Природа социального разлома
и долгосрочная стратегия россии

              

        У России в течение многих лет и даже десятилетий не было социальной политики, а точнее, её сердцевины, отвечающей за качество жизни, – четкой долгосрочной экологической, демографической и национальной стратегии природосбережения и народосбережения, важнейшей задачей которого является не только сохранение популяции, но и сбережение народов, языков, культур. Но этот вывод –  полуправда, которая хуже лжи. Правда же состоит в том, что мнимое отсутствие какой-то важной области или сферы политики – это не что иное, как реальная политика, причем более коварная и действенная, чем деятельность, прямо направленная на сокрушение страны. Сила такой неявной, невидимой и неслышной политики – политики небытия – в том и состоит, что она не вызывает должного противодействия. На нет, как говорится, и ответа нет.

               Но невидимая политика имеет вполне зримые и ощутимые результаты. Масштабы экологического обвала не всем видны. Но они будут все отчетливее осознаваться по мере восстановления экономической мощи страны и станут очевидными, когда она вырвется, наконец, из пут «ресурсного донорства» или хотя бы сократит распродажу своих невосполнимых стратегических резервов развития, сделав ставку на выход из технологического тупика и перестав работать на интересы стратегических конкурентов.

               Социальные жертвы политики небытия – миллионы безвременно ушедших людей, принадлежавших к разным возрастным и социальным группам. «Русский крест» чем-то похож на нож мясорубки: он не щадит ни детей, ни молодых людей, ни стариков, но с остервенением перемалывает зрелых – тех, кому пришло время отдавать долги обществу. Особняком, в стороне от жизненной толчеи с ее радостями и горестями, стоят миллионы детей, убитых до своего появления на свет в плановом порядке. И план этот хорошо известен потребителям «стволовых клеток» и прочих «биотоваров» в «цивилизованном мире»: около девяти миллионов невинных ангельских душ в год! Главный и единственный соперник России на этом страшном рынке – Китай.

               На полную мощность запущен конвейер истребления стариков, особенно одиноких собственников недвижимости. Если стоимость их приватизированного жилья на порядок выше того, что может заработать человек за всю свою жизнь, то за жизнь самого собственника никто не даст и ломаного гроша. В коррумпированном обществе при молчаливой поддержке всех ветвей власти создан никем не контролируемый частный рынок «услуг» по «освоению» этой собственности. Те, кто соглашается на «опеку», живут не намного дольше, чем требуется для завершения процедуры оформления документов. Судебные процессы о «конвейерных» убийствах возбуждаются и доводятся до конца крайне редко, да и то, вероятно, в результате высокой конкуренции на этом рынке легальных «услуг». Власть знает, но молчит, как еще недавно молчала, когда все СМИ пропускали доверчивый народ через «финансовые пирамиды». Время прошло – концы в воду. Отсутствие реакции со стороны представителей государства на столь явные факты организованной преступности – форма небескорыстного соучастия и все та же неявная политика.

               Список жертв политики небытия можно продолжать, но особое место в нём занимают судьбы малочисленных народов, уходящих с исторической арены, и больших народов, которые теряют волю к жизни. И все это на фоне обрывающегося временного горизонта. Эффект обрыва – не зрительная иллюзия, а реальность: речь идет о многих миллионах так и не запланированных жизней, которым было отказано в праве на бытие только потому, что власть отказалась думать о социальных правах ныне живущих, а тем более о шансах грядущих поколений. Если это не политика, то что такое политика?  

