. Однако к нам продолжали относиться скептически. Говорили, это интересно, но кому нужно? Меня даже дразнили: ну придумай какую-нибудь область применения. Честно говоря, идей у меня не было. Если бы тогда сказать, что лазер войдет почти во все сферы науки и техники, что двенадцать Нобелевских премий получат учёные, которые используют его в своей работе, никто не поверил бы.
Я ещё и ещё раз хочу подчеркнуть: мне пришлось выслушать столько отрицательных мнений учёных, чьи имена стали классикой мировой науки, что много раз был близок к отчаянию. "Этого не может быть", – звучало рефреном почти во всех отзывах.
Новое в науке пробивается с огромным трудом. Причем нередко великие умы не способны предвидеть будущее. К примеру, Кельвин в конце XIX века утверждал, что в принципе невозможно построить летающую машину, а всего через несколько лет она поднялась в воздух. Великий Резерфорд не верил, что человек сможет использовать ядерную энергию. Ему вторил другой лауреат Нобелевской премии – Роберт Малликен.
И таких примеров великое множество. Поэтому когда кто-то берётся судить о том, что в науке истинно, а что ложно, я всегда воспринимаю это с огромной осторожностью. Наука прежде всего свободна, она должна развиваться без каких-либо ограничений. Истина в конце концов пробьет себе дорогу, а заблуждения и ошибки будут преодолены. Но без них наука невозможна.
Фрагменты лекции, прочитанной лауреатом Нобелевской премии Чарльзом Таунсом в Санкт-Петербурге.
Источник: http://www.rg.ru

Интервью:

Интервьюеры: Т. Д. Сингх, Паван Сахаран.  Записано: 19 октября 1985 г.

ТДС: Мы просим многих выдающихся ученых предложить важные идеи для изучения отношений науки и религии. В настоящее время, несмотря на значительный прогресс в науке и технике, многие заинтересованные люди очень остро ощущают, что в ходе технического развития люди пренебрегают моральными  и духовными принципами  жизни. Есть ли у Вас как у выдающегося учёного, известного в физическом мире, мысли по поводу объединения религиозных и научных ценностей? 
Чарльз ТАУНС: Прежде чем ответить на общий вопрос, я бы хотел высказаться по одному конкретному аспекту. Некоторые люди полагают, что у науки нет морали, или что она совершенно нейтральна к моральным вопросам. Однако наука придаёт большое значение истине. Преданность истине, вопреки личным ощущениям и предрассудкам, выводит нас за пределы самих себя, подобно религии. Объективность и признание собственных возможных ошибок имеет ценность более абсолютную, чем наши личные чувства, интересы  и пристрастия. Эта идея основная для науки и её успеха. Могут возразить, что наука не занимает моральных позиций, но в действительности её позиции касательно ценности истины тверды, и я думаю, у этого есть множество моральных оттенков – важное значение истины и преодоления личных пристрастий.
ТДС: Сpеди учёных, физики, в общем, наиболее философски смотрят на мир. К примеру, часто цитируют слова Эйнштейна: «Наука без религии хрома, а религия без науки слепа». Вы разделяете его мнение? 
Чарльз ТАУНС: Да, я в общем с этим согласен. Я думаю, что одна из причин того, что физики более склонны к философии – то, что физика – фундаментальная наука. Физика занимается фундаментальными понятиями, что ведёт её к основательной попытке понять вселенную. Но есть и другие – к примеру, астрономия, которая ведёт в том же направлении.
ТДС:  Как Вы смотрите на религию с научной точки зрения? 
Чарльз ТАУНС: Я думаю, что наука и религия более похожи, чем обычно считается. Я считаю их параллельными и связанными. Обе – попытки (объединить) вселенную и жизнь. Поэтому у них много общего в цели, но они идут к ней разными путями и с разными средствами. Многие люди считают науку очень логичным, поступательным процессом, доказываемым опытом и потому обязательно правильным, а религию более интуитивной и недоказуемой. В действительности, некоторые из моих друзей-учёных как-то определили религию, как имеющую дело с вещами, которые нельзя доказать. Я не согласен с такой позицией. Я бы сказал, что обе на самом деле эмпиричны и основываются на человеческом опыте. Они – резюме человеческого опыта, и мы пытаемся приспособить этот опыт к всеобщей системе, в которую мы верим, и следует всегда помнить, что в самой науке всё ещё много неясностей. Мы развиваем науку с точки зрения логики, основанной на определенных постулатах, то есть мы создаем основные  постулаты, а потом пытаемся логически идти вперёд. Но математически показано, что ни один набор постулатов не может быть самодостаточным. Отсюда следует, что хотя нам кажется, что мы очень успешно используем наш постулаты и логику, сама идея того, что все доказуемо и совершенно верно, не верна. Я сам не разделяю науку и религию, но считаю наше исследование вселенной частью религиозного опыта. Конечно, нелегко повторить эксперимент в контролируемых условиях, касающихся большинства вопросов, относящихся, по нашему мнению, к царству религии. Эти вещи, которые можно дифференцировать как религиозные опыты, сложно продублировать под контролем, так как они включают в себя людей и прочие специальные  обстоятельства. Тем не менее, наше суждение о разумном заключении по религиозным идеям основывается на попытке понимания человеческого опыта – как прошлого, так и опыта нашей жизни. Таким образом, религия основывается на ряде эмпирических наблюдений, в принципе подобно науке, хотя и не повторяемых. Другими словами, общая структура довольно похожа. Часто религиозные идеи  приходят  интуитивно; часто научные идеи приходят тоже интуитивно. Существует разительное  количественное отличие в числе проверок, которые можно сделать, но, я полагаю, в логике нет фундаментального различия.