               Нам не дано знать, какая судьба предопределена для России: если ни одна из малых птиц «не упадет на землю без воли Отца вашего», то «у вас же и волосы на голове сочтены» (Мф. 10: 29-30). Но мы знаем другое: как реконструировать, то есть сделать явной и понятной для каждого неписанную социальную политику, осуществленную в России, как сделать ее предметом серьезного и честного анализа. Эта тема ждет своих исследователей, среди которых будут не только теоретики – философы-моралисты и политологи, обслуживающие либо власть, либо оппозицию, либо истину, пребывающую в вечном изгнании (нет пророка в своем отечестве), но и криминалисты, прокуроры, адвокаты... Работы всем хватит, а выводы – вопрос времени. Но, не дожидаясь выводов, признаем, что любая политическая стратегия лучше немоты и слепоты. С самой опасной, но артикулированной позицией властей можно бороться, используя легальные средства и демократические институты, а с разумной социальной стратегией – достойно жить и сообща строить государство, социально государство. Со слепоглухонемой властью говорить не о чем, да и незачем.

               Но будем объективны. Сегодня у государства прорезается голос. Оно учится называть вещи своими именами. Предателей – предателями, а не героями. Катастрофу крушения великой страны – катастрофой, а не перестройкой, не «Днем независимости» от собственной истории, собственных территорий и граждан, отданных на милость профессиональных русофобов. Уже никто не смеет в самой России называть фронтовые поколения, оклеветанные и ограбленные, «красно-коричневыми» или «совками», как их глумливо именовали все последние годы. Последние для них годы… Недалек час, когда тех немногих, кто доживет, официально назовут опорой отечества и жертвами воровской приватизации. Мало-помалу восстанавливается у власти слух и зрение. Все чаще она прислушивается к лязганью гусениц у границ России. Иногда  политический класс пытается заглянуть в будущее, вернуть навыки политического прогнозирования и планирования: как обеспечить конкурентоспособность страны, и что с нами будет, если завтра произойдет социальный взрыв, нелокализуемая экологическая катастрофа, война?  

Первая ласточка выздоровления – стратегия в области природосбережения, которая нашла отражение в Экологической доктрине Российской Федерации. Только разработчики этого проекта знают, чего стоило заставить властные структуры одобрить меры по ограничению их собственных полномочий и повышению ответственности за ущерб. Для того чтобы преодолеть ведомственные редуты, потребовалась неоднократная личная поддержка президента России, который в одном из своих последних в этой должности выступлений подвел итог: от нашей способности следовать принятой экологической доктрине зависит ни много - ни мало, а сама конкурентоспособность России. Осталось совсем немногое: не уходить от названного курса.

Вторая ласточка – проект Социальной доктрины Российской Федерации, который уже прошел несколько этажей обсуждения и доработки[1]. Сегодня он развивается благодаря поддержке председателя Совета Федерации, но судьба этого проекта будет, без сомнения, более трудной, чем путь экологической доктрины. Найти компромисс ныне, когда социальная пропасть стала напоминать бездну, столь же трудно, как перекинуть над этой пропастью веревочный мостик – доктринальную основу законотворческой работы. Но когда это удастся сделать, с этого момента настоящее дело только и начнется, потому что не столько о мостиках и политических компромиссах надо сегодня думать, сколько о базовом условии и для компромисса, и для правильного законодательства. Это условие – значительное сокращение социального разрыва между массовой нищетой и персонифицированным, чаще всего семейно-клановым богатством, которое наводняет безликими кадрами политическую элиту (серые схемы обогащения – серые люди у власти).

Нищета тоже обезличивает российское общество. Но она обезличивает, смешивает с небытием не его «сливки», а действительно лучших из лучших – профессиональные и культурные элиты России. Когда слышишь сентенции о том, что лидеры в России должны быть более амбициозными, чтобы ставить и решать масштабные задачи, то закрадывается мысль: а чем обернется для нас амбициозная серость? Так что не в одних доктринах или законах заключен эликсир жизни для России и даже не политической установке на подъем качества жизни ее граждан[2], к которому надо стремиться, но которое можно «проесть» за пару поколений, а в качестве людей, творящих историю. Они и только они – главный гарант любой конституции, гарант осуществимости любой доктрины и закона. Как говорили встарь, кадры решают все.

Забытые способности к доктринальному политическому планированию открылись у государства не от хорошей жизни, но именно они могут изменить Россию, уже сполна познавшую все прелести «безотцовщины». Самоназванная политическая элита все чаще реагирует на внешние раздражители, хотя до недавнего времени строго следовала девизу: «ничего не вижу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Не видела она и не хотела видеть чудовищного социального расслоения, расколовшего основы коллективной жизни, но питавшего «самоназванцев» жизненными соками. Теперь расслоение уже не столько стимулирует аппетиты, сколько внушает вполне оправданный страх. Не знала и даже не узнавала элита ни друзей России, ни ее врагов, ни стратегических союзников. Да и как узнать, если новоявленные союзники по выкачиванию соков мало походили на старых друзей России, но сильно напоминали ее вечных антагонистов? Ничего не желала элита говорить о том, какое общество строит, а какое крушит. Причина тоже понятна: кто готов признаться в тайных пороках и публично назвать свою жизнь преступной?

Пробой пера в жанре долгосрочного планирования, которое предполагает способность видеть, слышать и говорить, стал замысел 20-летнего развития страны, предложенный президентом России на завершающем этапе его правления. Проба теории такого развития, сделанная президентом, пришедшим на смену, – короткий тезис о четырех «и». Но пока все эти пробы не стали поводом для серьезного спора, тем более для научных дискуссий. Да и о чем спорить, если попытки расширения временного горизонта – азбука политики, условие пошагового планирования (но еще не план!) и основа политического ремесла, которое постепенно возвращается вместе с пробуждающимся чувством ответственности. А нормальный интерес власти к инвестициям, институтам, инфраструктурам и инновациям (те самые «и») – признак востребованности базовых знаний.

Трудно представить себе оппозицию, которая выступила бы против 20-летних перспектив – будь то поддержка среднего класса, уход от «углеводородной иглы», на которую подсела экономика, или повышение обороноспособности, а тем более против инвестиций в человека или инновационной политики. Спор начнется завтра, когда будут открыты для всеобщего обозрения все социальные язвы (впрочем, они-то откроются сами) и будет приглашен консилиум из компетентных врачей. Будем надеяться, что среди них не будет ни приглашенных эскулапов, отправивших в небытие не один десяток стран-клиентов, ни местных костоправов, имена которых давно стали нарицательными и повсеместно используются на Руси как клички для домашних животных (безвинные твари чем виноваты?).

  Институциональные ниши и черные дыры социальной политики

           Социальный разлом в России предсказуем, хотя и не предрешен. А не предрешен он по той простой причине, что Россия, которую в очередной раз подталкивают к тотальной социальной катастрофе, еще жива и живет по многовековой инерции духом согласия с верховной властью (всякая власть от Бога) и судьбой, хотя судьба народа – заложница власти. Будем надеяться, что Россия переживет не только своих могильщиков, но и тех, кто решится занять их место. Но это – оптимистический сценарий, который невозможно предсказать, хотя можно осуществить. Здесь все зависит не столько от поставленной цели, сколько от верности тому служению, к которому относится всякая созидательная деятельность, в том числе и политика, если она, конечно, мотивирована нравственным чувством. В противном случае социальная политика становится анти-социальной, культурная – анти-культурной и так по всему спектру политик. Для нас сказано: «Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного [употребления], а другой для низкого?» (Рим. 9:21).

Для того чтобы развеять иллюзию устойчивости, которая возникла на фоне роста цен на энергоносители, и просто предсказать грядущую социальную катастрофу, не нужно быть ни прорицателем, ни пророком, ни пессимистически настроенным ученым или аналитиком. Достаточно хотя бы в общих чертах представлять себе обвальную динамику социального расслоения и постоянно помнить о незримых разделительных линиях, некогда прочерченных когтем зверя на политическом теле России. Это линии – наметки для её расчленения. Они закрепляют зоны большевистского перекроя исторически сложившихся политэтнических земель на псевдо-моноэтнические, а также проведенные по тем же линиям границы последующего (уже «либерально-демократического») принудительного развода семьи народов, столетиями живших в мире на этих землях. Основание развода – иллюзорное, но уже укрепившееся в политическом языке деление этносов на своих и чужих – «титульных» и «пришлых».  