ТДС: В научной работе вдохновение, или внезапные мысли, приходящие в голову индивидуума, играют важную роль. Например, Гаусс как-то ломал голову над математическими загадками. Однако однажды его озарило, появилось решение.  Он  заявил, что ответ был дан ему Богом, а не его разумом. Можно ли это считать примером, как для науки, так и для религии?  
Чарльз ТАУНС:  Да, мне близок такой подход. Безусловно, многие новые идеи  интуитивны. Мы не  знаем, как они приходят, но можно спросить, даются ли они именно Богом, если мы не занимаем довольно разумной позиции, что всё дано Богом. В любом случае я не вижу  оправдания резкой дифференциации. Трудно проследить происхождение некоторых представлений, поэтому мы часто приписываем его вдохновению, что характерно для  многих религиозных прозрений.
ТДС:  Очень  интересно, что в других отраслях науки – микробиологии, молекулярной биологии – некоторые такие известные ученые, как Крик, Уотсон и другие не хотят видеть, что всё создано Богом, – скорее все создано  некоторым  упорядочением  в природе. Что Вы думаете об этом?   
Чарльз ТАУНС: И вновь я не стал бы дифференцировать. Однако этот вопрос поднимает нечто важное, что включает развитость и степень нашего понимания в области биологии. Если взять физику девятнадцатого века, ясно, что большинство физиков того времени чувствовали, что необходимо верить в детерминизм. Наука в общем и физика, конечно, предполагала, что мир  совершенно  детерминирован. Но когда физика была исследована глубоко, она встретила идеи относительности, изменившие наши взгляды.  Относительность не была не детерминистской, но она радикально изменила наши взгляды, по сравнению с теми, которых  мы  придерживались ранее. Затем пришла квантовая механика, которая полностью уничтожила детерминизм. Некоторые учёные продолжают думать, что, возможно, квантовая механика в этом ошибается, так как отсутствие детерминизма кажется очень странным. Но каждый новый эксперимент, ставящийся для проверки этого вопроса, опровергает идею детерминизма. Это не тот случай. Поэтому, исследуя более глубоко, учёные несколько раз обнаруживали, что им следует изменить основные идеи. Физика в прошлом не ошибалась в деталях, но совершенно ошибалась в общем мировоззрении и философии. Физика Ньютона была  совершенно правильной там, где она применялась, но сейчас мы признаем, что она неверна в других областях. Биологи могут попасть в подобную ситуацию, и их идеи могут как-либо радикально измениться, когда они глубже поймут живые организмы. Я не знаю этого, лишь говорю как о предположительной возможности. Биологи продолжают работать на уровне, который является простым и механическим в том смысле, что включает в первую очередь действия индивидуальных атомов и молекул. Ясно, что  многие жизненные  процессы будет очень сложно понять на этой основе.  Придём ли мы к тому, что биологи должны будут радикально изменить свои взгляды, никто не может предсказать с уверенностью. Однако, как мне кажется, когда мы по-настоящему поймем живые организмы, наука будет другой, и биологи будут вынуждены принять иную точку зрения.
ПС: Не считаете ли Вы, что биологические системы более сложны, чем просто физические системы?  
Чарльз ТАУНС: Я бы сказал, что в физике мы создаем для изучения определенные простые  ситуации. До некоторой степени делают это и биологи, но, по крайней мере, в настоящее время они не могут создать настоящий простой организм, который был бы живым. Это кажется не очень практичным. В физике также есть сложные системы. К примеру, наша земля как целое является очень сложной системой, если пытаться объяснить все детали всех её атомов. Итак, есть сложные физические системы, но, несомненно верно, что биологические системы более сложны, чем те, с которыми физики обычно имеют дело в лаборатории.