Насколько реальна угроза раскола? Россию не удалось разбить железным ударом коричневого блока европейских стран в эпоху воистину Великой и воистину Отечественной войны: тогда на Русь вернулась гонимая вера и основанная на ней коллективная память, оживившая разделенную плоть. Но кто может утверждать, что замысел русофобов не станет реальностью теперь, когда сквозь все щели расползается удушливо-пьянящий оранжевый газ «этнодемократизации»? Достаточно вдохнуть его поглубже, и сознание погружается в мир иллюзий. Отдельные части тела начинают борьбу за свое отдельное же существование – борьбу не на жизнь, а насмерть с организмом, который якобы лишал их воли и самостоятельности. «Культурные иллюзии» такого рода мягко переходят в некроз – экономический, социальный, экологический.

Есть только два способа уйти от верной гибели: либо вернуться к нормальной жизни (отказаться от иллюзий), либо срочно отдать или продать «на органы», как теперь называют трансплантацию, отделившиеся, но так и не состоявшиеся государства. Этим промыслом, собственно, и занимаются новоявленные «местные элиты» – политические и финансовые. Мы видим, как с помощью геополитической «микрохирургии» с большим или меньшим успехом, но всегда с тяжелыми осложнениями приживляются отдельные куски исторической России к новосозданным или традиционным политическим телам – странам, союзам, военным блокам. При этом только что обретенная независимость «несостоявшихся государств» тут же обменивается их вождями (за небольшое вознаграждение) на высокое право во что-нибудь или куда-нибудь вступить. Время дорого: товар портится еще быстрее, чем те, кто его продает.

Социальный разлом, подготовленный искусственно созданным раздором сытых и голодных, всегда воспринимается как конфликт культур: чем ниже опускаются культуры, тем жарче разгораются уже не иллюзорные конфликты. А это уже приговор миру и объявление войны, в которой не будет победителей. Войны против здравого смысла и его носителей – живых традиций и тысячелетнего опыта, накопленного народами России.

Разлом предсказуем, но не предсказуемы его последствия – ближайшие и отдаленные, точное время крушения и количество жертв, в числе которых будут не только и, возможно, не столько граждане самой России. Глобальный мир построен в интересах немногих, но имеет свой «интерес»: он не прощает глобальной бездарности никому, в том числе и своим архитекторам, прорабам и подсобным рабочим. Об этом вопиет угрюмое желание сытого мира сравнять непонятую и непокорную Россию с землей. Авторы глобальной перестройки следуют «постпросвещенческой» логике, которая диктует и способ мышления: если понять законы природы можно лишь одним способом – покорив ее, то для того, чтобы понять жизнь и культуру иных народов, нужно для начала их подчинить, отдав цивилизаторам на выучку.

Разлом России и глобальный разлом – две стороны одной медали. Возможно, последнему разлому будут предшествовать скрежет, трещины по фасаду и бегство крыс, и многие смогут подготовиться к худшему. Возможно, это произойдет совершенно спонтанно, от накопившейся усталости несущих конструкций, которые не были рассчитаны на чрезмерные нагрузки, вызванные диспропорциями развития или тектоническими подвижками в недрах геополитики. Не исключено, что какой-нибудь нетерпеливый исторический субъект – явный или тайный, знающий ахиллесову пяту надоевшей ему сверхсложной политической системы, ударит по ее болевой точке в тот роковой момент, когда она хотя бы на миг потеряет былую чувствительность и устойчивость. Предсказать легко, спрогнозировать невозможно. Но одно бесспорно: когда общий дом строится на зыбком месте, ненадежном фундаменте, а тем более на пустотах, никакие ухищрения архитекторов и никакие меры безопасности не помогут.