TДС: Мне кажется, что молекулярные биологи склонны испытывать чрезмерный энтузиазм, и они делают чересчур смелые заявления о жизни и её происхождении без совершенного научного доказательства. Почти во всех школьных и университетских  учебниках по биологии и молекулярной биологии сегодня пишется, что законы жизни совершенно понятны в свете квантовой  механики, и что жизнь есть просто комбинация атомов и молекул. Делая так, они пытаются дискредитировать моральную, духовную и  высшую цель жизни.

TДС:  Как Вы относитесь к молекулярным биологам и биологам-эволюционистам?   
Чарльз ТАУНС: Биология – новая область, по отношению к которой можно испытывать большой энтузиазм. Она быстро развивается, поэтому понятно, что биологи испытывают энтузиазм и убеждены, что могут почти все. Мы должны дать им время и посмотрим, что получится.
TДС:  В общем, обычные люди понимают религию как ритуал. Они думают: «Я  принадлежу к той или иной религии». Но, с другой стороны, древняя Ведическая традиция делает акцент на познании природы индивидуального существа, науки о сущности, высшем «Я» и т.д. Это можно считать наукой или религией. Поэтому вся  идея этого конгресса – собрать учёных разных отраслей науки, философии и теологии для того, чтобы обсудить некоторые научные и религиозные принципы как более широкие концепции, включающие более непосредственные исследования человеческой жизни и её цели. Я предполагаю, что религию, известную как ритуал, не следует считать истинным принципом религиозности, и она не должна становиться  барьером между людьми с различными культурными и национальными традициями. Чувствую, что такие  открытые диалоги пойдут на пользу всем нам.
Чарльз ТАУНС: Я, в общем, согласен с этим. Я не придаю большого значения обычным ритуалам. Они не являются неважными, но для меня они не имеют абсолютного значения. Пойду дальше и скажу, что не верю, что наше понимание религии очень совершенно, и мы должны быть готовы узнавать и изменяться со временем.
ПС: Крик в одной из своих книг «О Молекулах и Человеке», написанной в 1966 г. упомянул, что симптомы и характеристики жизни могут быть объяснены просто физическими и химическими законами. Как Вы на это смотрите?  
Чарльз ТАУНС: Конечно, никто этого не знает, но я думаю, это верно лишь в определённом смысле. Вспомните, что я смотрю на науку и религию как на работающие над одной проблемой, а именно, над пониманием, что такое Вселенная и наша жизнь. Я надеюсь, что оба подхода увенчаются успехом и встретятся, соединятся воедино. Наука может объяснить намного больше, чем объясняет сегодня. Однако я сомневаюсь, что мы можем узнать всё – и с религиозной и с научной точки зрения. Конечно, мы должны быть способны развиваться в науке и понять намного больше, чем сейчас. Но, мне думается, следует быть осторожным, признавая, что наука, делая это, может сама сильно измениться. Если вновь посмотреть на физику, понятно, что в девятнадцатом веке физики и учёные в целом полагали, что они  собираются  объяснять большинство вещей детерминистично. Многие противопоставляли этот детерминизм религиозному миру, не  оставляя  места божественным действиям. Имея заранее установленные физические законы и условия, они должны были найти уравнения детерминистского мира, чтобы предвидеть всё в будущем. Поэтому, естественно было заключить, что, если наука будет  развиваться, она сможет все объяснить. Конечно, в некотором смысле, сегодня наука объяснила намного больше. Но когда в поле зрения попала квантовая механика и позволила нам понять намного больше об атомах и молекулах, мы обнаружили удивительный мир, в  котором изменилась сама наука. Я верю, такого процесса нам следует ожидать. Наука на самом деле сделает большой прогресс и позволит нам намного  больше понять жизнь, но природа самой науки изменится. Поэтому не следует думать о науке в границах нашего сегодняшнего понимания.
TДС: Я бы хотел узнать Ваше мнение о направлении социальной и моральной ответственности учёных по отношению к благополучию общества. Иногда продуктами  науки злоупотребляют не обязательно учёные, а некоторые другие группы людей. Пример тому – использование ядерных бомб политиками. Вы думаете, учёным нужно разрешить участвовать в принятии решений о больших последствиях в целях контролирования такого злоупотребления наукой?
Чарльз ТАУНС: Учёные, конечно, должны приносить пользу, активно участвуя  в решениях, касающихся использования науки, и в попытках предсказать возможные результаты научных исследований, которые, как правило, непредсказуемы. Мы должны справляться с проблемами по мере их возникновения и в человеческом контексте времени. Человек никогда не знает, какое добро или зло может принести данная научная идея. Например, возьмем теорию Эйнштейна,  или относительность. Можно сказать, что она несёт ответственность за атомную бомбу, так как дала идею превращения материи в энергию. Винить ли в этом Эйнштейна? Мог ли кто-нибудь это предвидеть? Я так не думаю. Относительность – важная идея, многому научившая нас, которая разнообразно используется. Сама атомная энергия может давать большую часть необходимой энергии, конечно, если её правильно использовать. Последствия научных идей просто не  предсказуемы в достаточной степени, чтобы  позволить сделать важнейшие заключения о хороших или плохих последствиях. Наука с большой буквы способствовала физическому благосостоянию человечества, громадному росту его потенциальных  возможностей. Растущая сила, данная  наукой, может помочь человечеству, но и дает способы приносить людям вред... Я не думаю, что кому-то хочется остановить  науку. Если мы узнаем, как, к примеру, лечить рак, мы также узнаем, как его вызвать. Эти две вещи неразделимы, и ставят перед человечеством ещё более серьёзную проблему морального поведения. У нас была эта проблема с самого начала, мы можем по разному причинять вред – ногтями, камнями или более сложными орудиями. Наука не изменила этой проблемы, лишь увеличила возможности. Нам следует всё более интенсивно работать над увеличением нашего чувства моральной ответственности с тем, чтобы справиться с насущной проблемой добра и зла. Я думаю, что остановка развития знания непродуктивна и принесёт человечеству вред.    
TДС:  Мы не пытаемся остановить науку, но стараемся выработать политику, которая не допустит злоупотребления наукой.
Чарльз ТАУНС:  Я очень верю в участие учёных в политическом процессе. Но нам следует быть внимательными, не считая использование науки проблемой одних лишь учёных. Успехи науки просто подчеркивают эту человеческую проблему. Более того, нам следует внимательно отнестись к идее того, что предсказуемые результаты имеющейся цепи фундаментальных научных исследований, или того, что несколько знающих ученых с хорошими моральными инстинктами всегда могут принять верные политические решения. Прогресс науки как целого и, как следствие, возрастание потенциала человечества ставит ещё более остро проблему добра и зла. Учёные могут помочь обществу понять некоторые технические аспекты проблем. Однако, выбор между добром и злом, который должно сделать общество в целом, является для человечества основополагающим, и его можно сделать разумным, если индивидуумы и само общество основываются на соответствующих моральных принципах.
TДС:  В программы обучения будет полезно включить обучение студентов науке духовного познания и высших ценностей жизни. Можно включить в образовательную программу определенные курсы науки, морали и философии. Тогда миру и  массам  будет легче прийти к пониманию значения должного использования научного знания.
Чарльз ТАУНС: Я  считаю, что курсы философии, морали очень ценны в колледжах, университетах, вузах. В то время, как  курсы философии, моральных идей, цивилизации и её значения (включая значение науки) должны быть очень ценными, я не думаю, что их можно  практически  скомбинировать, предположим, с квантовой механикой. Философии морали следует учить открыто. Но также важно, чтобы учителя имели чувство морали, которым, к сожалению, большинство из них не обладает. Широкое образование должно обязательно иметь дело с философией, религией и этикой. К несчастью, философские исследования сейчас  находятся  в  довольно  эзотерической  фазе, особенно математическая логика. Она не имеет непосредственного дела с  моральными  вопросами. Классическая философия склоняется к этому, помогает студентам думать о значении жизни, цивилизации и о  роли человечества более, чем о математической логике. Последняя важна сама по себе, но не побуждает ученика думать, зачем он живёт.
TДС:  Последнее время в Индии очень заметным стало изменение концепции  жизни.  Видно изменение ценностей среди студентов. Многие с энтузиазмом относятся к современному образу жизни. Однако многие заинтересованные лидеры считают, что Индия должна попробовать развивать как духовную, так и научную культуру. Вы хотите что-то сказать индийским студентам?
Чарльз ТАУНС:  Наверное, это так. Следует ценить и уважать свою религиозную культуру, и, конечно, классическая индийская культура в основном придаёт значение жизни и её ценностям. Но люди, занимающиеся наукой, часто в то же время размышляют о значении жизни и её ценностях. Я бы не стал их разделять. Разделение науки и индийской культуры может оказаться вредным, порождая «дихотомию»  выбора: идти этим или другим путём. Конечно, классическая индийская культура придаёт важное значение этим предметам. Я не считаю практичным разделять научную и духовную культуру. Частично из этих соображений я очень хотел бы участвовать в вашем Конгрессе. Однако, как говорится в моем письме, важные дела делают моё присутствие на нём в это время невозможным. Я желаю Вам большого успеха в проведении Конгресса. 
TДС:  Спасибо, профессор Таунс.
 
Источник: По материалам сайта института философии РАН http://iph.ras.ru