В нынешней России[3] наступило время большого строительства. Настолько большого, что саму Россию бесчисленные технологи-россиеведы, видящие себя «россиеводами», все чаще рассматривают как некий проект, а всю её историю как смену проектов. Конкурирующих проект-проекций «состоявшихся Россий» и футурологических проект-прогнозов «будущих Россий» предлагается ими не мало. Многие проекты строятся на реальных или вымышленных исторических аналогиях. Это и темная, гибельная историческая «загогулина» от царя Бориса до Бориса. И там, и здесь – Смутное время, предательство элит, нашествие «культурных варваров». Это и светлая траектория – от св. Владимира до Владимира Владимировича. Общие начала и здесь очевидны: укрепление роли церкви, восстановление властной вертикали, ослабление центробежных тенденций. Кто рисует воображаемые пути развития державы по восходящей линии, а кто пророчит и планирует ее исход, иногда с явным удовольствием отмечая кривую возможного падения. Какую версию предпочесть? Все они хороши, а в мнемоническом плане вполне приемлемы. Вольному воля, каждый усваивает чужой опыт и творит по-своему. Но сколь бы убедительными ни казались проектанты со своими концептуальными схемами, широкий проектный подход для сегодняшней России чаще всего малопродуктивен, во всяком случае, в прагматично-прикладном плане. И дело не в ограниченности методы, а в самой России. Слишком много у нас в прошлом и настоящем белых пятен и черных дыр, зияющих пустот и незанятых институциональных ниш – называть можно как угодно. Главное – не провалиться ненароком, нащупывая в темноте твердую почву. 

Важно отметить, что фундамент России складывался не годами, а столетиями. Он удивительно многослоен – от тысячелетних опор веры и Богом данных богатств до научных идей, впервые материализованных на нашей земле, и неистребимой русскости в характере больших и малочисленных народов. Без этого качества, не поддающегося четкому определению, не устоять было бы по одиночке ни людям, ни семье разноплеменных культур, ни государству российскому под лавиной неистощимой ненависти унификаторов. На их стороне железная и беспощадная логика западной цивилизации – агрессия прогресса. На нашей – сомнение в том, что такая нивелирующая логика имеет право на существование, а цена за такой прогресс по уму и по карману прогресс-агрессорам и их адептам. Наша сила и базовый фундамент – неделимое прошлое, которое может служить образцом стойкости. «Новую Россию» не раз начинали строить на пустом месте, насильственно и наспех освобожденном от национальной истории, которую «цеховые мастера», брошенные на переделку мира, определяли не иначе, как «наследие проклятого прошлого».[4] Именно этим оборотом пользовались и пользуются две конкурирующие стройбригады – и верные марксоленинцы, и неверные собственным предтечам либералы, совместными усилиями старательно выжигавшие на лбу русской истории клеймо «тюрьмы народов». Причем либералы последующих популяций добавили к этому клейму другое, уничижающее: «страна совков». Но каждый раз цеховое строительство заканчивалось одинаково – губительным социальным разломом, после которого оставшимся в живых незлобивым и незлопамятным «надзирателям» и «совкам» (подлинным наследникам) приходилось, засучив рукава, разгребать завалы, оставшиеся от экспериментаторов-экспроприаторов, и возвращаться к началу начал.  

Крушением грозят не только образовавшиеся пустоты (искусственно и весьма искусно образованные) в экономической платформе страны и ее законах (килька не проскочит, акула проплывет – не заметит), но и пробелы в коллективной памяти. Эти пробелы именуют почему-то белыми пятнами истории, хотя чаще всего это самые обычные пятна – следы грязи, пота и крови, грубо «выбеленные» или закрашенные после непрофессиональной чистки. Халтура объяснима: старые «чистильщики» перевелись, а новым не хватает то ли общей культуры (чтобы подчищать историю, надо ее знать), то ли обычной грамотности (чтобы нашу историю переписывать, надо уметь хотя бы писать по-русски), то ли времени (его дефицит всегда мешает временщикам). А может быть, все намного проще: потенциальным исполнителям, не лишенным способностей (способным на все), не достает главного – достойной их высокого поприща оплаты? Скупость скоробогатых рождает особую форму невежества – невежество образованных. Этой болезнью в равной степени страдают господа и слуги: хотя они кое-где еще и переписывают по старинке историю от начала до конца, но все чаще прибегают к надежным варварским способам фальсификации, выдирая из нее отдельные страницы, а то и главы. Не знаю, что лучше. Лучше – не знать.

Именно по этому пути («не знать») идет наша знать – политическая элита и её интеллектуальная гувернантская свита, а, следовательно, и вся послушная система народного образования, шаг за шагом сужающая и сводящая на нет систему доступных знаний. Не так давно автору этих строк пришлось в качестве эксперта познакомиться с одним любопытным документом, претендующим на роль некоей министерской стратегии в области образования и воспитания. В документе сем ставится цель, которая дословно повторяет слова Конституции, гарантирующей гражданам доступное, качественное и бесплатное образование. Отличие текста новоявленной «стратегии» от  конституционных принципов было почти не заметным: из прописанных гарантий пропало всего одно словцо. Правда, это забытое в спешке слово – «бесплатное». А все остальное вроде бы осталось на месте. Все, да не все: в предложенной «стратегии» не доставало не то что глубины (никто и не ожидал), а морали во всех смыслах этого слова, начинания с самого слова «мораль». Оно, правда, было употреблено несколько раз, но в двух четких значениях – когда речь шла о «моральном износе оборудования» и «морально устаревших зданиях». Видимо, воистину велик моральный износ системы образования, да и самой недавно оформившейся политической системы, не замечающей, как ее, еще живую, разбирают на части в процессе «оболоньивания». А что касается переделки или сноса морально устаревших теоретических сооружений, возводимых на почве политики – политических доктрин да отраслевых программ, то это нормальный процесс, имя которому смена эпох. Ненормально другое – возведение  новых высоток на карстовых пустотах и по заведомо устаревшим проектам…

Если же речь идет о черных дырах, незримо пожирающих свет и плоть России, то и они хорошо известны – до конкретных персоналий включительно (прожорливых дыр со стажем и положением). Их число почему-то растет в той же прогрессии, с какой тают невозобновимые ресурсы страны. Астрономы и физики все последние годы ищут ответ на вопрос о том, как возникают чёрные дыры и как их обнаружить в космической бездне. В политике и в социальной сфере России, где совсем недалеко от поверхности находится «социальное дно» (почти нет среднего класса), за которым и открывается подлинная бездна нечеловеческих мучений и страстей, все намного проще и сложнее.

Ситуация действительно проста и даже элементарна, потому что известен механизм криминального «дырообразования». Достаточно разжечь, к примеру, межэтнический конфликт в каком-нибудь отдельном регионе страны, чтобы на ровном месте возникла региональная чёрная дыра, в которую уйдут ресурсы всех других регионов. Уйдут без следа: кровь смоет улики, а следы крови замоют обычные слезы и дожди. При этом почти наверняка ничего не дойдет до адресата – действительно нуждающихся, затравленных нищетой, умело натравленных на соседей и собственное государство.

А сложность проблемы заключается в том, что никому не дано предсказать, какая взрывоопасная смесь рождается на постсоветском пространстве от смешения элементов, поднятых с самого социального дна на поверхность политической жизни. Невозможно предсказать и другое: долго ли будут мириться со своим положением миллионы просвещенных и обладающих немалым созидательным потенциалом социальные группы, которые по всем параметрам, кроме имущественного, принадлежат к среднему классу. И действительно, они имеют высокий образовательный ценз, доступный в традиционном классовом обществе по преимуществу элитарным слоям, отличаются способностью обучаться и переучиваться, ориентированы на высокопрофессиональные сферы деятельности и кооперацию с разумным государством.

Самые опасные пустоты – это институциональные ниши, зияющие во всех областях государственной политики. Одна из таких ниш уже названа – средний класс, которого нет, но который тем не менее существует как возможность благодаря канувшей в лету социалистической системе, вложившей колоссальные ресурсы в человеческий капитал страны. По этой причине правильнее было бы говорить не о создании среднего класса в России, а о его социальной и политической реабилитации. А также об осуждении (хотя бы моральном) тех, кто целенаправленно превращал подлинную элиту России в полумаргинальную толщу общества, не способную адаптироваться к «рыночным условиям». Такой адаптации действительно мешают знания и совесть, а также неспособность убивать конкурентов.

Но институциональные ниши касаются не только социальной структуры общества (выбитые из жизни сословия и династии, целые классы и профессиональные группы). Чем и кем заполнена, к примеру, основная ниша демократического общества –  «многопартийная система»? Все теми же политическими проектами, многие из которых управляются из одного «политбюро», не имеют никакого отношения к партиям в строгом понимании этого слова и потому лениво имитируют политическую активность, не утруждая ни себя, ни избирателей ненужными программами, теоретическими дискуссиями и нудной работой с партийцами. Однако не надо всё красить черным цветом. Прогресс налицо: если многопартийная система еще не сложилась, то её ниша уже существует, и миллионы людей (особенно молодые поколения) воспринимают её как обычный институциональный факт, то есть как такую же необходимую социальную реальность, как и само государство. А это уже истинный прогресс.

То же самое можно сказать о национальном капитале. Собственно национальный (не компрадорский) капитал ещё еле держится на ногах, постоянно сдавая позиции под натиском финансовых авантюристов, многие из которых, впрочем, на самом деле похожи не на олигархов, а на «председателей фуксов», отмывающих «семейно-клановые» заначки политической элиты. Да и та в значительной части своей «вторична» и декоративна, поскольку знает, не может не знать о непрочности своего положения. Но ниша для становления действительно национального капитала существует вполне реально – она заключена в самой возможности служить России, которая возвращается из небытия. И ниша эта будет заполнена, если государство сумеет вовремя избавиться от иллюзий и симулякров, выдающих откровенную и тотальную коррупцию, жалкое ростовщичество за «новую мораль» и цивилизованный строй. Как говорил Ф.М.Достоевский, «даже самые капиталы и движение их нравственного спокойствия ищут, а без нравственного спокойствия или прячутся, или непроизводительны. Как сделать, чтоб дух народа успокоился в правде и видя правду?» (Дневник писателя, 1881).

Среди институциональных ниш – сведенное на нет в последние годы политическое представительство народов на «законотворческой верхушке» политической пирамиды. Такого представительства теперь нет ни у мощного великорусского народа, ни у самого малочисленного северного этноса, стоящего на грани исчезновения. Совет Федерации первого созыва в какой-то степени восполнял функции демонтированной Палаты Национальностей (которая неплохо справлялась со своими функциями еще в том, «расстрельном», Верховном Совете РСФСР), но потерял всякую связь с народами и народностями, превратившись в представительство олигархата. Надо ли говорить, чем грозит такая имитация: народы лишены возможности свободно заявлять о своих интересах и согласовывать их с интересами других народов, что открывает шлюзы для неподконтрольной и разрушительной лавины этносепаратизма.

        В заключении можно сказать лишь одно: у нас есть будущее, если мы научимся отличать прожорливых от прозорливых. Проесть можно ресурсы, но не культуру нации. А русская культура жива и прозорлива. Как писал А.С.Панарин, «Великие альтернативы не рождаются на пустом месте, методом волюнтаристских импровизаций. Великие альтернативы рождаются в лоне великой традиции. У России есть такая традиция: это восточное христианство, византизм, Православие». 

В оглавление ТРМ №9

---